– Оно, авось, и не забудется! – с угрюмым спокойствием произнес Иевлев.

Миновало еще несколько лет.

Холодной весенней ночью Рябова разбудил незнакомый солдат – скороход из адмиралтейц-коллегии – с приказом без промедления поспешать к месту.

Таисья, сердясь, что даже и ночью не дают лоцману покоя, собрала ему узелок, как всегда, провожая мужа в море, постояла у калитки и вернулась в дом. Иван Савватеевич, позевывая спросонок, шагал за солдатом, спрашивая, чего такое стряслось, что он вдруг занадобился ни свет ни заря. Скороход помалкивал.

– Молчишь? – осведомился лоцман. – Ну-ну, молчи, молчи, должность твоя такая. Знаешь много, а болтать не велено.

В низком зале коллегии над ворохом морских карт сидели в расстегнутых кафтанах генерал-адмирал Апраксин, адмиралы Крюйс и Сильвестр Петрович Иевлев. Дверь в соседнюю комнату была открыта, оттуда доносились голоса царя Петра и знаменитого кораблестроителя Федосея Скляева. Петр Алексеевич сердился, Скляев в чем-то оправдывался.

– Чего долго шел? – спросил Апраксин насмешливо. – Стар вдруг стал, что ли?

– А и не молодешенек, господин генерал-адмирал! – ответил Рябов. – Ушла, убежала наша молодость. Старого лесу кочерга...

Апраксин велел ему садиться и ждать Петра Алексеевича. Лоцман сел не близко, не далеко – по чину. Генерал-адмирал заговорил, обращаясь к Иевлеву, видно продолжая начатую дотоле беседу:

– То все так истинно, так они и раньше делывали, так и впоследствии будут, понеже доброе наше – им нож вострый. Недаром Василий Лукич Долгоруков в свое время государю писал, что аглицкие послы в Копенгагене двигали небо и землю, чтобы сдержать датчан от военного союза с нами против шведов. А немногим позже Долгоруков государя уведомил, будто некая знатная особа посылается от англичан в Швецию с тайным обещанием, что-де все шведами потерянное без труда и без убытку англичане по генеральному миру им вернут и чтобы там в сумнении не были после Полтавской нашей виктории...

Иевлев перебил сердито: сулить они умеют, а все для того, чтобы война не кончилась. Когда бы не англичане с их обещаниями шведам, небось после Полтавы шведы сразу угомонились бы.

– Несносно им то, что Россия на свое море вышла, – продолжал Апраксин. – Почивший шведский Карл чего не сделал сам, не поспел, то аглицкому Георгу завещал. Да, Георг попроворнее покойника, поухватистее. Вот и приказал адмиралу Норрису шататься своими кораблями, пакостить нам похуже, дабы, испугавшись, ушли мы с Балтики... Как там говорят, Норрис похищение затеял?

– На эдакие проделки у них мастеров сыщется немало, – ответил Иевлев. – Адмирал сэр Бинг по приказу короля Георга отправил два фрегата – один к Данцигу, другой к Кенигсбергу, – чтобы схватить шведского первого министра, который на Аландские острова сбирался для мирных переговоров с нами. Шведский же Герц – и сам вор не хуже аглицких воров – отбыл из Ревеля. Те с носом и остались. А сэр Джон Норрис будто возымел намерение наших полномочных министров схватить, но авантажу не сыскал, припоздал со своим флотом. Пиратствуют господа аглицкие моряки...

Рябов молчал, слушал, переводя внимательные глаза с Апраксина на Иевлева.

Апраксин, щурясь на огонек свечи, сказал задумчиво:

– Ужо справимся, выйдем нынешним летом на Балтику всем нашим большим флотом. Почешется Норрис. Когда вышли на море – плавать надо, так и государь рассуждает...

В соседней комнате зычно засмеялся Петр, через залу прошел Федосей Скляев со свертком чертежей, поклонился адмиралам, закрыл за собою дверь. Адмиралы встали. Петр широким шагом подошел к камину, щипцами вынул уголек, стал раскуривать трубку. Попыхивая сладким дымом, спросил:

– Об чем толкуете?

– Да вот Сильвестр Петрович рассказывал об хитростях некоторых, – ответил Апраксин. – Норрис плутни на Балтике развел, пиратствует...

Царь, топорща седеющие усы, с трубкой в руке прошелся по залу, сказал строго:

– Мы на Балтику вышли и на ней твердо стоим. И ни дети наши, ни внуки, ни правнуки сего края не уступят, дабы пролитая кровь воинов наших не возопила. Нас же пусть сии пираты не пугают, не пужливые. Шведа усмирили, тих стал, а кем был – вспомните! Над всею Европою стоял. Георгу же аглицкому, как и иным прочим потентатам, почаще надобно напоминать Карла Двенадцатого прискорбную судьбу.

Он близко подошел к Рябову, спросил другим, веселым голосом:

– Вовсе обжился в Питербурхе, лоцман? Позабыл славен город Архангельск?

– Он дом построил! – сказал за Рябова вице-адмирал Иевлев. – Да не избу, а как по регламенту велено – из кирпича, под черепицей, по фронту три окошка. Огород развел, корову купил, молочко кушает...

– Корова, я чай, не бешеная? – усмехаясь, спросил царь.

– Для внуков, Петр Алексеевич, без коровы никак не обойтись. А что не бешеная, так те времена, государь, миновались. Так, иной раз для ради праздника побалуешься, а гулять по-давешнему – нет, трудненько!

– Ишь ты, какой старичок старый! – смеясь глазами, сказал Петр. – Однако после виктории при Гангуте имели мы честь видеть вас в веселом духе. Крепко вы шумствовали, господин первый лоцман...

– Сын тогда, государь...

– Сын, сын! Слава господу, понимаем, сами твоего сына при деле видели, однако ж не скромничай, можешь еще себя показать, каков ты есть архангельский кормщик.

– В те поры – гангутские – помоложе, чай, был...

– Помоложе? А мы так рассуждаем, что и нынче ты, лоцман, не стар, да только маленько к берегу прилепился. В море пойти надобно наподольше, соленым милым сердцу ветром подышать...

Кормщик стоял неподвижно, зеленые его глаза из-под седых бровей остро смотрели на царя.

– Давеча в Москве делали мы натуральный екзамен навигаторам нашим, коих обучает флота лейтенант Рябов Иван сын Иванович, – говорил Петр. – Сын твой, господин первый лоцман, малый не токмо пороху понюхавший и пушечного огня повидавший, но еще и в науках прилежный и других учит добрыми навигаторами быть. Навигацию плоскую, навигацию меркаторскую, сферику не токмо сам в совершенстве постиг, но и других учит – лучше и не пожелаешь. Лейтенант сей с учениками своими весьма нас обрадовал, и приняли мы решение: навигаторов наших за границу для прохождения морской практики не посылать. Есть свой флот, есть и капитаны кораблям. На верфях в городе Архангельске, как и в прочих местах, строим мы корабли. Отныне перегонять их оттуда на Балтику будем ежегодно при помощи молодых навигаторов. Польза немалая для юношей-моряков. Тебе же, лоцман, повелеваем плавать с навигаторами дядькою, учить их морской практике, тому учить, что и нами в стародавние годы в толк взято было от тебя.

Рябов молчал. На обветренном лице его, покрытом тонкой сеткой морщин, проступили красные пятна.

– Нынче пойдут три пятидесятидвухпушечных корабля, – продолжал Петр, – «Гавриил», «Архангел Михаил» и «Рафаил». Командором над эскадрой отправляем мы господина вице-адмирала Иевлева Сильвестра Петровича. По пути сделает эскадра визитацию в порт Копенгаген, дабы видели там порядок нашего флота и дружеское наше расположение к сему государству...

Подкинув несколько поленьев в камин, Петр подгреб угли и постоял, глядя, как пламя бойко и весело побежало по смолистым дровам. Потом кивнул Рябову:

– Так-то, лоцман! Иди, сбирайся в дальний вояж. Вернешься – с тебя спрошу, как навигаторы истинными моряками сделались.

Рябов вышел, захватив с собою Таисьин узелок, словно сразу же собрался в море.

Петр сел в кресло, вытянул длинные ноги к камину, усмехнулся:

– Видали, как побежал? Будто и правда тридцать годов долой. А вернется и вовсе вьюношем. Море-то душу веселит.

И спросил:

– Капитанами кого на корабли, Сильвестр?

Иевлев быстро переглянулся с Апраксиным, тот ответил: