Война с Россией не сходила с языка студентов. Кто вспоминал предостережения Бисмарка, кто гибель в русских снегах наполеоновской армии, кто доказывал, что большевистская Россия представляла угрозу безопасности Германии. По радио Геббельс патетически зачитывал заявление Гитлера о причинах начавшейся войны. В нем говорилось, что русские готовились исподтишка нанести удар Германии и только прозорливость фюрера, который решил опередить врага и напасть на него, спасла Германию от гибели. «Нет никакого другого пути для устранения большевистской опасности, кроме войны, — говорилось в заявлении, — дальнейшее выжидание привело бы к катастрофе».
Война с Советским Союзом стремительно набирала обороты, и ее последствия скоро стали ощущаться и в самой Германии. Во всех учреждениях и предприятиях проводилось прочесывание кадров для пополнения армии новыми резервами. Не обошло оно и университет. Повестки с призывом в вермахт получили многие преподаватели и студенты. Срок обучения в университете сократили.
В декабре 1941 года поступило известие о поражении немецких войск под Москвой. Оно посеяло растерянность и большую тревогу среди населения, в том числе и молодежи. Все это не вязалось с самоуверенными заявлениями Гитлера, что 7 ноября 1941 года он будет принимать парад на Красной площади в Москве. В стране усилились репрессии и террор, пропаганда расового превосходства немецкой нации, непобедимости вермахта.
Однако немецкий народ в целом еще не ощущал тягот войны достаточно остро, а фашистской пропаганде удавалось убедить его в том, что поражение на Востоке — временное явление, вызванное ошибками отдельных генералов и суровой русской зимой. Продолжал укрепляться террористический аппарат. Лишь на территории Германии в это время существовало 15 крупных концентрационных лагерей, в которых находилось до 130 тысяч заключенных. Их труд широко использовали военно-промышленные концерны.
В связи с военным временем все студенты подлежали призыву в вермахт. Независимо от срока обучения вводился обязательный выпускной экзамен по нормам военного времени. В июне 1942 года сдал его и Фельфе.
Со дня на день ждал он призыва в армию, хотя перспектива вновь оказаться на фронте, чтобы участвовать в завоевании жизненного пространства и искоренении мирового большевизма, совсем не радовала. Все взвесив и обдумав, Фельфе решил попытаться избежать призыва в армию и поступить на курсы подготовки комиссаров уголовной полиции. После их окончания обычно предоставлялась должность с хорошим окладом. Для него это было немаловажным обстоятельством в связи с предстоящими планами завести семью. Фельфе зачисляют на курсы, где он оказался единственным из числа лиц свободной профессии в компании 30 полицейских, большинство из которых до этого работало в гестапо.
Подходил к концу четвертый год войны, сводки генерального штаба все еще внушали немцам оптимизм и уверенность в грядущих блистательных победах германской армии. Но уже стали привычными ночные бомбежки английской авиации, нехватка топлива и продовольствия. Все больше и больше на улицах Берлина появлялось инвалидов. Желтые похоронки тысячами стучались в двери домов.
В свободное время зимой Фельфе любил проехать по городской железной дороге до озера Ванзее, чтобы, вдыхая чистый воздух, побегать с удовольствием на коньках, получить заряд бодрости и энергии. Но живописное озеро и его покрытые лесом окрестности были пустынны — ни катающихся на коньках, ни лыжников. На Унтер ден Линден уже давно исчезли парочки влюбленных.
Война Германии против Советского Союза пробудила в Фельфе какой-то скрытый, подогреваемый любопытством интерес к далекой загадочной России. Еще студентом он посетил весной 1942 года открывшуюся в Берлине на территории «Люстгартена» выставку «Советский рай». Макет советского города Минска. Крестьянские хижины из земли и соломы, громадные фотографии, на которых были изображены советские солдаты, вооруженные топорами и секирами, нищие и оборванные жители. Все это должно было внушать немцам презрение, ненависть и страх к Советской России. Но тогда после осмотра этой выставки у молодого студента родилась крамольная мысль: «…если Россия такая слабая и нищая страна, то почему наши доблестные войска потерпели поражение под Москвой, почему провалился блицкриг. Почему?..» Соблюдая осторожность, прочитал он тогда романы Толстого и Достоевского «Война и мир» и «Преступление и наказание» в надежде найти ответ на мучавшие его вопросы. Впервые мелькнул пугающий вопрос: «А не идет ли фюрер по пути Наполеона?»
Чем дальше шла война, тем чаще Фельфе думал о том, что ему не по душе становятся усердно вдалбливаемые нацистами постулаты о превосходстве германской расы, нарастающий террор и репрессии. Он не только сомневался в государственной целесообразности уничтожения антифашистов и евреев, но был против этого. Ему, как человеку, их было просто жаль.
Но когда такие мысли одолевали Фельфе, он усилием воли прогонял их. «Народ верит в фюрера, молодежь верит в фюрера, а он частица и того и другого, надо быть мужчиной и шагать со всеми за своим испытанным вождем, надо решительно прогонять всякие колебания и сомнения, если ты хочешь добиться положения и благополучия, а для этого надо идти в едином строю, несмотря ни на какие трудности», — так настраивал себя в минуты сомнения будущий комиссар уголовной полиции. Но все время жить, как страус, спрятав голову под крыло, чтобы не видеть надвигающуюся опасность, было невозможно.
В начале февраля 1943 года имперский колокол тревожно ударил в набат. По всей Германии и в оккупированных странах объявили трехдневный траур по разбитой и попавшей в плен под Сталинградом 6-й армии Паулюса. Речи Геббельса стали тревожно надрывными. Теперь он призывал все население Германии, включая школьников и стариков, к защите «фатерланда», к созданию народного ополчения, уже чувствуя, видимо, что война скоро может приблизиться к границам третьего рейха.
Спустя несколько месяцев черной траурной пеленой спустилось на Германию известие о крупном поражении немецких войск на Курской дуге. Пропаганда нацистов стала все больше запугивать немцев нависшей над Германией и Европой «большевистской угрозой». И еще быстрей и расторопней заработали карательные органы. Любое сомнение в победе каралось смертью или концлагерем. Предприятия, учреждения, воинские части, жилые кварталы были буквально наводнены платными и добровольными шпиками и осведомителями. Вот как описывал антифашист Г. Вайзенборн «деятельность» рядового гестаповского шпика: «… он с видом добренького дядюшки скромненько пристроился на площадке затемненного трамвая и подслушивает разговоры. И если озлобленному отпускнику случалось отвести душу насчет войны, должно быть, он на ближайшей остановке делал тайком знак эсэсовцу или полицейскому. А тот выслеживал рабочего, который встретился с другими рабочими и они под шумок вели неподобающие разговоры. А шпик в следующее же воскресное утро выдавал всех…»
Окончив с отличием весной 1943 года курсы, молодой новоиспеченный комиссар уголовной полиции отправился к первому месту службы в небольшой немецкий городок Гляйвиц на бывшей границе с Польшей. Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая карьера начинающего комиссара, если бы к руководству уголовной полиции не поступил запрос из VI управления Главного управления имперской безопасности (РСХА) о направлении в его распоряжение квалифицированных, перспективных работников. Была предложена кандидатура Фельфе. В VI управлении решили в его пользу: как никак фронтовик, член НСДПА, СС и хотя за плечами неполное высшее образование, зато хорошая аттестация и практический опыт работы в полиции. VI управление РСХА занималось политической разведкой. Работа комиссара уголовной полиции в заштатном городке, каким был Гляйвиц, была неинтересной и скучной. С переходом в разведку Фельфе рисовалась совершенно другая картина. Ему казалось, что эта работа требует глубоких знаний, ума, находчивости, умения разбираться в людях и находить с ними общий язык. К тому же она не связана с репрессиями, преследованиями за убеждения, нацистской идеологической патетикой. Он также знал, что сотрудники VI управления хорошо оплачиваются, их обеспечивают жильем. Впереди была полная таинственности и неизвестности работа.
