Затем начались окружные и краевые выборы. Новые подсчеты, новые победы, новые поражения. Затем, чтобы в «нижних парламентах» народ не слишком повышал голос, нужны были так называемые специалисты, то есть политики-профессионалы, которые его приглушали бы. Этих не избирал народ, их выдвигали партии, а назначало правительство. Процесс назначения длился всегда дольше, чем выборная кампания, иногда целых полгода. Не потому, как иронизировали оппозиционные газеты, что должно немало воды утечь из Вага в Дунай, прежде чем из председателя деревенского потребительского общества вырастет авторитет в вопросах финансов, из деревенского священника — специалист по промышленности, торговле и ремеслам, из парикмахера — прославленный знаток церковных дел, а из сыровара — выдающийся специалист по вопросам национальной экономики. Нет, просто искали ключ и долго не могли подобрать такого, который подошел бы к любому замку партийных хранилищ, где в нетронутой девственности лежали штабелями исключительные личности; их надо было извлечь, поскольку они имели вес и заслуги. Какой тарарам поднимается в доме, когда ищут пропавший ключ! Представьте же себе, что творится, если ищут ключ по всему краю!

Помимо всего прочего, власти еще должны установить, что избранники народа родились, что они живы, имеют право быть избранными, не являются безнравственными, платежеспособны, что у них на шее не болтается петля банкротства и т. д. и т. п. Это похоже на разматывание гигантского клубка, и он разматывается и разматывается, пока, наконец, не будет связано представительство, законодательное собрание, так сказать, новое народовластие, и можно будет объявить: «Свитер готов, пора отправляться в парламент».

А пока — «политические каникулы». Страна живет без законодателей, край и округа — без представительств. Дела вершат «старые» в прежних органах власти, в том числе и такие, которых народ «поблагодарил за прежнюю деятельность».

Петрович тоже был одним из «старых» в руководстве края с той лишь разницей, что он стал «молодым» депутатом государственного парламента. Быть депутатом одновременно нескольких органов воспрещается, и ему пришлось распроститься со своей прежней деятельностью. Для него тоже наступили каникулы: депутатом словацкого края он уже не был, а государственным еще не стал.

Каникулы после предвыборных хлопот, к тому же — после такой победы, оказались очень кстати. Как бы ни изощрялись газеты противника, как бы ни извращали они статистические данные — в зависимости от количества мужчин и женщин, вероисповедания и национальности, от настоящего и предстоящего деторождения, — они не могли скрыть факт, что крестьянская партия выиграла.

Вместо прежних двенадцати депутатов от нее входили теперь в парламент тридцать пять. Пробивался в политическую жизнь и комиссар Ландик. Не будь перед ним одного старика — «патриота», на свет появился бы молодой политик. Но роды прекратились как раз перед Ландиком. Из-за дурацкого объединения с радикалами в староместском округе не хватило голосов, которые вынесли бы его на поверхность. Не будь пакта с радикалами, по которому Петрович обещал им три мандата, старичок не оказался бы впереди Ландика.

Но одна большая туча все же омрачала небосклон, не позволяя солнышку сиять полным светом. Туча называлась Радлаком, который в новоместском избирательном округе провалился. Здесь прошли только два «крестьянина»: Экрёш и Петрович. Огромная потеря для партии! Вопиющая несправедливость по отношению к Радлаку! Кому лавры, а кому тернии! Лавры и тернии переплелись, отчего казалось, что и лавры колючи.

Петрович терниев не чувствовал, но и на лаврах не почивал. Он готовился к своим тяжелым обязанностям. Собирал документы, вел дела и больше всего внимания уделял своим процессам.

Среди них были:

1. Розвалид против банка «Кривань» по вопросу о пенсии.

2. Розвалид против «Кооператива по снятию шкур и К°» о незаконном обогащении.

3. Розвалид против Дубца по вопросу удочерения.

4. Процесс против Дубца по вопросу обеспечения дочери.

Петрович погружался в эти дела, как водолаз в море, и всюду ему мерещились чудовища.

Он прикидывал: допустим, Дубец знает о дочери, но не заботится о ней. Составил ли он завещание? Если составил — то какое? Если нет — собирается ли, и если собирается — то какое?

Допустим, Дубец давным-давно забыл о том, что существует на свете девушка по имени Анна, его законная дочь, наследница. От такого распутника всего можно ожидать. Есть ли смысл в таком случае обращать его внимание на девушку? Не лучше ли, чтоб дочь осталась забытой? Напомнишь — легко может статься, что он нарочно сделает завещание в ущерб дочери. Не поставишь его в известность — он не узнает о дочери, и в случае его смерти, если он не оставит завещания и не промотает состояния, мадемуазель Дубцова станет единственной наследницей. Если Дубец завещает свое состояние кому-нибудь другому, дочь сможет потребовать причитающуюся ей долю. Все неудобство в том, что наследование обусловлено смертью. Смерть же нельзя вызвать повесткой по мере надобности, она всегда является лишь по собственному усмотрению, причем обычно тогда, когда ее не ждут. Дубцу сорок восемь лет, он увивается за танцовщицами, из чего можно заключить, что о смерти не помышляет, равно как и о своей последней воле; он может прожить еще лет тридцать. Через тридцать лет ему стукнет семьдесят восемь, дочери — пятьдесят, а самому адвокату будет около семидесяти. Все это бесспорно, но ожидание тянулось бы слишком долго, а если учитывать коварство смерти, произвольно избирающей себе в жертвы людей и хилых и здоровых, и старых и молодых, конечные результаты весьма туманны…

Что же — молчать или не молчать?

Допустим, что мы промолчим. Зато наведем справки — знает ли отец о своей дочери, — а в дальнейшем будем действовать в зависимости от полученных данных.

Можем промолчать или не промолчать и в процессе по делу об удочерении. Процесс, по-видимому, не нужен. Если на девушке женится комиссар Ландик или секретарь Микеска — на что отцу новая дочь, а дочери новый отец? У нее будет муж, который заменит отца. Не лучше ли остаться с родным отцом? Начнем копаться — отец узнает, что у него есть дочь, это повлечет за собой указанные выше последствия.

Следовательно: наводить справки! Надо наводить справки.

Он вспомнил о тетке Корнелии, у которой Желка гостила летом прошлого и позапрошлого года. Как соседка Дубца по имению, Корнелия больше чем кто бы то ни было может знать об этом безнравственном человеке.

Тетка жила на Мудронёвом проспекте в новом беленьком двухэтажном доме под голубой крышей. Как уже говорилось, эти цвета напоминали пани Микласовой покойного мужа, у которого — помните? — была фабрика по производству крахмала. В те времена крахмал упаковывали в голубые коробки. Так она чтила память мужа. От крахмала становятся жесткими не только сорочки, но и характеры. Тетка ожесточилась в своей приверженности к бело-голубому культу и неуклонно следовала ему.

Часто она поступала жестко, хотя порой подавляла в себе слезы, но случалось ей и всплакнуть, — впрочем, крахмал идет в дело только разбавленный водой.

Она занимала пять комнат на втором этаже. Ее последовательность проявилась и тут: потолки всех пяти комнат были выкрашены голубой краской, а стены — белой, столы, стулья, буфеты были белые, а ковры — голубые. Человек входил сюда словно в квартиру ретивого члена партии националистов.

Теткин этаж воевал с первым, где жила ее дочь Мария, писательница, с одиннадцатилетней бледной девочкой, своей дочкой Ольдой.

В этой войне неприязнь не проявлялась открыто, но противоречивые мнения уже сталкивались.

На втором этаже царила жизнь практичная, естественная, открытая, старомодная, ретроградски правильная, симпатизировавшая испанским мятежникам.

На первом этаже буйным цветом расцветала жизнь на первый взгляд идеалистическая, абстрактная, аффектированно возбужденная, наполненная поисками нового, недовольная старыми порядками, прогрессивно-левая, симпатизировавшая красной Испании.