Неприятие всего окружающего, безразличие у Розвалида вроде бы прошло. После заверений Петровича, будто суд решит дело в его пользу, он начал даже надеяться на возвращение былого благополучия. Но Микеска раздражал его. Стоило ему увидеть Микеску, а особенно — как он разговаривает с Аничкой, стулья — и так уже инвалиды — летели на пол, в воздухе мелькали салфетки, и от крика дребезжали оконные стекла. Однажды после визита Микески бывший директор снова лег в постель, отбросил ногой перину и, призывая смерть, велел сходить за Антоном, чтобы исповедаться! Его еле утихомирили. Он колотил ногами по спинке кровати и вопил, как сумасшедший:
— Не впускайте Микеску!
После этого случая Аничка и попросила секретаря не приходить, пока «старый хозяин» не выздоровеет.
Микеска ошибался, считая болезнь Розвалида неизлечимой, но правильно понял, что отказ от дома произошел из-за Анички.
Опасения были и у Микески: он боялся, что Розвалид сделает из Анички не дочь, а тайную любовницу, если уже не сделал этого. Ему на память приходили семьи, где законная жена терпит подобную ситуацию в доме. Курица Клемушка — из таких. Микеске хотелось спасти неопытную простодушную девушку, потому что, по его мнению, она была покладиста и уступчива.
— Пан доктор, самое лучшее — похитить девушку, пока она спит, — предложил он, в сильном волнении откручивая пуговицу, наконец ему удалось открутить ее совсем, и она осталась у него в руке.
Ландик усмехнулся:
— К чему красть? Может, она добровольно пойдет. — И поспешил обратить все в шутку: — Кто в наше время похищает женщин? Если она любит, то сама найдет к вам дорогу, а если нет — уйдет, даже если ее украдут. Без любви все равно не удержать — ускользнет, как рыба.
Поколебавшись, он вдруг спросил:
— Аничка вам нравится?
Микеска молчал, не зная, сказать правду или скрыть свою любовь, чтобы Ландик не догадался о ней. Наконец признался:
— Нравится, но этого мало.
— ?
— Раз уж зашла об этом речь, я вам скажу: мне сдается, ей нравитесь вы.
Он в смятении принялся терзать свинку в петлице.
— С чего вы взяли? — притворился изумленным Ландик.
— Стоит при ней упомянуть Яна, все равно какого, она всегда вздыхает, — признался Микеска.
— Только и всего?
— Когда говорили о Толкоше или Бригантике, становилась задумчивой. Мне даже кажется, у Розвалида ее удерживают воспоминания о вас. А когда я собрался в Братиславу на то несчастное заседание, она покраснела и шепнула мне: «Передайте привет пану доктору Ландику». Я ведь говорил вам.
— А ей от меня передали?..
— Передал. И сказал, что вы приедете.
— А она что?
— «Не верьте, говорит, не приедет», — и ладонью глаза прикрыла. А вы тут.
— И не могу зайти к ней.
Ландик был тронут и закашлялся. Микеска тоже начал кашлять.
— Там — пекло с одним чертом и двумя ангелами.
— Если бы ее как-нибудь вызвать — дать ей знак, — вырвалось у комиссара.
— Хорошо бы, но как?
Они задумались.
И Ландику почудилось, что опять, как полтора года назад, он стоит на распутье. Которую дорогу выбрать? Ту, что ведет к Аничке, или ту, что уводит от нее бог весть куда? Однажды он уже помешал ее счастью. Не будь его, Аничка была бы женой мясника, уважаемой горожанкой, теперь вот — Микеска, перед которым маячит политическая карьера, потому что, если при Наполеоне Великом каждый барабанщик носил с собой маршальский жезл, то теперь почти каждый политический секретарь претендовал на депутатский мандат. Что же, встать на его пути к счастью, ограбить обоих? Он же не разбойник… Смотри, брат! Либо ты — но наверняка, — либо Микеска…
— А вы женились бы на ней? — вырвалось у него.
— А вы? — отозвался секретарь.
— Это зависит от нее.
— Я могу сказать то же самое.
— Итак, весь вопрос в том, кого из нас она предпочтет?
— Надо спасать девушку, — упрямо повторил Микеска, — пока не поздно.
— Знаете что? — воскликнул Ландик, поразмыслив, и усмехнулся. — Грядут выборы. Как вы утверждаете, в Старом Месте шансы наши слабые, потому что у нас на пути непреодолимое бревно, министр в отставке Антониус. Нам его вдвоем не откатить. Так давайте устроим свои выборы. Аничка будет народной массой, я — «четверка», вы — «семерка».
— Я на «семерку» не согласен, — надулся Микеска, — я «четверка» — и все.
— Ну, я буду «семеркой», как и полтора года назад. В данном случае это неважно, важно другое — кого из нас двоих она выберет?
— Выборы тайные, — предупредил Микеска.
— Согласен. Используем и бюллетени. Пусть она голосует. Урнами будут наши ладони.
Микеска явно не чувствовал себя первым кандидатом и, ухмыльнувшись, помрачнел.
— Это смахивает на комедию, а дело серьезное, — заметил он.
— Выборы тоже дело серьезное, и все-таки они — комедия.
— Это на всю жизнь, — стоял на своем секретарь.
— А там — тех, что стоят в списке — не на всю жизнь выбираем? С женой развестись можно, а тех… не стряхнешь со своей шеи до самой смерти.
— Для одного из нас это будет унижением, — высказал опасение секретарь.
— Ну, пан секретарь! Я последний в списке кандидатов, и то не стыжусь.
Наконец Микеску удалось убедить. Ладно, хоть какое-то развлечение. Он настоял лишь на том, чтобы бумажки были вложены в конверты и прочитаны только дома. Оставалось еще придумать способ выманить «народ» из берлоги, из-под бдительного ока «вурдалака». После долгих споров выход нашли такой: должно вмешаться учреждение. Тогда Розвалид не сможет воспрепятствовать Аничке выйти и сделать свой выбор. Надо придумать какую-нибудь проверку.
— Вы как комиссар знаете, что может проверяться.
— Что может проверяться? — Ландик на секунду задумался. — Чаще всего — доходы, — уверенно заявил комиссар. — Наиболее рьяно и придирчиво окружные страховые кассы проверяют: к какой категории — «а» или «б» — можно отнести кухарку, прислугу, Марку или Зузку, чтобы придраться, обнаружить недоплату. Сколько Розвалид платит Аничке?
— Стоп! У меня там есть приятель — Ерабек, — не ответил на вопрос Микеска. — Мы вместе служили в армии, он сторонник нашей партии, но тайный, потому что у них там все социалисты из-за их министра. Ерабек за пятерку нам все устроит — вызовет Аничку официально в страховую кассу, а мы случайно ее встретим и предложим проводить.
Он хлопнул себя по лбу и протянул руку:
— С вас две кроны пятьдесят геллеров.
Обманывать страховую кассу считал своим долгом любой порядочный гражданин, наниматель. Мало того, что слуги отнимают у тебя время и тянут что ни попадя, тут еще и страхкасса, которая тянет с тебя, вот и получается, что тебя обирают двое. Так считали все, не исключая Розвалида. Он не удивился, когда за Аничкой явился Ерабек, чтобы вызвать ее в канцелярию к пану управляющему; у Розвалида на душе немножечко скребли кошки, когда он потихоньку, чтоб не слышал Ерабек, шепнул девушке:
— Скажите, что получаете только сто пятьдесят.
Это была вторая платежная ступень страхования и первая ступень страхования в случае потери трудоспособности, а по старости — восемьдесят пять геллеров в день. Самая дешевая категория.
Посыльному Розвалид погрозил пальцем.
— Долго ее не задерживайте.
Как только они вышли, Ерабек весело отдал ей честь по-военному.
— Вон туда, пожалуйста.
И махнул в сторону Почтовой улицы, на углу которой поджидал ее Ландик, когда она ходила к Толкошу за мясом.
— Найдете дорогу, девушка?
Он лукаво подмигнул, но тотчас спохватился и добавил почтительнее:
— Прямо, потом налево.
Пояснив, что больше ничем не может быть полезен, Ерабек приподнял шапку и откланялся.
— Вот, они уже идут, — показал он шапкой на двух приближающихся мужчин.
Навстречу шли Микеска с Ландиком. Аничка сразу узнала их и остановилась. Сердце ее заколотилось от радости и испуга. «Приехал-таки», — ликовала она, и какая-то мгла — слабый нежный туман — на мгновенье заволокла ее мысли, заполнила сердце, сползла к ногам, отчего они слегка ослабели, и исчезла. Ее пугал Микеска. «Этот зачем здесь?» Вместо шапки Ерабека она видела шляпу Ландика; он поднял ее над коротко остриженной головой, милым бледным лицом с темными усиками и помахал в знак приветствия, поспешая к ней. Микеска — за ним.
