«Да, на чекистском пайке жирком не обрастешь», — подумал Вячеслав Рудольфович и приглашающе показал рукой на стул.

— Садитесь, пожалуйста, Виктор Анатольевич… Приношу извинения, но я должен срочно разобраться с одной докладной запиской… Полюбопытствуйте пока. Французский не забыли?

Из стопы английских, французских и немецких газет, с просмотра которых начинал Вячеслав Рудольфович рабочий день, он вытащил парижскую газету. На ее полосе красовалась отчеркнутая красным карандашом заметка.

Менжинский нарочито медленно читал докладную записку, не выпуская Решетова из поля зрения.

«Спокойный парень», — довольно подумал он, неприметно всматриваясь в лицо чекиста, и отложил в сторону бумагу.

— Ну вот, а теперь давайте побеседуем, Виктор Анатольевич. Что вы насчет статейки думаете?

— Наверняка что-то затевают, Вячеслав Рудольфович.

— В принципе правильно. Но еще важнее нам знать, по какому конкретному поводу состоялось пышное заседание Российского торгово-промышленного и финансового союза. Там ведь собрались деловые люди. По пустякам Торгпром заседать не будет…

Вот уже с полгода в заграничных газетах все чаще и чаще появлялись сообщения о деятельности Торгпрома, основанного, как извещалось в официально зарегистрированном уставе, «для представительства интересов российской промышленности, торговли и финансов за границей, а равно для разработки и осуществления мер по восстановлению хозяйственной жизни в России».

Господа беглые промышленники, оптовики и финансисты упорно не хотели оставить своими заботами русскую землю. Да и как было оставить, когда на ней находились принадлежащие уважаемым членам Торгпрома фабрики, заводы, нефтяные промыслы, рудники и шахты, которые использовали большевики, забывая переводить на счета владельцев законные дивиденды.

— Обязаны мы знать об их намерениях, Виктор Анатольевич.

— Как же узнаешь? Они же, Вячеслав Рудольфович, не на Петровке заседают… В Париже совещаются, на Плас Пале Бурбон.

— В Париж тоже ведут дороги. Кое-кому и на Петровку далеко, — улыбнулся Вячеслав Рудольфович. — А Плас Пале Бурбон в пределах досягаемости. Как говорят, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

Решетов на мгновение прикрыл глаза, чтобы спрятать неуместно торопливое любопытство, и медленно отодвинул от себя газету.

— Дело сложное, Виктор Анатольевич. В белой эмиграции весьма непростая обстановка. Кроме Торгпрома там орудуют и отпетые авантюристы и политические проходимцы вроде Бориса Савинкова, офицерские организации, монархисты во главе с великими князьями, претендующими на российский престол. Но есть в эмиграции и люди, которых закружило вихрем гражданской войны. Они толком и сообразить не успели, а их уже забросило на европейские задворки, и не знают они теперь, как им оттуда выбраться. Мы должны не только разведать планы враждебных эмигрантских организаций, но и откалывать от них тех, кто очутился за границей по стечению обстоятельств и собственному недомыслию.

— Понимаю, Вячеслав Рудольфович… Выходит, во Францию надо ехать?

— Разговор у нас, Виктор Анатольевич, пока предварительный. Окончательно будете решать вы сами. Работать придется в своеобразных условиях.

— Ясно… За советом в партячейку не побежишь, и начальства под рукой тоже не будет, — откликнулся Решетов. — Надумал я заявление подавать, чтобы на учебу отпустили. Всего год нужно, чтобы университет дотянуть. Выходит, повременить придется. Раз надо, я согласен, Вячеслав Рудольфович.

Решетов, похоже, умел хладнокровно и трезво оценивать обстановку. Это понравилось Вячеславу Рудольфовичу. Суетливых людей он не любил. Не нравились ему и те, кто говорил трескучими, расхожими лозунгами и заверял, что готов ради революции жизнь отдать. Вячеслав Рудольфович был убежден, что эти-то говоруны чаще всего и проваливали дело.

— Человек предполагает, а жизнь располагает, — заговорил Решетов. — Студентом, помню, я мечтал во Франции побывать. Моя мать ведь уроженка Прованса. В Россию приехала на гувернантские хлеба к просвещенному купцу первой гильдии господину Ломбергу. В его доме и с отцом познакомилась — он студентом наставлял купеческого отпрыска по математике. После окончания университета отец уехал в Сибирь на строительство железной дороги. А там, сами знаете, — климат не для уроженки города Арля. У мамы началась скоротечная чахотка… Очень хотелось ей перед смертью родину повидать. Не довелось… Мне в заграничном паспорте за вольнодумство отказали. Удалось поступить во французскую фирму.

— Знаю, Виктор Анатольевич… «Вало и сын», Вильненский филиал. И долго работали?

— Почти год… Был техническим консультантом.

— Весьма существенное обстоятельство. Торгпром начал поиски людей… Вы понимаете, что люди им потребовались не для развития коммерческой деятельности. Наши товарищи за кордоном занимаются этим вопросом, но им нужна помощь. Работать придется на переднем крае, и успех будет определяться тем, насколько вы будете сообразительны и внимательны. Навык чекистской работы у вас имеется.

— Ясно, Вячеслав Рудольфович.

— Все ясно, когда сидишь здесь, на Лубянке, в кабинете. За границей у вас возникнет много неясного, и подсказать, как вы правильно заметили, будет некому. И конечно, предельная осторожность.

— Задание обязан выполнить, Вячеслав Рудольфович. И в плане личном заинтересован. Дочка у меня месяц назад родилась. Оставлять сиротой не хочу.

— Покорнейше буду о том просить, Виктор Анатольевич. И еще запомните, что разведчик кончается тогда, когда он начинает стрелять и по крышам удирать от полицейских. Я ведь нелегальной работой добрых полдесятка лет занимался. Главное — строжайшая конспирация и умение оценивать обстановку. Ум должен быть главным орудием разведчика… Я прошу вас тщательно обдумать наш сегодняшний разговор. Потом мы уже будем его конкретизировать во всех деталях…

— Решетов весточку прислал! — с порога сказал Нифонтов.

Глаза мгновенно схватили суть шифровки.

— Уже в Париже! Какой молодчина! Литва, Финляндия, Швеция, а уж только оттуда во Францию добираться. Столько рогаток пройти, проверок… Как его семейство поживает?

— Недавно наведывались, Вячеслав Рудольфович. Жене работу подходящую нашли, дров подбросили полсажени. Продуктами помогли.

— Съездите еще раз, Павел Иванович… Успокойте, скажите, что Решетов пребывает в полном здравии и семейству привет передает… Какой молодчина, какой умница Виктор Анатольевич!

Вячеслав Рудольфович откинулся на спинку кресла, довольно потер руки и положил их ребром на стол. Но глаза за стеклами пенсне тут же построжали.

— В шифровке Решетову обязательно подчеркните важность той части задания, которая относится к Генуэзской конференции. Похоже, что она станет главным направлением его работы.

Сакони, хорошо отдохнувший в удобном купе спального вагона, уже через час после приезда в Гельсингфорс встретился с представителем Торгпрома в Финляндии Сергеем Торнау. Когда они уединились за дальним столиком полупустого кафе, Торнау достал объемистый, тисненой кожи бумажник и вынул фотокарточку. На глянцевом, потускневшем от времени прямоугольнике было изображение человека с крутыми плечами. Прилизанные, блестящие от бриллиантина волосы, крохотные усы и мясистый нос. Глубоко посаженные глаза даже на фотографии тяжело и недоверчиво глядели из-под массивных надбровий.

— Эльвенгрен… Георгий Евгеньевич, штаб-ротмистр лейб-гвардии кирасирского полка. Имеет два «Георгия», стреляет превосходно.

Найти подходящих технических исполнителей для выполнения решения Совета оказалось не просто. Подозревать боевых русских офицеров в симпатиях к большевикам было глупо. Но время и невзгоды эмигрантского жития неумолимо делали свое дело. Как тяжкое похмелье, неотвратимо наступало прозрение. В ожесточенных схватках гражданской войны перегорели белые, жовтоблакитные, великодержавные и прочие подобные идеалы.