Можно считать, что этим завершился занявший почти 10 лет период создания новой пограничной охраны, советских пограничных войск…

Много внимания Менжинский уделял пополнению войск ОГПУ командными кадрами, интересовался их подготовкой, посещая Высшую пограничную школу…

Пограничник, 1974, № 16, с. 12–15.

Хорошо помню мою первую заставу, тогда еще кордон. Заставами они стали именоваться с мая 1924 года. Одна маленькая комната. Нары вдоль стены. Столик, сколоченный из патронных ящиков, стоял у единственного окна, возле двери — плита для варки пищи, она же обогревала комнату. Ни телефона, ни транспорта, никаких запасов, даже кладовых на кордоне не было… Бедная была страна, и мало она могла дать своим пограничникам…

Петроградское направление, в особенности на его лобовом, белоостровском участке, было наиболее напряженным. До города меньше 40 километров, до его оживленных пригородов — Левашова и Парголова — неполных двадцать. И все лесными массивами. Не заметил вовремя или не задержал нарушителя, значит, вовсе его упустил. В Петрограде уже не найдешь!

Вражеские агенты — шпионы и диверсанты — прорывались через границу группами по нескольку человек, хорошо обученные и хорошо вооруженные. Перестрелка с ними была довольно частым явлением. Били мы, попадало и нам. В одной такой схватке, в частности, получил ранение комендант участка Орлов. Среди нарушителей были и контрабандисты…

В апреле 1924 года меня внезапно отозвали на учебу, на Фарфоровский пост под Ленинградом… Кормят весьма прилично, деньги платят, и город рядом. Жить можно.

Но вдруг вызов к Мессингу — полномочному представителю ОГПУ по всей огромной Северо-Западной области. По рассказам, я знал, что Станислав Адамович — человек требовательный и суровый…

Пропуск был заказан. Вхожу в кабинет, Мессинг один. Вид у него действительно суровый. Принял сухо, но вежливо.

— Расскажите о себе все, что помните!

Оказывается, хорошо он меня знал. Лучше, чем я сам себя… Знал он и мою заставу, и меня там. И раз Мессинг знает обо мне, то я решил выкладывать все до мелочей. Он слушал внимательно и не перебивал…

Беседа затянулась, тихая и дружеская… Поближе к полуночи пришли заместитель полномочного представителя Салынь, выдержанный, немногословный латыш, Шaров — начальник контрразведывательного отдела, нервный, тяжеловатый и порывистый. Мессинг показал им меня и сказал: «Вяхя. Он все знает. Дайте ему номер того телефона. Он позвонит, когда придет время. Договоритесь о встрече».

Так началось мое участие в чекистской операции «Трест». (Это участие выразилось в переправе через «окно» на границе, контролируемое ГПУ, агентов и связников зарубежных контрреволюционных центров…)

Переброска людей через границу — дело сложное, опасное и требует подготовки. Мне же время нужной было, чтобы сообщить Мессингу о предстоящем приходе «гостей».

По-видимому, мое «окно» выполняло задание не только центрального руководства, но и обслуживало еще и ленинградское ответвление «Треста», и людей поэтому проходило через него довольно много… Часто переходила границу женщина средних лет, хорошо сложенная, с красивым лицом — Захарченко-Шульц. Предупреждали меня: «садистка, умная и храбрая. Стреляет при возникновении малейших сомнений. На местности ориентируется отлично. Не боится пеших переходов, водных преград и холода. Внушайте ей доверие к себе. Осторожно только, очень осторожно…». Трудно было со всеми. С Захарченко-Шульц — в особенности. Проверяла всегда и каждый раз по-новому… Последний раз через мое «окно» она прошла за два-три дня до перехода к нам С. Дж. Рейли. Не просто прошла — еще раз проверила. За день или за два до этого в Финляндию проследовал Радкевич[85]. Тоже проверял, конечно. «Окно» выдержало эти проверки. И еще бы не выдержать! Оно было результатом усилий таких выдающихся чекистов, как Менжинский, Мессинг, Стырне и Артузов[86]…

Была и еще одна трудность: однажды комендант (погранучастка) Кольцов сообщил:

— Бомов что-то подозревает. На твою заставу все просится. Он говорит, что за тобой надо следить. Часто, мол, в Ленинград отлучается, даже разрешения не спрашивает.

— Ты что ему сказал? — спросил я.

— Оборвал его. Грубо оборвал. Сказал, что к зубному врачу ты ездишь и всегда с моего разрешения… Обиделся, но молчать будет.

— Молчать будет, но слежку усиливает. Хочет накрыть сам.

— Да, трудно с ним, — согласился Кольцов.

Пришлось доложить Мессингу… Мессинг принял решение: «По требованию Вяхя держать Бомова на участке фланговой заставы, без права выезда. Болтовню его обрывать…»

Поздно вечером я встретил на станции Захарченко-Шульц и ночью перебросил ее в Финляндию. Границу она переходила уже за полночь. Это и была моя последняя встреча с ней.

Рано утром следующего дня я ликвидировал следы перехода границы и собирался отдохнуть, но тут поступила телефонограмма… опять вызывали к Мессингу.

На этот раз у Мессинга было необычно людно. Незнакомые лица, некоторые — в штатской одежде. Одного я узнал — Владимир Андреевич Стырне, светловолосый, широкоплечий, по внешности видно — латыш. Я понял, что они уже посовещались. При мне говорили только о моей работе. Меня спросили:

— Даму эту… благополучно переправили? Как она себя вела?

— Около часу ночи она перешла границу, — ответил я. — Жаловалась, что воды много и холодная. Разделась, в ее одежду пришлось перенести мне. Саквояжа не доверила. Сама в руке держала. В поведении ее ничего особенного не заметил…

— Она вас специально проверяла. Для этого и ехала.

— Ничего не заметил. Мы мало и разговаривали. Только часовая остановка и была у нас.

— Что вы знаете о Савинкове? — обратился ко мне Мессинг.

— Только то, что было в газетах. Еще книгу читал — «Суд над Савинковым»…

— О вашей работе знают Феликс Эдмундович и Менжинский и высоко оценивают. Вы сильно устали? — взглянул мне в лицо Станислав Адамович.

— Очень. И болею еще.

— Будут напряженнейшие дни, — предупредил Мессинг. — Сегодня надо переправить Графа, вернется он оттуда завтра. За ним через сутки — точное время сообщит нам Граф — надо принять одного господина. Для нас тот господин в сотни раз важнее Савинкова! На какую станцию, по-вашему, лучше его доставить? Мы наметили Песочную.

Мне выбор не понравился, и я ответил:

— Лучше бы, наверно, в Парголово, туда хорошая лесная дорога, и по ночам по ней никто не ездит. А в Песочную я боюсь. Близко очень. Там всегда по утрам местных жителей много. Разговоры пойдут…

— Ну что ж, давайте в Парголово, — согласился Мессинг. — А теперь слушайте внимательно. Этого господина от самой границы и до вагона никто не должен видеть. Охрана там будет снята на всю глубину. Милицию тоже снимем. Дорога станет свободной. Остальное полностью ложится на вас. Напоминаю еще раз: никакие случайности не могут иметь места!.. Никакие! Если этот господин будет в пути кем бы то ни было убит или если он сбежит — вас постигнет самая суровая кара…

— Понял.

— Не исключено, что этот господин поедет еще и обратно. Поэтому важно, чтобы он не понял вашей настоящей роли. Покажите ему настороженность, элементы угрожающей вам опасности. Только не переиграйте! Он очень опытен и коварен.

Потом показали мне двух чекистов в штатской одежде:

— Посмотрите внимательно, чтобы после узнать. Этим товарищам, и больше никому, передадите того господина в тамбуре четвертого вагона первого утреннего поезда. Все ли ясно?

— Да, все.

— Не забудьте: сегодня Граф — туда и через сутки — обратно. Он покажет место перехода к нам того важного господина. Предложите место сами, и он там согласует с финнами.

Переброска Графа в Финляндию и обратно не требовала особых усилий. Нужны были только опять две бессонные ночи…