19 октября приходит первый германский пароход. Но разгружают его не так быстро, как договорено с немцами. Генеральный консул Менжинский телеграфирует наркоминделу Чичерину: «Германцы получают из Петрограда сведения о задержке в разгрузке судов. Это тревожит здешние деловые круги. Задержки могут привести к полной остановке отправки пароходов». Чичерин дублирует телеграмму Менжинского в Смольный, руководителям петроградских организаций: «Вам хорошо известно, в каком тяжелом положении очутится Петроград, лишившись возможности получить 6 миллионов пудов угля (100 тысяч тонн)… Просьба принять самые энергичные меры».

В порт приходят заводские рабочие — на вторую смену. Мобилизованы и речники.

Петроградские газеты каждый день сообщали о трудовой битве у морских причалов. Призывали дорожить каждым днем, оставшимся до конца навигации. «Германский уголь облегчит нам предстоящую тяжелую зиму. Больше помощи порту!»

Откликаются военные моряки Балтики. Обливаясь потом так, что тельняшки прилипают к телу, полуголодные, — все так в Питере! — катят тачки с углем, таскают тяжелые корзины. Лица моряков черны как сажа. Теплые потные струйки оставляют на воспаленной коже красноватые бороздки. Матросы работают с утра до ночи. Рядом с ними трудятся солдаты, моряки торгового флота — кочегары, смазчики, матросы. «Да, мы революционеры! Да, мы понимаем, как нужен уголь Петрограду! Как важно не ударить в грязь лицом перед капиталистами!»

Но германский консул в Петрограде опять недоволен. Ему кажется, что компенсационные товары грузятся медленнее. Шлет телеграммы в Берлин: большевики, мол, ее выдерживают сроков по контракту. В СНК пишет: петроградские власти недостаточно распорядительны. За простой пароходов придется платить дополнительно.

Красин звонит в Петроградскую ЧК:

— Товарищи, мобилизуйте буржуев, всех «бывших», находящихся у вас под следствием.

И четыреста с лишним господ с белыми руками, с животами-подушками, с благородными бакенбардами спускаются под конвоем солдат в пароходные трюмы. «А ну, проворней!» — покрикивают конвоиры. И холеные лица, запорошенные пылью, тоже мгновенно чернеют.

Другие разгребают старые калоши и всякую прочую резиновую рвань, «мобилизованную» для того, чтобы торговая сделка с немцами была выполнена во всех пунктах в точности!

…В конце октября разгрузка пароходов продолжалась. К Петрограду подходили новые суда…

А 4 ноября у власти еще стояло, правда уже шатаясь, императорское правительство. Стремясь удержаться во что бы то ни стало, оно предприняло и провокации…

В этот день из Москвы в Берлин приехали советские дипкурьеры. Они привезли почту для берлинского, венского и стокгольмского полпредств. На берлинском вокзале дипломатический багаж переносили немецкие носильщики. Когда поблизости советских курьеров не было, вдруг один из ящиков выпал из рук и раскололся. Из него посыпались… листовки с призывом к революции.

Провокация на берлинском вокзале была подготовлена полицейскими агентами. Для «доказательства», что «беспорядки» в Германии, дескать, вызваны пропагандой советских дипломатов. Таким путем правительство, терявшее остатки власти, надеялось остановить угрожающее развитие событий. По этому поводу Ленин саркастически-едко писал: «Германское правительство потеряло голову, и, когда горит вся Германия, оно думает, что погасит пожар, направляя свои полицейские кишки на один дом».

5 ноября министерство иностранных дел Германии потребовало немедленного отъезда из Берлина советских представителей. Поздно вечером в полпредство явился агент и заявил, что к утру миссия и консульство должны покинуть страну. Вскоре прибыл другой агент с нарядом полиции и галантно объявил:

— Поезд подан.

Полицейские оцепили соседние улицы и выстроились вдоль всего пути следования до самого вокзала…

В ночь на 6 ноября Ленин, Свердлов и Чичерин разослали радиограмму местным органам Советской власти и военному командованию: быть начеку, возможен разрыв Германией дипломатических отношений.

Сонкин М. В.

Ключи oт бронированных комнат,

М., 1972, с. 192–199.

Близилась осень 1919 года. Вячеслава Рудольфовича Менжинского вызвали в Москву с Южного фронта. За те месяцы, что Менжинский пробыл в Белоруссии и на Украине, Москва заметно обезлюдела. По улицам, несмотря на полуденное время, шли редкие прохожие, главным образом женщины. Почти не встречались красноармейцы, которых так много было осенью прошлого года, молодые рабочие. Они ушли на фронт: на Колчака и Деникина, на немцев и Петлюру.

Каурая лошадка с впалыми боками, запряженная в извозчичью пролетку, медленно тащилась по улицам Москвы. Изредка встречались вооруженные патрули рабочих. На афишных тумбах и заборах белели листки с обращением Московского Совета к трудящимся столицы:

«Попытка генерала Мамонтова — агента Деникина — внести расстройство в тылу Красной Армии еще не ликвидирована… Тыл, и в первую очередь пролетариат Москвы, должен показать образец пролетарской дисциплины и революционного порядка…»

Партия большевиков готовила трудящихся столицы и отпору врагу.

…Примерно в тот же день, когда Менжинский приехал в Москву, в квартире директора одной из московских школ, любителя выпить и сыграть в карты, собралось несколько человек, в основном военных людей. Всех их предупредили:

— Дмитрий Яковлевич с супругой приглашают на чашку чая по случаю тезоименитства.

Гости, приходившие по одному, прежде чем. войти в ворота дома № 4 по Малой Дмитровке, боязливо озирались по сторонам и, лишь убедившись, что поблизости никого нет, быстро проходили на черную лестницу.

Первым пришел тучный человек в черной кожаной тужурке: начальник окружных курсов артиллерии Миллер. Хозяин после приветствия вышел в соседнюю комнату и возвратился с большим тяжелым свертком. Отдал Миллеру со словами:

— Здесь миллион. Надеюсь, хватит.

— Оружие очень дорого…

Следующим в квартире появился человек, которого Миллер назвал Василием Васильевичем. За ним — Тихомиров и Талыпин. Немного погодя хозяин открыл дверь родственнику Миллера, служащему Высшей школы военной маскировки Николаю Сучкову. Последним явился бывший полковник генштаба царской армии Ступин.

Разлив вино по стаканам, хозяин квартиры Алферов информировал собравшихся:

— У Николая Николаевича Щепкина был обыск. Но документы организации удалось спасти. Чрезвычайка захватила семьсот тысяч из миллиона, доставленного Василием Васильевичем от Колчака.

— Проворонили денежки, — зло бросил Тихомиров.

— Не горячитесь. Деньги будут, — ответил ему Миллер. — Получим от англичан через Петербург.

— В Петербурге тоже провалы, — вновь заговорил Алферов.

— Сейчас, — вступил в разговор Ступин, — надо печалиться не о деньгах. Чрезвычайка напала на след организации, и важно форсировать подготовку выступления. Выступление намечается ориентировочно через две недели, — продолжал он. — Его окончательный срок определится в связи с положением на фронте. Но не позднее конца сентября. Боевой приказ каждый получит накануне восстания. Выступление должно начаться около шести вечера в нескольких пунктах одновременно, в городе и за городом. Город делится на два боевых сектора; восточный и западный. Центр первого — Лефортово, его тыл — Вешняки. Второй сектор: центр — Ходынка, тыл — прилегающие местности. Первым сектором, первой дивизией командует полковник Миллер. Вот вам, Василий Александрович, карта Москвы, — обращаясь к Миллеру и протягивая ему развернутую карту, говорил Ступин. — На ней обозначен, ваш район и план действий. Вторым сектором командуете полковник генштаба Талыпин. Карта и план действий у вас, Сергей Иванович, — сказал от Талыпину. — Командиров полков предупредить не ранее чем за день до выступления. Ваш полк, господин Лейе, — ударная сила восточного сектора. Главная задача — захватить и удержав вокзалы Курский и на Каланчевской площади. Первоначальная задача дивизий — овладеть кольцом трамвая «Б».