В Москве господин Дейбль ведет себя словно в бывшей своей африканской колонии. Он требует за уголь цену, едва ли не в десять раз превышающую мировую. В компенсацию хочет непременно получить резину и каучук. Москва запрашивает советских представителей в Берлине. Менжинский телеграфирует в Москву: «О ценах будем договариваться здесь. С Дейблем будьте осторожны, прожженный коммерсант может надуть. Для ориентировки сообщаем мировые цены на уголь…»

После упорных переговоров обе стороны приходят к согласию. Германское правительство поставит в Петроград «сто тысяч тонн угля из Рурско-Вестфальского угольного района по срокам доставки так, чтобы пароходы до конца навигации могли возвратиться из Петрограда». Перевозить уголь будут пароходы Гамбургского союза судовладельцев «за счет и риск Российского правительства». После трудных переговоров достигнуто соглашение о ценах на уголь и о товарах для обмена. Оставалось договориться с судовладельцами о фрахте и страховании пароходов.

В самом начале октября из Гамбурга в Берлин приехал Христиан Шмидт, один из директоров Гамбургской судоходной компании. С ним советники и эксперты. В. Менжинский тоже пригласил советников. Это члены делегации советско-германской комиссии по вопросам торгового мореплавания: капитан дальнего плавания К. М. Булдырев (впоследствии профессор, видный советский ученый), судовой механик В. Т. Пошехонов и инженер Л. М. Ловягин — опытные моряки, прошедшие суровую школу в боях за национализацию торгового флота.

— Драка предстоит жесточайшая. Немцы уже передали нам свой проект. Они шантажируют, хотят содрать с нас десять шкур. Но мы должны быть дипломатами: себя в обиду не дать и своего добиться.

Менжинский зачитывает немецкий проект. Генеральный консул и моряки условливаются, как действовать.

Переговоры начались 3 октября. Директор Шмидт и его советники приехали за три минуты до назначенного часа. Стриженный бобриком, мясистый и потный, Христиан Шмидт тяжело дышит. Он садится напротив Менжинского и вытирает шею платком с вензелями. Потом курит, медленно, с нескрываемым любопытством оглядывая консула и его советников. Вячеслав Менжинский, в пенсне, с пышными усами и густыми прядями волос, зачесанными от пробора влево, размеренным движением длинных пальцев выравнивает листы, лежащие перед ним.

— Не будет ли возражать герр директор, если мы начнем обсуждать немецкий проект постатейно?

Шмидт кивает головой и подает знак своему советнику. Тот, вертлявый, напомаженный, с усами жгутиком, блестя очками, раскрывает кожаный портфель и достает такие же листки, как у Менжинского.

— «Договор фрахтов, — читает советник. — Статья первая. Провозная плата за тонну угля устанавливается 125 марок».

— Это принимается, — говорит Менжинский.

— «Статья вторая. Депозит[62] > устанавливается из расчета 700 марок с регистровой тонны…»

— Семьсот марок? — громко спрашивает капитан Булдырев и тут же на бумаге производит расчеты. — Получается 140 миллионов марок… Да это же, господа, три четверти стоимости сорока немецких судов, которые мы xoтим зафрахтовать!

Тишина. Герр Шмидт снова пускает в ход носовой платок с вензелями. Молчит.

— Я плавал на многих международных линиях, — включается механик Пошехонов, — никто такой страховки никогда не требовал.

— Да и кто согласится сделать мертвым капиталом столько денег? И лишь ради одной сделки? — вставляет Ловягин.

Герр Шмидт молчит.

— Нам трудно понять, чем вызвана такая непомерно высокая страховая сумма. Траление мин до Петрограда уже проведено. Мы гарантируем проводку судов самыми опытными лоцманами. Наконец, шведы ходят в Петроград с мая, ваши два парохода тоже вернулись целыми и невредимыми. Никаких серьезных опасностей для плавания в Петроград нет, — говорит Менжинский.

Герр Шмидт как бы бесстрастно замечает:

— Мы имеем в виду страховку на случай «общей аварии»[63].

— Общей?! — Булдырев негодует.

Менжинский снимает пенсне, держит его на весу:

— Но какие для этого основания? Я уже говорил: корабельный путь до Петрограда разминирован.

— Да, да! — раздражается директор Шмидт. — Допустим, что все подводные мины выловлены. Но есть и другие — они хуже. Кто даст гарантию, что нынешняя российская власть прочна? С Советами у нас мир. А кто знает, что станет с нашими пароходами, если в Петербурге их встретят не ваши сторожевые корабли, а господина Керенского вкупе с французскими и английскими?

— Вот как? — улыбается Менжинский.

— Господин консул, я сказал не все. Немецкий государственный корабль с некоторых пор тоже петляет, я бог знает, чем это кончится. Как видите, я не дипломат и называю вещи своими именами. Кто поручится, что завтра германские большевики Либкнехта не попробуют сделать в Берлине то, что сделал господин Ленин в Петербурге?

Шмидт еще больше распаляется, лицо его покрывается пятнами. Менжинский и моряки переглядываются. Не скрывают того, что неожиданная исповедь Шмидта веселит их.

— В России Советы правят скоро уже год, — отвечает Менжинский, — и, представьте, никакой аварии!

— Петербургские судовладельцы, у которых отняла их пароходы, надеюсь, другого мнения…

— Они — да! Для них — авария! Но вы же имеете дело не с ними. А наша власть, смею вас заверить, установлена навсегда!

— Все идеалисты думают, что они первые и последние.

— Господин Шмидт, если вы намерены дискутировать, я готов.

— Вы сами меня вынудили.

— В контракте, который будет подписан, мы готовы оговорить любое для вас приемлемое условие о возвращении ваших судов в Германию до закрытия навигации.

— В какую Германию? — почти кричит Шмидт. — Завтра она может стать другой!.. — Он спохватывается, что слишком открылся, и быстро переводит разговор. — Мы — деловые люди, и нам нечего придумывать новое, если до нас все придумано. Есть гарантии, общепринятые в международной практике.

— Но ваши условия депозита унижают достоинство Советской республики. К тому же они непомерно обременительны. Мы на это не пойдем. Если мы с вами не договоримся, то будем настаивать, чтобы перевозить уголь на наших пароходах.

Шмидт долго вопросительно смотрит на Менжинского. На капитанские нарукавные ленты Булдырева. На то, как Пошехонов спокойно делает махорочную самокрутку, как делится табаком с Ловягиным. И… предлагает устроить перерыв до завтра.

В тот же день директор Шмидт отправился в министерство иностранных дел. Но там его спрашивают: «Вы хотите, чтобы „красные“ пароходы вошли в Рейн? В Гамбург?»

Снова встреча с Менжинским. Герр Шмидт пошел на уступки.

5 октября СНК утвердил соглашения, подготовленные в Берлине, и уполномочил генерального консула Вячеслава Рудольфовича Менжинского поставить подпись от имени правительства РСФСР.

Совет Народных Комиссаров создал Чрезвычайную комиссию по германскому товарообмену и выделил 6 миллионов рублей на работы по разгрузке угля, утвердил список обменных товаров. Председателем Чрезвычайной кон миссии был назначен Леонид Борисович Красин.

…Менжинский телеграфирует из Берлина: до конца навигации в Петроград прибудут около 40 германских пароходов. Нужно хорошо подготовиться.

Красин поехал в Петроград, поднял всех на ноги — и водников, и профсоюзы, и совнархоз, и городской Совет. Разъяснял, что немецкий уголь не только спасение для города. Это и международная политика, проверка нашей способности быть хорошими «красными» купцами.

В Петроградском порту — малолюдье. Причалы, погрузочные механизмы полуразрушены. Шведские пароходы, приходившие в Петроград, были малотоннажными. Разгружать их сравнительно просто. А германские — на 4–5 тысяч тонн. Да и груз особый. Срочно нужно привести в действие углеперегружатели, мобилизовать тысячи грузчиков.

В порт вызывают лучших ремонтников. Чрезвычайная комиссия запрашивает из Кронштадта плавучие краны. Но вот беда — не хватает крановщиков. Мобилизуют вагоновожатых трамваев. Через пять-шесть дней они уже управляют кранами. С биржи труда прибыли сотни безработных. Для них в порту устраивают жилье, столовую. Им выдают одежду.