Они проговорили бы и дольше, но пришел врач и так выразительно посмотрел на Базова, что тот тут же стал прощаться. Досталось от доктора и Менжинскому — пообещал пожаловаться на «дурное поведение» в ЦК.

Вячеслав Рудольфович оправдывался:

— Мне, доктор, легче стало. За разговором забываешь об этой проклятой жабе.

— Позвольте, мне лучше знать, что вам хорошо и что плохо. Удаляйтесь, удаляйтесь, товарищ, — пошел доктор на смутившегося Базова, и тот попятился к двери.

…Обо всем этом — о ночном разговоре с Менжинским, о задачах, стоящих перед чекистами, о которых говорил Вячеслав Рудольфович, — и рассказал Базов сидевшему напротив него Ларцеву.

Виктор слушал очень внимательно. Перед ним открылась иная, чем прежде, картина, по-новому представился смысл его работы.

— Предупреждаю, Виктор Иванович, ваша поездка к Наркевичу должна быть обставлена чрезвычайными предосторожностями. Не исключено, что где-то рядом с ним находится соглядатай абвера. Возможно даже, что сигнал Наркевичу — одна из проверок законсервированного агента. На связь с Наркевичем вышел сам Габт. Согласитесь, это тоже неспроста. Так что, Виктор Иванович, подготовьтесь к поездке тщательно. А там и в путь.

После ухода Ларцева, чем бы ни занимался Базов — а дел было достаточно, — у него из головы не выходила предстоящая встреча Ларцева с Наркевичем. Базову не давало покоя ощущение, что выход Габта на Наркевича тесно связан с работой немецкой резидентуры в Континентальхаузе. Ведь подворье — фактически филиал абвера в России — все, что осталось, вернее, удалось восстановить немецкой разведке. Значит, сигнал абвера Наркевичу имел прямое отношение к активизации агентуры. Возможно, какие-то еще неизвестные причины заставляют немецкую разведку передать «агентов» фирмы на связь Наркевичу. Тогда тем более следует торопиться раскрыть секреты Континентальхауза. Вероятно, у абвера есть и другие ходы, о которых мы и не догадываемся. Вот в чем дело. А зная агентуру, можно рано или поздно выйти на след резидента. Ведь не может быть, чтобы при такой сложной международной обстановке, какая сложилась теперь, агент бездействовал. Не сегодня-завтра в Риме будет подписан пакт четырех держав — Англии, Германии, Франции и Италии. Он означает прямой сговор против Советского Союза… Тучи над нашим мирным строительством сгущаются. И надо быть готовым ко всяким неожиданностям…

Поляков А. А. Покушение на ГОЭЛРО.

Повесть-хроника. М., 1983,

с. 114–123, 180–185.

Он мог бы стать выдающимся ученым нашего времени — запас знаний у него был огромен, а умение распорядиться ими — удивительно.

Он мог бы стать замечательнейшим педагогом — ему были присущи душевная щедрость, талант воспитателя, личное обаяние, умение расположить к себе самых разных людей.

Он мог бы стать прекрасным организатором промышленности, экономики — таким, с именами которых связывают эпохальные реконструкции, блестящие достижения, — он обладал великолепными качествами руководителя.

«Он боролся как ленинец», — сказал о нем В. В. Куйбышев.

Ученый, педагог, государственный деятель. Вы его знаете — это Менжинский. По воле партии он стал чекистом, сплавив в своей деятельности все качества, о которых говорилось выше.

В многочисленных шпионских логовах на запад и восток от советских границ, в разведывательных центрах и эмигрантских гнездовьях царило приподнятое настроение.

Страна Советов приспустила знамена — черные ленты легли на алый кумач, тысячи людей шли на суровые траурные митинги.

Умер Дзержинский…

20 июля 1926 года Феликс Эдмундович выступал на Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). Ярко и страстно бросал он в лицо троцкистам факты, вскрывавшие антисоветскую, антипартийную сущность оппозиции. Его выступлению мешали, сторонники Троцкого орали. Изворачиваясь, Каменев крикнул:

— Вы четыре года нарком! А я только четыре месяца…

Феликс Эдмундович презрительно ответил:

— А вы будете сорок четыре года и никуда не годны, потому что вы занимаетесь политиканством, а не работой. А вы знаете отлично, моя сила заключается в чем? Я не щажу себя никогда… Я никогда не кривлю душой; если я вижу, что у нас непорядок, я со всей силой обрушиваюсь на него…

Он не щадил себя никогда — умер на боевом посту.

В эти дни в западных газетах появились сенсационные статьи. «Кто придет вместо Дзержинского в ОГПУ?» — тревожились обер-мастера шпионажа. Это было не праздное любопытство. Последние годы принесли немало огорчений любителям шпионажа и диверсий на территории нашей страны. Как мыльные пузыри, лопались тщательно отработанные планы экономического вредительства…

Список побед советских чекистов был весьма длинным и основательным. Многие из них неизменно связывались с именем заместителя председателя ОГПУ В. Р. Менжинского.

Руководители западных разведок, как только телеграф принес известие о кончине Дзержинского, срочно запросили у своих информационных служб досье на заместителя председателя ОГПУ. Это был тот редкий случай, когда они не ошибались. Прошло всего десять дней, и 30 июля 1926 года Президиум Центрального Исполнительного Комитета назначил Вячеслава Рудольфовича Менжинского председателем Объединенного Государственного Политического Управления Союза ССР. Меч и щит пролетарской диктатуры был вручен человеку, беспредельно преданному партии и народу.

Вячеслав Рудольфович несколько лет был ближайшим помощником Дзержинского. Он очень тяжело переживал боль непоправимой утраты. И уже тогда думал о том, как сберечь, приумножить традиции, созданные «железным» Феликсом…

Люди, близко знавшие Вячеслава Рудольфовича, говорят о нем как о необычайно мягком, добром, интеллигентном в самом широком смысле этого слова человеке.

Это был:

стойкий боец и мужественный большевик,

публицист ленинской школы,

неутомимый труженик и необычайно скромный человек,

гроза контрреволюции — его имя наводило трепет на врагов,

скромнейший человек — каждый, кто его знал, на всю жизнь сохранил обаяние его личности,

честный до педантизма, щепетилен даже в мелочах, во второстепенном,

государственный деятель широкого диапазона.

Вячеслав Рудольфович в восемнадцать лет стал революционером. Он окончил Петербургский университет и стал юристом…

Революция, партия направили его на один из своих самых ответственных и опасных фронтов — на тот, где даже в мирные дни не прекращались боевые действия. И когда был получен такой приказ, Вячеслав Рудольфович посвятил его выполнению всю свою жизнь…

Он… был очень мягким к друзьям, добрым и чутким, но решительным и беспощадным, если дело касалось врагов революции.

Решительность и беспощадность не имела ничего общего с грубостью, унижением достоинства. Это была мягкость сильного человека. Рассказывают, что даже допросы матерых врагов он начинал словами: «Будьте любезны!..»

Менжинский не признавал никаких скидок на специфику работы, на особенный род деятельности, коей занималось ОГПУ.

Годы подполья и эмиграции закалили его. Эти же годы стали школой постоянной учебы.

Его девизом были слова, которые встречаются во многих отданных им приказах: «Не тратить времени даром!»

«Не тратить времени даром» — укрепляться и физически и духовно…

Товарищи и в шутку и всерьез относили Вячеслава Рудольфовича к энциклопедистам. Действительно, казалось, не было отрасли науки, которая не была бы ему знакома.

В его личной библиотеке книги были в заметках, закладках, выписках.

Каждый день — встречи с учеными, литераторами, общественными деятелями.

К нему шли со множеством проектов и предложений. Если проекты были дельными, Вячеслав Рудольфович немедленно искал пути их осуществления.

У него были рабочие планы на каждый день, на год, на много лет вперед…

Когда Вячеслав Рудольфович успевал все?.. Частичным ответом может служить записка его сестры Людмилы: