Однако только арестом господина Свечкина дело не закончилось. Ардатов громогласно объявил о том, что он остановился на постоялом дворе и попросил офицеров обращаться к нему за помощью в случае затруднения в получении казенных денег на пропитание. Стоит ли говорить, что в этот день господа интенданты были самыми честными и обходительными людьми.

Но и этим "коварство" графа в отношении интендантов не ограничилось. Бедолагу Свечкина, Ардатов отправил на ночь не в местную тюрьму, а в казармы пехотного полка, где с ним случилось несчастье. Узнав, что у них под замком сидит казнокрад долгое время пивший солдатскую кровь, нижние чины самовольно устроили ему "темную" да так перестарались, что  забили арестованного до смерти.

С ужасом офицеры полка и сами виновники инцидента утром следующего дня ждали прибытие графа за своим арестантом. Среди нижних чинов уже был избран человек, который был готов принять ради мира наказание за смерть арестанта, но Ардатов вновь всех ошеломил.

Внимательно осмотрев основательно избитое тело интенданта, он вызвал врача и приказал немедленно выписать свидетельство о смерти для скорейшего погребения. Когда же испуганный эскулап спросил, что указывать в причине смерти, Ардатов удивился.

- Как, что, милейший? Ясно же видно, что арестант скончался от апоплексического удара, - и еще раз глянув на разбитое лицо казнокрада, добавил - Ох и сильный был удар, однако.

Этот случай моментально облетел не только Бахчисарай, но и всю Крымскую армию. Как это часто бывает в жизни, арест Свечкина оброс такими фантастическими подробностями, что для господ интендантов не стало злее и страшнее врага, чем граф Ардатов. Тут же Михаилу Павловичу припомнили его прошлогодние "зверства" над севастопольскими интендантами и чиновникам совсем поплохело. Отныне, страшный граф Ардатов стал видеться им в каждом незнакомом им визитере.

Однако если Ардатов стал зверем и аспидом для интендантов, то для простых офицеров и солдат граф стал, чуть ли не своим человеком. Еще больше это мнение укрепили две его поездки по стоящим у Бахчисарая полкам. Ардатов специально приезжал в них к обеду и к ужасу начальства просил подать ему пищу из солдатского котла, которую стоически пробовал на глазах у всех. О последующих выводах не стоит говорить, они были печальны как для начальства, так и для артельщиков.  

Подобные действия императорского посланца вызвали сильное недовольство командующего Крымской армии Михаила Дмитриевича Горчакова. Во всех действиях Ардатова старый генерал-адъютант видел скрытый подкоп под себя. Вскоре, во время представления графа Горчакову как специального посланника царя, тот попытался поддеть его.

- Что, Михаил Павлович, воробушка съел? Смотри, так их много летает, всех не переловить, - язвительно спросил Горчаков, намекая на историю с интендантом Свечкиным и то, что Ардатов, по мнению генерала, занимался делом явно недостойного его чина и положения.

- Так для одержания скорой победы над супостатом, нужны здоровые и сильные люди, господин генерал. А то, чего доброго в нужный момент они ружье держать не смогу от недоедания, - парировал Ардатов. - Посмотрел, я недавно как лечат раненых в наших госпиталях, и диву дался. До чего же живуч и вынослив наш солдат. Бинтов нет, лекарств нет, кормят, черт знает чем, а он еще на поправку идет. Чудеса, да и только.  

Услышав о нарушениях в госпиталях, Горчаков сразу насупился и присмирел. Ему было неудобно, что приехавший Ардатов сразу занялся инспекцией госпиталей, тогда как ему все было недосуг посетить хоть один лазарет.

- Руки не доходят, ваше сиятельство, разобраться с госпиталями. Слышал, что непорядки там творятся, но вот все недосуг было. Все воруют проклятые, а честных интендантов сыскать невозможно, - стал оправдываться командующий, поскольку царский посланец ходил возле очень скользкой темы - злоупотребление служебным положением. К этому виду проступка государь был очень строг и мог покарать кого угодно, невзирая на чины и звания, если вина человека была доказана.

Видя примирительный настрой командующего, Ардатов не стал дальше развивать эту тему разговора, и конфликт, казалось, был исчерпан, но это казалось. Вскоре мнения двух Михаилов вновь столкнулись и куда по более серьезному поводу, а именно судьбы Севастополя.

Исполняя приказ Пелесье о штурме русских позиций, в последних числах мая, союзная артиллерия стала яростно обстреливать Камчатский люнет вместе с двумя другими русскими редутами, и здесь наглядно сказалось их преимущество в мортирах. Находясь в надежном укрытии, они методично разрушали передние фасы русских укреплений, выводя из строя пушки и заваливая амбразуры. В ответ русские батареи мало, что могли противопоставить огневой мощи союзников. Если в  противостоянии с открытыми батареями противника они еще могли принудить их к молчанию, сбив или разрушив орудия, то против осадных мортир они были бессильны.

О приготовлениях французов к штурму Камчатского люнета русским сначала донесли дезертиры, а затем это же подтвердили и наблюдатели, заметившие большое скопление солдат во французских траншеях. Об этом было немедленно донесено генералу Жабокритскому, командовавшему обороной этого участка вместо погибшего Истомина, но к всеобщему удивлению тот не произвел усиление гарнизона укреплений.

В течение всего дня, Жабокритский только лихорадочно слал рапорта Остен-Сакену, который так же никак не реагировал на возникшую угрозу русским укреплениям. Оба генерала явно разделяли мнение Горчакова о необходимости сдачи Севастополя противнику ради сохранения армии.

На следующий день в самый разгар артиллерийской канонады, Жабокритский внезапно сказался больным, и, сев на лошадь, стремительно уехал в Северную сторону, оставив тем самым вверенный ему участок обороны без командования.

Когда это стало известно Нахимову, то он в категорической форме потребовал от Остен-Сакена замены Жабокритского Хрулевым и срочной посылки подкрепления на люнет и редуты. Сам же Нахимов, не желая мириться с предательским равнодушием начальства, лично направился на Камчатский люнет с тайной надеждой принять смерть на поле боя, чтобы избежать позора оставления родного города.

Общий штурм русских позиций начался в шесть часов по полудни, по сигналу ракеты. Французские штурмовые колонны сразу устремились в атаку на русские позиции и, пользуясь своей численностью четыре батальона против одного, смогли быстро сломить сопротивление защитников Волынского и Селингинского редута.

Развивая возникший успех, они попытались продвинуться в глубь русских позиций, но были остановлены русскими резервами, которые привел принявший командование Хрулев. При отражении неприятеля русские смогли захватить две гаубицы, которые французы неосмотрительно выдвинули вперед для поддержания атаки.

Камчатский люнет атаковали сразу три колоны французских стрелков, которые, несмотря на ураганную картечь, стремительно бежали вперед. Не обращая внимания на убитых и раненых, французские зуавы, составляющие ударную силу центральной колоны полковника Брансиона, приблизились к люнету и, перескочив через ров, стали врываться внутрь сквозь амбразуры.

Завязалась, отчаянна рукопашная борьба между защитниками люнета и алжирскими стрелками.  В центре борьбы находился адмирал Нахимов, которого полтавцы и моряки окружили стальным кольцом и неоднократно бросались в штыки, спасая от зуавов своего горячо любимого начальника. Неизвестно как долго смогли бы триста пятьдесят русских солдат противостоять почти двум тысячи французам, но в этот момент английские мортиры, несмотря на присутствие на люнете зуавов, открыли ураганные огонь, который нанес большой урон, как в рядах защитников, так и атакующих.

Английские бомбы пощадили Нахимова, хотя один из осколков больно ударил его в спину и адмирал упал. Тотчас же моряки подхватили его под руки и, не обращая на протесты, унесли с люнета, прикрывая стонущего Нахимова своими телами.