Все это было выяснено позднее, а к вечеру этого дня усталые и изможденные севастопольцы знали только одно, сегодня они устояли, враг не прошел. Севастополь - по-прежнему русский город, и осознание этого согревало их измученные сердца.

Радость по поводу отражения вражеского штурма в полной мере с героями севастопольцами разделил и сам государь император. Император прислал письмо, в котором сердечно благодарил героев за их подвиг, просил держаться и очень сожалел, что сам не может присутствовать в Севастополе. То было самой лучшей наградой для всех живых и павших, на чьи плечи легла тяжелая, но вместе с тем и почетная ноша по защите родного города.

Видя, как царь благоволит к морякам, к более активным действиям был вынужден приступить и  Меньшиков, все это время безвылазно сидевший в Бахчисарае, искренне считавший оборону Севастополя делом безнадежным и обреченным. Однако, постоянно подталкиваемый царем к более активным действиям, светлейший князь решил атаковать британские позиции под Балаклавой.

Будучи крайне скверным полководцем, Меньшиков постоянно придерживался одной гадкой, но вполне действенной формулы. Светлейший князь только ставил задачи и руководил, возлагая всю исполнительную функцию на кого-то другого, кто и становился козлом отпущения в случае неудачи. Так было в сражении на Альме, виновником поражения которого был объявлен генерал Калмыков, так стало и под Балаклавой. Князь отдал приказ генералу Липранди атаковать английские передовые позиции, при этом полностью связав его руки своей директивой.

Липранди атаковал передние вражеские редуты рано утром 13 октября, после короткого артобстрела. В каждом из редутов находилось по двести пятьдесят турецких солдат гарнизона при одном британском артиллерийском расчете. Отношения между турками и европейцами были очень скверными, англичане постоянно избивали их своими хлыстами и палками, видя в своих азиатских союзниках людей второго сорта. Поэтому, когда русские гусары и казаки двинулись в атаку, турки дружно бежали, несмотря на гневные крики британских пушкарей.

Русская атака была столь стремительна, что гарнизон первого редута был захвачен врасплох и почти полностью погиб под клинками гусаров и казаков, ворвавшихся в укрепление на полном скаку. Увидев гибель своих товарищей с первого редута под саблями гусар, и узрев страшные казацкие пики, турки в мгновение ока очистили три остальных редута и, побросав оружие со всей амуницией, огромной толпой устремились к английскому лагерю.

Оставив захваченные редуты подоспевшей пехоте, гусары и казаки бросились в погоню, безжалостно рубя бегущего противника, намериваясь развить успех и ворваться в лагерь противника на плечах беглецов. В это время английский главнокомандующий лорд Раглан находился с визитом у генерала Канробера, и вся ответственность по отражению атаки противника легла на плечи генерала Коллина Кемпбелла, командира полка шотландских стрелков.

Поднятые по тревоге, шотландцы успели принять боевое построение еще до того, как к лагерю приблизились турки, подгоняемые русской кавалерией. Видя, что беглецы могут смять передние ряды строя, генерал приказал стрелкам открыть по ним огонь. Свинцом и штыками встретили европейцы своих союзников, напрасно пытавшихся найти у них спасения. Мало кому из турков, зажатых между двух огней, удалось спастись. Уцелели лишь те, кто, проворно бросились на землю, и на четвереньках упрямо ползли прочь от смерти, увертываясь сначала от копыт русских лошадей, а затем от сапог шотландцев, которые безжалостно топтали и пинали несчастных беглецов.

Вовремя открытый огонь позволил шотландцам сохранить свои ряды в целостности, но не смог остановить натиска русской кавалерии, которая подобно валу накатилась на стрелков генерала Кемпбелла. Первые ряды шотландской пехоты были сметены и изрублены в считанные минуты, однако русским кавалеристам не удалось опрокинуть их и обратить в бегство подобно туркам.

Гордые сына диких гор оказали яростное сопротивление, они гибли на месте, но не отступали не на шаг, несмотря на пики и сабли противника. Будь в распоряжении Липранди чуть больше кавалерии, чем ему выделил Меньшиков, и шотландцы были бы разбиты и русские ворвались бы в лагерь неприятеля, серьезно осложнив его положение под Севастополем. Но руки генерала были связаны директивой светлейшего князя, и легкой кавалерии предстояло одной атаковать пехотные ряды.

Положение стрелков Кемпбелла было ужасным, русские медленно, но верно перемалывали ряды шотландцев, и их разгром был вопросом времени. Сам лорд Раглан, воздавая должное храбрости и мужеству шотландцев, сказал, что врага от победы отделяла только тонкая красная линия. И  это выражение вошло в военную историю, как обозначение положения крайней напряженности.

Своей стойкостью и упорством шотландцы выиграли время, дождавшись подхода бригады тяжелой кавалерии генерала Скэрлетта, что резко изменило расстановку сил. Сражаться одновременно со стрелками и тяжелой кавалерией гусары не могли, и потому генерал Рыжов приказал им отступать. Грамотно исполнив приказ, гусары не только смогли оторваться от врага, но и нанести драгунам Скэрлетта небольшой урон.

Отступая под натиском врага, Рыжов искусно заманил врага между двумя захваченными редутами, на которых русские уже начали разворачивать захваченные орудия. Как только, увлекшиеся преследованием, драгуны приблизились к ним, раздался дружный залп картечи и пуль, и, потеряв убитыми и ранеными несколько десятков человек, британские драгуны срочно ретировались.

Казалось, что сражение закончилось, однако Балаклаве суждено было прославиться в этот день не только "тонкой красной линией", но и "долиной смерти" и все благодаря лорду Раглану.

Прибыв к месту сражения вместе с генералом Канробером и полком конных егерей, лорд Раглан испытывал страстное желание восстановить перед союзниками пошатнувшийся авторитет британского оружия и в выборе средств не знал меры.

Заметив в подзорную трубу, что русские из захваченных редутов принялись вывозить трофейные орудия, Раглан обратился к Канроберу с предложением напасть на врага и отбить пушки.

- Зачем же нам идти на русских? - удивился генерал - у нас отличная позиция пусть они нас атакуют и тогда, мы полностью рассчитаемся за понесенные сегодня вами потери. Канробер говорил как истинный военный, полностью понимавший все безумие лобовой атаки на полностью простреливаемом месте. Однако Раглан, получивший чин фельдмаршала не столько за боевые заслуги, сколько за благородство происхождения, считал совершенно иначе.

Поэтому он молча подозвал к себе генерала Эйри и холодным, не терпящим возражения тоном, продиктовал ему несколько строк. Когда командующий английской кавалерии дивизионный генерал лорд Лекэн ознакомился с новым приказом от Раглана, у него на голове зашевелились волосы. "Лорд Раглан желает, чтобы кавалерия пошла во фронтовую атаку и воспрепятствовала  неприятелю увезти наши орудия. Немедленно" - было написано на роковом листке.

Раз, за разом читал Лекэн этот убийственный приказ, а затем холодно сказал адъютанту Раглана, капитану Нолэну, доставившего послание фельдмаршала:

- Передайте лорду Раглану, что его желание будет исполнено в точности и в срок - после чего вызвал к себе командира легкой кавалерии бригадного генерала Кардигана, которому и предстояло воплотить в жизнь причудливый каприз фельдмаршала.

- Позвольте заметить сэр, что у русских батарея на равнине прямо перед нашим фронтом и батареи с ружейными стрелками по флангам. Как в таких условиях можно атаковать? - спросил Кардиган, ознакомившись с полученным приказом.

Лекэн ничуть не хуже своего подчиненного знал весь идиотизм этих нескольких строчек, написанных мелким ровным почерком писаря походной канцелярии, однако аристократические принципы британского генералитета взяли верх над рассудком и здравым смыслом. Он только пожал плечами и безапелляционно произнес: - Тут нет выбора, генерал. Вам нужно только повиноваться - в чем был абсолютно прав. Ведь именно Кардигану предстояло идти в бой, а не Лекэну.