— Давно ли знает девку этот ваш… — не отнимая рук от лица, осведомился Аргылов.
— Увидел вчера, и вот… Полюбил!
— Скажи как быстро!
— Сейчас всё быстро — время такое…
— Жениться, так быстро! Бросать, так быстро, — поддакнул Чемпосов.
Сарбалахов незаметно наступил ему на ногу.
Аргылов украдкой глянул меж пальцев: второй сват не с чудинкой ли?
— Хозяин согласен? — спросил ротмистр.
— Погодите немного, Николай Георгиевич.
— Вы его спрашивайте конкретно: да или нет?.
— Спешит! — буркнул себе под нос Чемпосов. — Приспичило!
— Сиди, не болтай! — обрезал его Сарбалахов.
— Что он говорит? — кивнул на ротмистра Аргылов.
— Э, да ничего особенного! Ну, что скажешь?
— Не наступали б на горло…
— Тебе же рассказано, какой человек зять. Чего ещё раздумывать?
— Ещё бы не раздумывать!
«И жениться легко, и бросить легко…» Правда, это так. Этот русский — вроде перелётной птицы. Может, оказаться, что жён у него по городам да сёлам — не счесть. Может, и в России законная жена? А нет, так не сегодня-завтра зятька-то убьют. Война — она и есть война…
— Тарас, в такие-то времена… Удобно ли? Не осудит ли народ? Подождать бы надо…
— Пустое! Чего там ещё — удобно ли? Обещаю тебе: на свадьбу пригласим самого генерала Пепеляева! Вот… А насчёт людской молвы… Ты на это наплюй!
— К тому же есть обычай калыма и прочего, — стоял на своём Аргылов. — Нельзя же так… Не по-людски!
— И скажет же! Право, язык без костей, рта не дерёт! Какого и сколько калыма ты хочешь сорвать с нас, с солдат? Наш калым — это наши жизни. Мы сражаемся за вас, и жизни наши висят на кончиках наших штыков. Заговорил о калыме! И без нашего калыма у тебя мошна толстая!
Наступила длинная пауза. «Не слишком ли рубанул сплеча?» — мелькнуло у Сарбалахова. Ротмистр, не понимая слов, но понимая тон, поглядывал с тревогой то на старика, то на свата. Один Чемпосов сидел безучастно, глядел в пол.
В прежние времена сватов без калыма Аргылов и близко не подпустил бы к своему двору. А сейчас, если подумать, что за калым может уплатить этот бродяга? Кроме вшей в портках, у него и нет, поди, ничего. Другое дело, если они победят! Если они овладеют хотя бы Якутском, там найдётся добра на калым не одной девке! Да и девка-то сама — отрезанный ломоть… В ней, сатане, ни капельки моей крови. Умру, так она обо мне и слезы не уронит, а то и обрадуется. Будто в целом свете нет у ней более кровного врага, чем я. У-у, стерва! Уж выдать её за этого лысого борова — всё лучше, чем выскочит замуж за какого-нибудь комсомольца-босяка с глазами на темени. Может, хоть этот нучча её укротит!
— Старуха! — распорядился Аргылов. — За стряпню!
— Вот это умное слово! Вот это хозяин! — вскочил Сарбалахов и обрадованно затряс руку Аргылова.
Второй сват глубоко вздохнул.
Ротмистр Угрюмов не понял что к чему: старик кричит на кого-то, а Сарбалахов явно обрадован…
— Что он сказал? Он согласен?
Сарбалахов вместо ответа сделал размашистый жест, показав рукой на принесённую ими сумку.
— Николай Георгиевич, спирт — на стол!
У Кычи в эти дни только и дел было, что спать: за ворота не выйти — офицеры и солдатня проходу не дают, делать что-нибудь по дому — душа не лежит, всё из рук валится. Вот и заспалась она вроде евражки .
Ааныс разбудила Кычу, поправляя на ней сбившуюся шубу.
— Что, мама?
— Тише! Слыхала, о чём они говорят?
— Кто такие?
— Да эти… гости вчерашние. Они пришли сватать.
— Кого это?
— Не меня же!
— Ме-е-ня-я? Да я их бесстыжие лица… — Кыча вскочила.
— Не надо, доченька! Натворишь беды…
Ааныс уложила Кычу обратно, легла рядом, и обе скрылись под шубой.
— Голубушка, подожди. Давай подумаем вместе.
— Ты что, мама, говоришь? О чём тут думать?
— Доченька! Если ты выйдешь к ним и в лицо откажешь, они ни перед чем не остановятся. Чего доброго, начнут стрелять или снасильничают. Были бы люди как люди…
— А он что-нибудь сказал?
— Кто?
— Да отец…
— Я не слышала… Разве станут спрашивать? Схватят, сомнут, и всё…
— Что же это такое! Как же так? Я же не согласна!
Ааныс теснее прижала к себе дочь.
— Мама, кто из них… сватается?
— Нучча…
— Я так и знала. Он вчера пригрозил. Что же мне делать?
— Если согласится отец, сегодня стерпи всё. Перечить сейчас бесполезно. Сделай вид, что не отказываешь, лишь бы отправить их домой. Завтра ли, послезавтра, может, выход найдём. Хороших бы людей отыскать где-нибудь в укромном месте. Пока не уляжется кутерьма, ты могла бы там спрятаться…
— Джахтар! Долго ли звать тебя? — послышалось из-за стола, и вслед за тем, отдёрнув в сторону занавеску, явился сам хозяин. — Я велел тебе приготовить ещё еды. Ты что, оглохла? Навари ещё мяса. Занеси из амбара замороженный хаас ! Хотуой, ты тоже вставай! Одевайся, да получше!
Стол накрыли, гости повеселели, предвкушая пир, загремела посуда, зазвенели ножи и вилки.
— Дочь где? — обернулся Аргылов к жене. — Или ждёт, чтобы я зашёл к ней с плёткой?
Убитая горем Ааныс поплелась за перегородку.
— Доченька! Придётся тебе, бедная моя, идти к столу. Сиди и молчи, не перечь! Завтра, может…
— Долго вас ещё ждать?
— Успеете! — огрызнулась Ааныс.
Кыча глубоко вздохнула и сложила руки на коленях.
— Ну, ладно…
Вскоре из-за перегородки Ааныс за руку вывела дочь.
— Кыча Дмитриевна! Девятипудовый привет и восьмипудовые наилучшие пожелания! — Стоя с набитым ртом, Сарбалахов фатовски поклонился.
Угрюмов встал ей навстречу, щёлкнул воображаемыми шпорами и сделал поклон:
— Добрый вечер, мадемуазель Кыча! — и приложился к её руке.
Ааныс хотела было усадить Кычу рядом с собой, но Сарбалахов запротестовал:
— Невесте положено сидеть вот тут! — распорядился он и посадил Кычу рядом с Угрюмовым.
— Чэ! — провозгласил Аргылов и, не глядя ни на кого, поднёс свою рюмку ко рту.
— Погоди, погоди! — гвоздем вскочил Сарбалахов. — «Чэ!» Мы же не пьяницы! Надо соблюсти обычай как положено, выслушать слово невесты. Кыча Дмитриевна, ты сама, вероятно, всё слышала и знаешь, так что лишних слов тратить не надо: Николай Георгиевич Угрюмов сватается к тебе. Что ты скажешь на это?
