— Приговорили к расстрелу…

— Расстреляли?

— Того не знаю…

Чёрную для Аргылова весть полковник выслушал с невозмутимым видом, столь же невозмутимо что-то проговорил в ответ, и Аргылов, хотя и стоя в подобострастной позе, опять проникся к нему острой неприязнью человека, чья боль и забота не находит ни сочувствия, ни отклика в другом.

— Полковник сказал, чтобы ты не терял надежды. Через несколько дней они займут Якутск и спасут твоего сына. Пусть, говорит, старик готовится встретить сына-героя…

«Легко ему говорить «жди да надейся». Чекисты только того и ждут, когда вы подоспеете на выручку…»

Аргылов уж и сам не знал, то ли обижаться ему, то ли благодарить.

— Полковник интересуется, много ли красных в слободе.

— Говорят, человек около двухсот.

— Известно ли тебе, где их дозоры, заставы?

— Кажется, в трёх местах: на развилке почтового тракта, на взлобке возле больницы и на западной окраине.

— Велят тебе быстренько одеться, мы как раз едем туда.

— А зачем меня туда?

— Будешь показывать дорогу. Ты должен показать место, где можно подойти скрытно.

— Я?

Полковник отошёл в сторону: он сказал всё.

— Давай, старик, поторапливайся, — распорядился за него сам Сарбалахов.

Аргылов в смятении присел на стул: будто бы свои же люди, могли бы хоть для приличия спросить у него согласия, а тут: «Давай быстрей одевайся!» Однако обиду он сейчас же притушил в себе, как только замерцал в нем слабый огонёк надежды на спасение сына. «Оказывается, хорошо знают они Валерия моего», — польстил он сам себе. Пусть они сколько влезет будут горды да заносчивы, лишь бы вернулась прежняя власть.

— Старик, ну, давай-давай! Нас на морозе ждёт весь отряд.

— Я сейчас! — спохватился Аргылов. — Я мигом!

— Второго проводника не найдётся?

Чуть было не брякнул «найдётся», да вовремя прикусил язык Аргылов и мельком взглянул на Суонду. Тот, притворяясь спящим, лежал труп трупом на своей лежанке у дверей посреди содома, который и мёртвого воскресил бы. Аргылов решил: так лучше. Если Суонду возьмут проводником, то могут потом оставить у себя солдатом, а без Суонды он как без рук. Хватит и того, что едет он сам…

— Нет, не найдётся… Есть, правда, у меня один работник, но дурак дураком.

Все вышли из дома.

— Суонда! Суонда! — Кыча подбежала к нему, как только дом опустел.

— Э-э… — откликнулся тот.

— Суонда, кони наши на поскотине?

— Угу…

— Вставай быстрей! Ну же…

Суонда замычал вопросительно.

— Едем в Амгу, Суонда! В слободу!.. Мы их опередим. Ты ведь знаешь дорогу напрямик! Суонда, голубчик, почему не отвечаешь? Умоляю тебя, вставай!

Ответа не последовало.

— Ну, если ты трусишь, то запряги мне лошадь. Хоть скажи, как проехать. Молчишь? Тогда я сама запрягу. Я сумею!

Метнувшись обратно в чулан, Кыча сорвала с гвоздя пальто, но тут подскочила и вцепилась в её руку Ааныс.

— Голубушка, в своём ли ты уме? Идти против стольких вооружённых людей? Да кем тебе приходятся эти красные? Доченька, война не женское занятие!

— Мама, отпусти! Прошу тебя, мамочка!

— Если и поедешь, всё равно их теперь не опередишь, поздно уже. Пожалей, доченька, хоть меня. Если тебя пристрелят, как же я тогда останусь жить?

— Мама, умоляю тебя…

— Суонда! Запри дверь!

Кыча бросилась в переднюю, но там в нижнем бельё уже стоял Суонда, загородив собою дверной проём. Кыча толкнула его, но тот стоял, как глыба.

— Доченька! — опять подоспела мать. Она сползла на пол и прижалась к ногам дочери.

Отряд полковника Рейнгардта двигался на оленях; пока вели Аргылова в голову колонны, он видел сплошной лес колышущихся рогов.

— Не доезжая двух вёрст до слободы, остановишься, — распорядился Сарбалахов, когда Аргылов уселся на передние нарты. — Я поеду следом. Сигнал дам криком. А теперь во весь мах!

Сидевший впереди Аргылова человек взмахнул кюряем , и продрогшие на остановке олени понеслись. Ночь стояла беззвёздная: сплошь один мрак. Мир сузился до ужасающей тесноты, дальше края дороги ничего не разглядеть, лишь время от времени придорожные тальники возникали на миг и, хлестнув по нартам, бесследно скрывались во тьме.

Каюр не поинтересовался, кто подсел к нему в нарты, ни разу не обернулся на седока и не проронил ни слова. Уже порядочно отъехали, когда навстречу вдруг послышался частый перестук конских копыт. От неожиданности Аргылов чуть не упал с нарт. Приняв невидимого всадника за разведчика красных, он хотел было криком предупредить своих, да не успел — всадник вихрем проскакал мимо. Где-то уже во тьме, но неподалёку он развернул коня, рыся рядом с нартами, заговорил с кем-то по-русски, затем опять проскакал вперёд и исчез. «Воюют как надо… — с удовлетворением и одновременно с какой-то ему самому не ясной отчуждённостью отметил Аргылов. — Чины!»

Преодолев эту неприязнь, Аргылов разумно остановился на главном: люди, пусть они и чужаки, несут ему спасение. Эти мысли привели его в хорошее расположение духа.

— Догор, как тебя зовут?

«Догор» долго молчал, и Аргылов, приняв каюра за глуховатого, хотел было спросить его второй раз, как тот вдруг откликнулся:

— Апанас я!

Уловив заметный эвенский акцент, Аргылов спросил:

— Из каких мест едешь?

— От Нелькана.

— Догор, как много войск у них? Хорошо ли вооружены?

— Не считал я.

— Сказанул! Обязательно надо считать по пальцам, что ли?

Каюр не отозвался.

— Атаас , напрасно ты меня опасаешься. Я свой человек. Аргылов я, может, слыхал? Я в ваши края приезжал торговать.

Молчание. Немного погодя Аргылов спросил:

— Ты видел прошлогодних белых?

— Довелось.

— Думаешь, пепеляевцы стоящие, не похожи на тех?

— Кто их знает? Все они одинаковы…

— Как так? Ты же у них?

— Я не солдат. Безоружный.

— А зачем здесь?

— Послал мой тойон, чтобы вернуть назад оленей. Довезу их до слободы и назад.

«Э, сатана, из хамначчитов, оказывается. Потому-то и нем вроде Суонды, язык проглотил… Ну, чёрт с ним!» Аргылов отвернулся от каюра и, уйдя с головой в оленью доху, предался своим надеждам.