— Не болтай лишнего! Нализался, так спал бы лучше.
— Старик Митеряй, очень прошу ответить мне. Я пришёл только затем, чтобы поговорить с тобой. Пока не получу ответа…
— Чего-чего?!
— Я спрашиваю: почему ты примкнул к пепеляевцам?
Старик Аргылов вперил в Чемпосова тяжёлый взгляд исподлобья:
— Чтобы они искоренили красных. Чтобы они вернули мне мои угодья и моих хамначчитов.
— И только? А счастья всему якутскому роду-племени ты разве не желаешь?
— Нет! — ответил, как кнутом стеганул, старик. — Пусть провалится хоть в преисподнюю твой «якутский род и племя»! Мне нужны золотые монеты. Принадлежи они хоть якутам, хоть русским — мне всё одно, лишь бы они попали в мой карман. Мне нужны хамначчиты. Будь они из якутов или русских — мне безразлично. Понятно тебе? Ну и всё! Хватит тебе болтать, дай уснуть людям! — Аргылов лёг и отвернулся к стене.
Чемпосов молча направился к Валерию.
— Я или слишком трезв, или вдребезги пьян. Выпить у вас найдётся?
— Вон — на столе… Но ты и так достаточно нагрузился.
Выудив бутылку из кучи посуды, сдвинутой как попало на край стола, Чемпосов налил и выпил полный стакан.
— Старика Митеряя я вроде понял. Валерий Дмитриевич, вот ты человек образованный… Сегодня был у Куликовского. Он мне показал карту. Старую карту Якутии… И там обозначены места, которые они обещали отдать иностранным державам: север — Америке, юг — Японии, Бодайбо — Англии. Ты понял? Наш край, оказывается, уже распродан. И на вырученные деньги, оказывается, мы и прибыли сюда… Доходит до тебя?
— А что здесь непонятного? Так и должно быть! — ответил с трезвым спокойствием Валерий. — Кто станет финансировать задарма?
— Э-э?! — Чемпосов дёрнулся в сторону Валерия.
— Я говорю, что так и должно быть. А ты что: из-за этого, что ли, сам не спишь и другим не даёшь?
Чемпосов сорвал с Валерия одеяло.
— Твою родину распродают по кусочкам, а ты в это время спокойно спишь?
— Сплю. Спи и ты. Там возле дверей найдёшь что подостлать под себя…
— Ну уж нет! Я спать не буду! Ты… Ты… — не находя нужных слов, Чемпосов посидел, уставя в Валерия длинный сухой палец. — На днях не ты ли в наслеге с пеной у рта ораторствовал: «Счастье якутского народа», «будущее всей нации…» Или я вру?
— Нет, ты не врёшь. Не отрицаю: эти слова говорил.
— Не понимаю я… Как это?
— Когда хочешь уговорить ребёнка, посули ему конфету — вот как.
— Конфету?!
— Ладно тебе чушь городить! Не притворяйся невинным! И ты нередко ораторствовал, обещая то же самое!
— Я-а?!
— Ладно, перестань!
— Ты, Валерий, знаешь, кто такой? Свол-лочь ты, вот кто!
— Полегче, знай меру! Раскаешься, да окажется поздно! Великая беда — какие-то улусы обещаны иностранцам. Запомни, глухариные твои мозги: ради уничтожения красных можно продать всю Якутию! Всю, без остатка!
— Собака!
— Ну, ну! Знаешь ли, как будешь отвечать за эти слова?
— Вы — хуже собак! Ты со своим отцом… — Чемпосов неуклюже повернулся и, пошатываясь, подошёл к Чычахову. — А ты чего молчишь? Небось молча радуешься? Радуйся: ты был прав! Оказалось ошибкой, что я причислял себя к людям, которые стоят за народ. Оказывается, я — кровный враг своему народу…
— Чемпосов… Послушай-ка!
— Не хочу я слушать вас! — захрипел Чемпосов, будто схваченный за горло. — Лежите! Нежьтесь в удовольствиях! Ешьте и пейте! Веселитесь! Богатейте! Плюйте на судьбу родного народа! А я вам больше не сообщник. Торгуйте Якутией без меня! Если есть на этом свете возмездие за грехи и злодеяния, то придёт время, когда спросится и с вас! И на мне лежит теперь грех за то, что я ходил с вами по одной тропинке… Преступно виновен я в том, что вместе с вами подтолкнул свой народ к краю бездны! Эх, опомнился я поздно! Возвратного пути мне теперь уже нет…
Пробормотав ещё что-то, Чемпосов пинком распахнул наружную дверь и вышел.
— Холодно, дверь захлопните побыстрей!
Старик Митеряй босиком подбежал к двери, закрыл её, накинул крючок. Возвращаясь, он задул на столе свечу.
У Томмота сжалось сердце.
Утром старик Аргылов, первым выйдя из дома, тут же влетел обратно:
— Чемпосов повесился! В наших сенях. Не нашёл, паскудник, другого места…
