— Стой! Кто идёт? — крикнул по-русски Томмот.
Сани остановились.
— Это мы… из Сасыл Сысы… — ответил возница с передних саней, по выговору объякутившийся русский из слободы.
— Кто это «мы»?
— Возчики мы… Господа послали нас с грузом в слободу, — отозвался со вторых саней якут. — Если назвать это грузом…
Томмот пошёл на голоса. Кладь высоко нагруженных саней сверху была забросана охапками сена. Уж не везут ли обратно туши мяса, отправленные в Сасыл Сысы вчера? Сердце ворохнулось у него в груди: там всё кончено?
— Как там… красные? — с беспечным выражением спросил Томмот.
— Сражаются.
— Не сдались ещё?
— Ещё чего!
— Говорят, сами ещё Пепеляеву предлагают, сдавайся, мол.
Собравшись в кружок, возчики закурили, во тьме засветились светляками их трубки. В редкие минуты, когда соберутся вместе, возчики обычно говорливы. Эти же почему-то угнетённо молчали.
— Рассказали бы что-нибудь, — попросил Томмот.
Люди продолжали молчать, шуршал только пар их дыхания — он мгновенно смерзался на лютом морозе и опадал вниз.
— Когда обещают ваши начальники прижать красных к ногтю?
— Да обещают… — ответил нехотя тот же якут. Помедлив, он добавил: — Про этого Строда говорят, что он там вроде чего-то поел и обрёл силу волшебника. Пуля попадает в него — а ему хоть бы что. Рана, говорят, прямо на глазах так и затягивается. Может ли такое быть?
— Не знаю, — отозвался Томмот. — Что это у вас на возах?
Ответа не последовало.
— Что на возах, спрашиваю?! — повысил голос Томмот.
— Груз такой, что и выговорить-то страшно, — ответа русский.
Подойдя к саням, Томмот разрыл притрушенное на кладь сено. Обнажилось что-то бесформенное, громоздкое, наваленное кое-как. Удивившись, Томмот чиркнул спичкой и тут же бросил её в снег: вытянув к нему руку с растопыренными пальцами, словно собираясь схватить его, уставясь льдышками глаз, лежал труп рыжебородого человека с офицерскими погонами. Высокая груда окоченевших на морозе трупов, сваленных вповалку и увязанных на санях, и была грузом этого ночного обоза.
— Это мёртвые? — попятившись, спросил Томмот невпопад.
— Да, трупы… Братьев…
— Из Сасыл Сысы?
— Оттуда.
— Это всё — такое?.. — показал Томмот на вереницу саней.
— Тут не всё. Ещё больше осталось там, на месте…
Томмот пошёл обратно к своим саням. Возчики, кончив перекур, разошлись по своим местам и, видимо ободряя себя громким понуканием коней, потянулись мимо стоящего на обочине Томмота.
Конь Чычахова, выйдя на дорогу, с места пустился резвой рысью, будто и он хотел уйти как можно дальше ог места ужасной встречи.
Спереди снова послышался храп коней, скрип полозьев и, наконец, стук столкнувшихся оглоблей — не второй ли обоз?
— Ст-ой! Чёрт!.. мать!.. — сыпанули матерщиной впереди. — Руки вверх!
Блеснул огонь, раздался треск пистолетного выстрела.
Томмот сошёл с саней и поднял руки. Две тени двинулись к нему.
— Кто такой?
— Чычахов я.
Чуть не опалив ему лицо, близко вспыхнула спичка. И Томмот увидел перед собой полковника Топоркова и подполковника Мальцева.
— А-а, чекист! Далеко едешь?
— К брату Артемьеву.
— Зачем?
— По заданию Аргылова.
— У «брата» и без тебя хлопот, — Топорков сбил вниз поднятые руки Томмота. — Идём!
Они пошли к задним саням.
— Зажгите спичку! — приказал кому-то Мальцев. Человек, получивший приказ, засуетился в санях, зашуршал в негнущихся на морозе пальцах спичечный коробок. — Сейчас, брат чекист, ты кое-кого увидишь.
— Я — не Чека. Не Чека я! Охотник… — услышал из саней Томмот и вздрогнул: голос был знаком ему.
Две спички вспыхнули одновременно, и он увидел: меж двумя солдатами, опустив голову, сидел человек, одетый в облезлую оленью доху, в старой вылинявшей заячьей шапке, с обледеневшими жидкими усами и бородкой. Ойуров!
— Ну что, узнаёшь? — спросил полковник.
— Нет, не знаю. Не видел я в Чека такого человека. Там работают грамотные люди…
— Приглядись хорошенько! Что он чекист, мы знаем. Ну, узнал?
— Нет, не знаю.
— Бр-р-р!.. — поёживаясь, затоптался на снегу Мальцев. — Поехали!
— Чычахов, ты поедешь с нами обратно, будешь переводить, — приказал полковник. — Сволочь эта или прикидывается, или действительно не понимает по-русски. Садись сюда, — он показал на сани, но тотчас же поправился: — Нет, нет. Ты сядешь с нами. Солдат, привяжи его коня к своим саням.
— А брат Артемьев не станет ругаться? — осмелился спросить Томмот.
— Никаких братьев-сватьев! Едешь с нами!
Все трое пошли к передним саням, вожжи дали Томмоту.
Не стесняясь сидящего впереди Томмота, они пустились в откровенный разговор, время от времени прикладываясь к бутылке, которую из-под сена достал Мальцев. Томмот уловил из этого разговора, что дела белых в Сасыл Сысы не блестящи, и Топорков с Мальцевым рады-радёшеньки удобному случаю поскорей умотать оттуда. Случай-то какой: теперь у них было чем ответить на упрёк генерала в том, что они никак не могут поймать ни одного «красного шпиона». Судьба Ойурова была уже определена: доказано ли будет, что он чекист, или не будет доказано, его всё равно расстреляют как чекиста. Ойурова они схватили по доносу дочери попа, расстрелянного в Чека, та сейчас у пепеляевцев медсестрой. Получилось так, что они не сумели взять у неё письменные показания: когда пришли к ней, эта потаскуха лежала в постели с каким-то полковником. Едва они заикнулись о цели своего визита, полковник выхватил пистолет и принялся палить в них, благо что мимо. Топорков с Мальцевым поспешили убраться, показания поповны они решили написать сами и подписаться вместо неё. Сейчас они подробно обсуждали, как они это сделают.
Поповна… Не та ли, о которой рассказывал ему сам Ойуров? Воистину случай всемогущ. Томмот сидел на передке понуря голову. Ох, Ойуров, Ойуров! Как же ты так попался? Зачем ты спешил навстречу своей гибели, ведь тебя в лицо знает не одна та треклятая поповна! Решил всё-таки сам, не выдержал…
Чуть было не сплоховал Томмот. Если бы в темноте, до того как вспыхнула спичка, Ойуров не успел подать голос, Томмот едва ли сумел бы скрыть свой испуг и изумление. И обоим бы — каюк! «Я — не Чека! Я — охотник!..» О, Трофим Васильевич! Едва ли мы спасёмся, выдавая себя за охотников. Часа через два приедем в слободу, а в слободе Валерий — задушевный твой собеседник.
