Выпив очередную порцию, я отправил гроб прямиком в рот, он оказался из пористого горького шоколада, и бросил сладострастный взгляд на пригорюнившихся марцепановых болванов, прикидывая, кого из них следующим положить на зуб. После недолгих колебаний выбор пал на черта — только я потянулся вилкой к фигурке Варфаламея, как плечо пронзила острая боль.

— Но-но, не лапай, ты свою часть торта уже доел, — над ухом раздался хриплый голос грифа. Он сидел, покачиваясь, острые когти, прорвав футболку, вонзились в плечо. Никаких пиастров. Я почувствовал себя почти что Прометеем, правда печень мне терзала водка, зато стервятники уже слетелись.

— Выражаясь фигурально, Шарик имел в виду кусок жизненного пирога, — уточнил черт, появившись из воздуха, и посмотрел на часы. — Осталось несколько оборотов стрелки. Мелкие, если не сказать ничтожные, объедки некогда огромного пиршества жизни.

— Надо же, — невпопад парировал я, наблюдая, как рядом с чертом из ничего возникла крыса, — мне думалось, что сегодня, отбросив ложный стыд, вы явите мне свои истинные лица — предстанете наконец-то в настоящем обличье, как и подобает по законам жанра.

— Ты нас явно с кем-то путаешь, — возразила крыса, — оборотни числятся по другому ведомству, а мы вполне себе реальные персонажи, единственные и неповторимые. К чему нам напяливать чужие маски — я ни за что в жизни не согласилась бы натянуть на себя прикид Шарика — у меня на пух аллергия, к тому же высоты боюсь до ужаса. В полете плачу и кусаю ногти — в качестве доказательства она зачем-то протянула вперед лапку, будто только что сошла с трапа самолета.

— А как же Наполеон? Ты же являлась к нему в облике белой лошади?

— Ты ей верь больше, — каркнул мне на ухо гриф. — Дунька врет, как семечки лузгает.

— Тогда я ничего не понимаю, — слова мои были обращены непосредственно к черту в надежде, что тот не выдержит и прояснит ситуацию. Однако мой лиловый друг никак не отреагировал на выпад в его сторону, он устраивался в кресле, которое Дунька вытащила из стены.

— Вместо того, чтобы питаться домыслами, — черт наконец соединил пятую точку с точкой опоры, — сходил бы ты, мон ами, чайку заварил. Да покрепче. Время печь торты и время их поедать.

Я не стал кочевряжиться, чаю так чаю, пошел на кухню, заварил им пойло крепости чифиря, пусть взбодрятся, кровь по венам погоняют. Вернувшись, увидел соратников, расположившихся полукругом, они листали книгу — я ее сразу узнал по обложке, обращенной ко мне. Тисненым шрифтом на ней синели буквы «Основы марксизма-шушинизма». Книжку, что мне прислали с посыльным, я прихватил с собой из квартиры Петруччо, но так и не удосужился заглянуть внутрь, предполагая очередной бред на тему альтернативной истории в стиле «Справочника пропагандиста».

— А где текст? — недовольно пробормотала Дунька.

— Еще не придумал, — гриф важно распушил перья. Видимо, он был чрезвычайно горд собой.

— Тогда в чем креатив? Идею ты спер у генерала, пошуровав в седой голове, картинки стырил из интернета, поменяв лишь названия в подписи. Не вижу повода, чтобы перья веером гнуть, — Дунька оторвалась от книжки и встала перед грифом подбоченясь, готовая к любому развитию событий. И они не заставили себя ждать.

Из легкой перебранки, постепенно набирающей обороты, мне удалось выяснить, в чем заключалась причина столь острых разногласий между крысой и грифом. В одной из своих многочисленных заметок на манжетах, от нечего делать и исключительно для души Решетов выдвинул гипотезу, что вождь мирового пролетариата Ульянов придумал себе не тот псевдоним. Почему бы ему, размышлял генерал, явно дурачась, вместо липовой фамилии «Ленин», взятой, по одной из версий в честь реки Лены, сразу после ссылки в село Шушенское не подписываться «Шушин», что было бы логичнее с какой стороны ни посмотри? Грифу так понравилась изящность формулировки, тем более Шушин по звучанию находился ближе и к Шарику, и к Шираку, что он решил воплотить в жизнь каламбур Решетова и сбацал красочный альбом на монументальную тему.

Пока соратники по партии ругались, я тихонько подтянул книжицу к себе и пролистнул из чистого любопытства. Да, гриф действительно не блистал фантазией, сплагиатил, надергал фоток из разных источников, где фамилию Ленин тупо заменил на Шушин, а в иных местах на Шушен, видимо, не определившись с окончательным вариантом написания. Безусловно, фраза «Пионеры всей страны делу Шушена верны» звучала непривычно для слуха, но повторяемая сто лет миллионами патриотических глоток стала бы такой же обыденностью, что твой бутерброд на завтрак. В книге оставалось много пустых страниц, гриф явно поторопился с презентацией и тем более странно, что он прислал ее мне с нарочным в виде полуфабриката. Впрочем, в действиях нечистой троицы я уже давно не видел никакого смысла, как в бездарном детективе, где твое внимание удерживает только один вопрос — кто бабушку отравил? Если к тому же окажется, что яд в пудинге, а убийца дворецкий, как ты и предполагал с самого начала, то волна разочарования накрывает с ног до головы. Но с другой стороны, кто же еще может быть убийцей, как не дворецкий, и где же еще может быть отрава, как не в пудинге? Вот и мне тортик под занавес принесли.

Я вдруг каждой клеточкой организма осознал, что никакого озарения нынче не будет, мне не откроют истину, не расскажут секрет, не приобщат к таинству, сегодняшний день проскользнет между пальцев так же буднично, как и предыдущие. Но кто обещал, что в конце непутевой жизни обязательно получишь ответы на вопросы? Ты приготовился к бою, и вдруг выясняется, что никто с тобой сражаться не собирается. Весь твой мудреный опыт, накопленные знания, личные заблуждения и переживания не более чем труха под равнодушными челюстями времени.

Ощутив на себе взгляд Варфаламея, я оторвался от тягостных дум о вечном и вернулся в бестолковое настоящее. Черт уже слопал три фигурки из марципана, и теперь облизывал усы, посматривая в мою сторону чересчур внимательным взглядом. Он созерцал меня, напоминая юного натуралиста с изумлением обнаружившего, что экспонат в клетке все еще жив, хотя ему забыли положить еды, и по всем раскладам ушастый должен был сдохнуть еще на прошлой неделе.

— А гробик — то пустой, — неожиданно весело заметил я.

— Так и ты еще жив, мон ами, — Варфаламей нисколько не смутился.

— Люди настолько беспечны, что диву даешься. Сколько не втолковывай, обязательно что-нибудь перепутают, — оставив в покое грифа, Дунька влезла с объяснениями. — Я кондитеру всю плешь проела, когда торт заказывала, десять раз повторила, фотку твою вертела перед глазами для наглядности, ан нет, все равно забыл.

— Жаль, я думал — это знак. Пророчество.

— Надежды юношей питают, — крыса мазнула пальцем по краю торта и попробовала крем, — Пустой гробик чистый промах кондитера.

— Врет она, Никитин, — гриф не удержался от шпильки, — Дунька твою фигурку в скворечник к мухе заныкала. На память или еще на какие надобности.

— А это не твово ума дело, — опять взвилась крыса. — Я может прекрасный образ Никитина для потомков сохранить хочу. Оригинал, видишь, как плохо выглядит. Не выспался, что ли?

— С вами выспишься. Устроили чехарду. В кои веки попросил помочь людям, так нет, как с испорченным телефоном, все шиворот навыворот, сикось-накось, стрелки сбоку.

— Постой, мон ами, о чем речь? — удивился Варфаламей. — Я еще и не приступал к награждению. Отложил бонусную программу на сегодня, чтобы в твоем присутствии в торжественной обстановке…

— Тогда кто Петьке письмо подбросил, кто Василике в квартиру мерина затащил? У вас окуляры сбились, целились в яблочко, а попали мальчонке в глаз. Тоже мне снайперы.

После моих слов возникла незапланированная пауза, Варфаламей недоуменно смотрел то на меня, то на соратников, гриф целенаправленно стрелял глазами поочередно, ворочая голой шеей, лишь только Дунькин взгляд беспомощно метался лучом прожектора в темном небе, выдавая ее с головой. Наконец крыса не выдержала.