— Я за рулем, — пить мне совершенно не хотелось.

— Ха, — гаркнул Шарик, опрокинув водку в клюв, — да ты за полгода так проспиртовался, что уже один пес, пьешь или на хлеб мажешь.

— Да уж, раньше ты, мон ами, подобной чепухой не заморачивался, — с ехидцей вставил Варфаламей.

— Здоровье берегу, опасаюсь старческой немощи.

— Не беспокойся, она тебе не грозит, — сверкнул змеиным глазом гриф.

— В самом деле, мон ами, что ты так о смерти печалишься, на том свете весело, — сказал черт таким тоном, как в спину подталкивал.

— Ничего, может у вас там и смешно до колик, я и на этом свете не прочь еще четверть века поскучать. К тому же у меня кредит за велосипед не выплачен, трехколесный, в детстве брал на сто лет с рассрочкой.

— Под какой процент? — деловито заинтересовалась практичная Дунька, — я вот тоже думаю об ипотеке, тесно нам с Кончитой вдвоем в скворечнике, да и что за жизнь в замкадье? До ближайшей аптеки пять верст. А у мухи моей горемычной артрит — на одной мази разоришься, лапок-то шесть и все ноют, спасу нет. Надо бы перебраться в район попрестижнее, чтобы и бутик был в шаговой доступности и аптека за углом. Где-нибудь в Центральном округе, я прикидываю, соответственно положению.

— Тебе по статусу койка в общежитие — предел мечтаний, — поддел крысу Шарик.

— Повтори, что ты сейчас сказал, — угрожающе прошипела Дунька, приподнимаясь на задние лапы.

— С удовольствием, — нисколько не стушевался гриф, — койка в женском общежитие при мужской консерватории.

— Ах ты избушка на курьих ножках, — заорала Дунька и бросилась на Шарика.

Я воспользовался моментом и улизнул, решив, не мешкая, перебазироваться к дому следователя. Не успел сделать и двадцати шагов, как сзади хлопнула дверь, затем послышался знакомый хохоток Петруччо. Обернувшись на ходу, отметил, как Петька со следователем неторопливым шагом удалялись в сторону парковки. Побежал к машине, не снижая темп, еще раз сверившись с записью на листке, быстро завел двигатель и вырулил в сторону Тверской с намерением прибыть по адресу заблаговременно. Признаюсь, гонщик из меня получился никакой, я все-таки слегка заплутал, пришлось пару раз нарушить, имея фору по времени, прибыл с запозданием, глядя как от дома отъезжает Петькин мерседес. Преследовать Бессонова не имело никакого смысла, пока доберусь до двора, следователь уже скроется в подъезде, а в квартиру к нему идти я не хотел по вполне понятным причинам — он может быть не один, да и разговор на чужой территории изначально ставит тебя в невыгодное положение. Ничего не оставалось делать, как позвонить Сапогу.

Петька взял трубку, голос его звучал глухо и расслабленно, на мое трепетное, хорошо ли прошла встреча, ответил утвердительно, но подробностей раскрывать не стал, сославшись на крайнюю усталость, пообещав перезвонить завтра. Вот и все, выходит, что я убил четыре часа жизни на бессмысленные телодвижения по улицам Москвы, не достигнув намеченного результата. Посмотрел на часы — половина десятого. Набрал Наталью, узнал как дела, успокоил чем только мог, пообещав вести себя прилично, то бишь гордо нести звание мужа прекрасной женщины и не запятнать его ничем. Голос мой был трезв, звучал убедительно и Наталья обреченно пожелала мне не свернуть шею раньше времени.

Подъехав через час к Петькиному дому, обратил внимание, что из окон его квартиры льется приглушенный свет. Охранник на мой вопрос ответил, что к Никитину никто не поднимался. Выходя из лифта, с сожалением подумал, что опять придется пьянствовать с бестиарием, а это совсем не входило в мои планы — завтра я собирался встать ни свет ни заря и отправится по уже обкатанному маршруту, чтобы перехватить Бессонова, когда он пойдет на работу.

В квартире было тихо, мягкий свет лампы еле добивал до коридора, без звука скинув куртку и ботинки, я осторожно выглянул в гостиную, замерев на цыпочках.

Трое архангелов были пьяны вдребадан, они сидели за столом и медитировали, прикрыв глаза. Судя по остаткам еды и разбросанным бутылкам, времени они даром не теряли, пока я мотылялся по улицам города. Бочком проскользнув краем гостиной к кабинету, уже закрывая дверь, я услышал заплетающийся голос Варфаламея: «Коллеги, для начала нам следует определиться со ступенями в градации креационизма, отринув ошибочные и малозначимые. Только так и никак иначе.»

Да уж, градация креационизма, подумал я, засыпая, это вам не хухры-мухры.

Оба будильника, в часах и на телефоне, поставленные на шесть утра, зазвонили практически одновременно, заиграв разные мелодии. Вслушиваясь в утреннюю какофонию звуков, я еще повалялся с минуту и решил вставать. Впервые за долгое время жизненного простоя у меня появилась цель, и организм встряхнулся, ожил, включив мышечную память. Доведенные годами до полного автоматизма, мои движения отличались точностью и быстротой, руки и ноги заработали сами по себе, им не нужны были дополнительные импульсы, идущие из черепной коробки. Благодаря этому, голова оставалась чиста и свободна, я испытывал почти блаженство, позабытые ощущения утреннего бурлящего водоворота вернулись неожиданно, целиком, будто не исчезали никогда. Мне захотелось петь, я не стал себя сдерживать и заорал во все горло: «Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам!». Дальше слов не помнил, поэтому стал насвистывать мелодию и у меня получалось довольно-таки неплохо. Умылся, причесался, приготовил яичницу, поел на скорую руку, поглядывая на часы, быстренько оделся и выскочил на улицу, ослепив своим лучезарным видом охранника на выходе.

Подкатив к дому Бессонова через полчаса, плюхнулся на скамейку возле столика для домино, чудом сохранившегося с прежних времен, когда во дворах еще сидели мужики и стучали костяшками, дуплились со всего маху, отбивая ладони о стол, обитый сверху куском линолеума. Куда кануло то беззаботное время? Настали иные времена, и другие игры на дворе.

Бессонов выплыл из подъезда через полтора часа ожидания, пролетевших незаметно. Я тотчас же встал и направился в его сторону наискосок опережающим курсом, наши траектории должны были сойтись на углу дома, но следователь заметил меня раньше, еще на подходе. От неожиданности он испугался и обрадовался одновременно — такое лицо бывает у человека, который давно жаждет встречи, но именно сегодня, в данный момент к такому повороту событий явно не готов.

Мы застыли в двух шагах друг от друга, напоминая двух котов, что выгнули спины, случайно столкнувшись нос к носу, размышляя, как себя вести — броситься в драку, игнорировать неприятеля или дать деру. Молчание Бессонова можно было понять, я же безмолвствовал потому, что не имел четкого, осознанного плана действий, понадеявшись, что озарение придет само собой, а оно взяло и не пришло. Первым очухался следователь — он сделал шаг вперед и протянул руку.

— Куда же вы пропали Василий Иванович? Днем с огнем не найдешь.

Мы поздоровались, излишне крепко пожав руки. Я решил взять быка за рога, сменить приторный тон, льющийся сладкой патокой в уши.

— Послушайте, Сергей, забудьте Василия Ивановича, зовите меня Никитин, можно на ты, — я кивнул в сторону стола, — Пойдем, присядем.

Пошел вперед, обозначая путь, к доминошному столику, сел на низкую скамейку в одну доску и только потом обернулся. Бессонов стоял невдалеке, раздумывая, выждал несколько секунд и двинулся следом, сел напротив меня, лицом к лицу, локти на стол, не снимая перчаток, достал сигареты и закурил. Я понял, что первый ход он любезно предоставляет мне.

— Для начала я хотел бы выяснить мой процессуальный статус или как там у вас это называется.

— Просто статус. Он никоим образом не изменился, — Бессонов ухмыльнулся уголками губ, — вы все так же проходите свидетелем по делу.

— А как же прерванный допрос? Ты же так и не снял с меня показания, — я продолжал упираться.

— Ваши показания есть в деле.