Наконец, в одно прекрасное утро я не выдержал, заказал машину с грузчиками и освободил гараж от ненужного барахла. Проклятия и угрозы со стороны бывшего мужа посыпались в мой адрес, Танька впервые посмотрела на меня с уважением, а вся истории потихоньку сошла на нет.

Разведенка, вдова в квадрате, Танька вынесла из третьего замужества стойкую нелюбовь к творческой интеллигенции, питая особое презрение к литераторам, за мраморным величием которых скрывались мелкие, завистливые цурипопики, как она их теперь называла.

Природа не терпит пустот — последнее замужество Татьяны, оказавшееся продолжительным, счастливым, хотя и лишенным немаловажных атрибутов семейной жизни, внесло основательные коррективы в ее взгляды на институт брака. Она вышла замуж за Стаса, бизнесмена средней руки, выросшего за десять лет совместной жизни с Танькой в небольшую акулу капитализма с солидным доходом. Станислав Сергеевич Крутояров, жесткий руководитель на работе и добрый малый в быту, имел кучу достоинств и один характерный недостаток — он был представителем нетрадиционной сексуальной ориентации. В глазах консервативного большинства подобное явление трактуется как отклонение от нормы, но я лично причислял Стаса к тому нормальному меньшинству, которое пока еще остается каплей разума в море идиотов, более того, он мне был симпатичен.

Я имел печальный опыт родиться левшой в СССР, естественное мое желание писать той рукой, которой лучше получается, вызывало гнев преподавателей — меня переучивали всеми возможными способами, ставили двойки, рвали тетради, били по рукам, пытаясь бесповоротно вернуть в русло стандарта. Чего добились, спрашивается? Как держал ложку в левой руке, так и держу, бью с левой, встаю с левой, чешусь левой, дрочу левой, оставаясь неисправимым левшой в правостороннем мире, вот только писать левой не могу и с завистью смотрю на дочь, марающую строчки с обеих рук в зависимости от настроения. Левшей теперь разрешили, с голубыми пока воюют.

Брак Таньки со Стасом, первоначально задумываемый как обоюдовыгодная сделка, со временем перерос в дружные семейные отношения без секса. Татьяна на первых порах делала попытки обратить Стаса в другую веру, слепить из него хотя бы бисексуала — ходила голой по квартире, открывая его взору женские прелести, штурмовала по ночам кровать супруга, пыталась подпоить и воспользоваться моментом, но все потуги уходили в песок. В конце концов Танька смирилась, осознав бесперспективность переобращения, больше не нарушала статус-кво и жизнь со Стасом приобрела уютный, необременительный характер, без сцен ревности и слез в подушку. Стас был красив, атлетического сложения, даже отдаленно не напоминал карикатурных эстрадных пидарасов, умен, заботлив до нежности, почти не пил, предпочитая активный отдых. Он хорошо относился к Сереже, не лез в Танькины амурные дела и не посвящал в свои, по сути, являясь образцовым мужем.

Они прожили вместе десять лет, расстались по необходимости — у Стаса начались проблемы с бизнесом и он решил переехать в Лондон, Танька желала жить в России (Европа вгоняла ее в сонную тоску), других причин не было. Расставание прошло болезненно, с длительными переговорами, уговорами — за прошедшее время они сильно привязались друг к другу. В итоге развелись, Стас уехал, оставив Таньке загородный дом и немалый счет в банке. Жизнь продолжалась.

Выключив зажигание, я уже было собрался выйти из машины, как увидел — троица странствующих дервишей тоже засобиралась в путь дорогу.

— А вы куда, позвольте вас спросить?

— Куда ты, туда и мы, — ответила за всех Евдокия, — мы теперь до самой смерти неразлучны.

— Твоей смерти, — уточнил гриф.

Я посмотрел на часы, половина первого. До смерти оставалось чуть более четырнадцати с половиной дней, с учетом того, что я умру в двенадцать ночи, под звуки государственного гимна. Время смерти в записях черта не уточнялось, но так выходило по моему глупому разумению, если на собственную будущую кончину смотреть через окуляры логики.

— Давайте сделаем так — я пойду к Татьяне Борисовне, а вам накрою поляну, чтобы не скучали в мое отсутствие.

— Чтобы накрыть нам поляну, шестнадцати тысяч не хватит, — ухмыльнулся Варфаламей, акцентируя внимание на слове «нам».

— Почему не хватит? — возразила крыса, — Это у вас с Шариком запросы жлобские, а мне достаточно трех рюмок водки и пакетика чипсов со вкусом кальмара.

— Ты всю жизнь помойкам, да по задворкам шастала в поисках пропитания — для тебя черствый бутерброд с протухшей ливерной колбасой незабываемое пиршество, — начал подначивать Дуньку черт.

— Как же, — задохнулась от возмущения крыса, — куда нам с крысиным рылом в калашный ряд. Аристократ в кедах! А кто на дне рождении графа Залепухина упал мордой в свиное корыто и жрал объедки со стола?

— Так то перед Великий Постом было. Я, раскаявшись, готовился к возвращению домой.

— Держите меня трое православных, — заорала от возмущения крыса, — тоже мне, блудный сын нашелся.

Я не стал дослушивать окончание беспредметного спора, напоминающего заезженную пластинку, вылез из машины, со всей дури хлопнув дверцей. Троица даже ухом не повела, занятая собственными разборками. Пропади они пропадом, пусть делают что хотят, а мне надо купить презент, все-таки в гости приехал. С подарком как всегда возникли проблемы — что именно подарить человеку, который ни в чем не нуждается? Ограничиться, как в детстве, книгой, купить гостинец — три бутылки бормотухи, как в юности, или осчастливить по высшему разряду — подарить женщине себя без остатка. Я не стал оригинальничать, скатываясь в пошлость, приобрел в ближайшем магазине бутылку водки, позвонил в домофон и поднялся на третий этаж.

Дверь была приоткрыта, я шагнул в чрево квартиры и протянул Таньке пузырь.

— Никитин, эк тебя разнесло, — подруга улыбалась, принимая бутылку из моих рук.

— Пиво и высококалорийные продукты творят с мужчиной чудеса.

— Раздевайся, ботинки можешь не снимать, вытри только.

Танька недавно приняла душ, благоухала свежестью и дорогим парфюмом, уже кинула гемоглобинчика на лицо, подчеркнув красоту глаз, но была одета затрапезно — в длинный до пола шелковый халат в японских мотивах.

Я не мог заставить себя шагать по сверкающему паркету в ботинках и наклонился развязать шнурки. Пуговица на джинсах выстрелила в пасть коридора, описала круг и закатилась в щель между дверью гостиной и полом. Я подхватил руками спадающие штаны. Танька покатилась со смеху, согнутым указательным пальцем аккуратно вытирая слезы, чтобы не смазать косметику, японская сакура на ее груди махала ветками в такт хохоту.

— Снимай джинсы, сейчас найдем пуговицу и пришьем, — скомандовала подруга, отсмеявшись вволю.

— Может мне сразу догола раздеться?

— Пожалуйста. Желание гостя — закон для хозяина.

— Я тебе эту фразу попозже вверну, когда водки выпьем.

— Ввернет он…Напугал, прямо трясусь от страха, — Танька бесстыже подняла полы халата — белья на ней не было — и поинтересовалась деловито. — Ты разве не за рулем, чтобы водку пить?

Я вспомнил ухмылку черта, змеиные глаза грифа и убежденно покачал головой.

— Не твоя печаль.

— Печалей у меня и без тебя хватает, — вздохнула Танька, — Ну смотри. Не хочешь снимать, давай я тебе хоть английскую булавку дам, заколешь. Пойдем на кухню.

Танька развернулась и пошла по коридору. Я поплелся сзади, поддерживал штаны, семеня ногами, глядел ей в спину и рассматривал самурая на халате, охаживающего узкоглазую дебелую красотку на фоне горы Фудзияма. А может на фоне какой другой горы. Я других гор в Японии не знаю. Как только хозяйка квартиры двинулась вперед, влюбленная парочка также пришла в движение, особенно меня поразила японка, напоминавшая объемные открытки середины восьмидесятых — она подмигивала левым глазом в такт Танькиной правой ноге.

— Где ты откопала этот дурацкий халат?