— Хорошая коллекция денег стоит и немалых, а у тебя бабла нет даже на альбом, — пригвоздил меня гриф.

— Кляссер называется, плюс еще лупа, пинцет, лампа ультрафиолетовая, — начала загибать пальцы образованная крыса, — Тут еще до марок траты — без штанов останешься.

Черт усмехнулся, поцыкал зубом, выковыривая ногтем мясо.

— Нет уж, мы не в поддавки играем. Раз уж назвался груздем, полезай в кузов. Обратно корова не доится.

— Братцы, — я развел руками, призывая весь белый свет в свидетели, — не бывает так — человек далекий от литературы и вдруг — бац, написал роман.

— Много ты знаешь, чего бывает, а чего быть не может. Тебя никто за язык не тянул, — съязвил гриф.

— Бывает, бывает, — махнула лапкой крыса. — Человек пьет, гуляет, колется, дурь нюхает, траву курит, грибы сушеные жрет, оргии непотребные закатывает с непутевыми девками, а потом вдруг раз и все, как отрезало. Соседям по дому улыбается, в метро женщинам место уступает, на субботнике самое тяжелое бревно на плечо, святость в глазах, смирение в речах, праведный образ жизни. А всех вокруг только ахают в невольном изумлении — уникум, уникум.

— Не верю я в мгновенное просветление. Все думают, что он преобразился моментально, а у него просто проблемы со здоровьем начались — торкнуло сердечко с утра, обмякли ноги, закружилась голова, вот он и сдрейфил, получив звонок с того света. Кому охота в собственной трусости признаваться, надо под свой страх базу подвести, оправдать липкий ужас никчемного существования. У тебя получается, сто лет ходил в лес, на опушке росла кривая осина с гнилыми корнями, а на утро вместо нее прекрасная березка зазеленела. Так и хочется обнять, прижаться шершавой щекой к бересте и заплакать от умиления. Сказки венского леса.

— А ведь, Никитин прав, согласись Дунька, — неожиданно поддержал меня черт.

— Иди в жопу, лиловая хомячья морда! — крыса как с цепи сорвалась, — пошлый циник, нет в тебе ни капли человеческого.

— Да откуда, Дунь, я ж черт.

— Ты уже который век болтаешься среди людей, пора бы начать их различать, пора бы отделять мух от котлет, как говорит Президент России, а у тебя все в кучу, — Дунька и не думала успокаиваться.

— Во-первых, на то, что говорит президент любой страны, мне глубоко наплевать — он не моя епархия, а то бы я ему быстро показал, где мухи, где котлеты, а где матерь Кузьмы. Во-вторых, что значит «в кучу»? Я, несмотря на выпитое, гляжу трезвыми глазами на род человеческий и он у меня не вызывает восхищения. В чем разница, хочешь знать? Никитин прав — человек жидко обделался от испуга, если ты называешь это прозрением, тогда записывай все человечество скопом в святые.

— Мать моя крыса! — не унималась Евдокия, — неважно, что явилось побудительным мотивом к действию, имеют значения только последствия.

— Отец мой черт! — вторил ей Варфаламей, — проветри мозги, они плесенью покрылись, — Значит, причина не считается, а главное итог?

— А тебе не один ли хрен, как творится подлость — с умыслом или по недоразумению?

— Не один, — назидательно сказал черт, — разные хрены, Дуня.

Я смотрел на них с восторгом, они в горячечном запале напоминали мне наши споры с Танькой или с Натальей, показалось — сейчас Дунька непременно плюнет в черта, что и произошло.

— Супостат мохнатый, — крикнула крыса и действительно плюнула Варфаламею в морду.

Черт не раздумывая ни секунды, схватил почти пустую бутылку коньяка и огрел ею Дуньку по башке. По законам физики, голова крысы должна было развалиться на части от соприкосновения со столь твердым объектом большего размера, однако Дунькина тыква устояла, разлетелась вдребезги бутылка. Все застыли в оцепенении и наконец-то обратили внимание на грифа, который стоял, покачиваясь на краю стола. Шарик икнул, взмахнул неудачно крыльями и упал вниз.

Мы втроем заглянули под стол.

— Пьян, как сапожник, — констатировал черт.

— Опять шею свернул, придется шину ставить, — как ни в чем ни бывало, добавила крыса, по-кошачьи облизывая коньяк с усов.

Я взял тщедушное тельце грифа на руки, оно было теплое, бешено колотилось слева и сердце мое заныло от жалости и необычайного прилива любви к уснувшей пьяной пичуге. Странное создание человек, готов убить ближнего, но в подъезде котенка подберет и молоком напоит из соски. Крыса в это время спорила с чертом — Варфаламей предлагал привязать к шее грифа карандаш, зафиксировав намертво, Дунька же, опасаясь, что Шарик свалится со стола вместе с карандашом на шее и еще чего-нибудь себе свернет, считала необходимым примотать всего грифа к металлическому стояку лампы и пусть он стоя выспится. Со стороны они выглядели как два ласковых гестаповца.

Работа закипела — я нашел узкий бумажный скотч, они прислонили грифа к лампе, затем черт залез сверху, сел чуть ниже плафона и держал Шарика ногами за голову, чтобы тот не упал, а Дунька бегала по кругу, напоминая дрессированную выдру в цирке, приматывала тело грифа к стояку лампы, тоже изогнутому своеобразно. Короче, прикрутили шею к вые. Управились они буквально за пару минут, при этом острили беззлобно в адрес грифа, подтрунивали друг над другом и, судя по сноровке, было видно — такие проделки входят в обязательное меню их развлечений.

Зачем они нахально и без cпроса расположились в моей жизни, внеся сплошной раздрай, влетели на полных парусах в спокойную гавань, не продуваемую ветрами событий? Причем, черт впервые вылез из стены именно в тот день, когда убили Мишку. Варфаламей нарисовался с утра, а друга моего грохнули двумя часами позже — получается, что в начале был черт.

Не удивительно — зло всегда первично, сначала является нечистая сила, а следом уже идут пакости разных калибров. Конечно, мое существование становилось все более тошнотворным и бессмысленным, последние полгода я только тем и занимался, что коптил небо, что сумасшедший паровоз с дюжиной обезумевших кочегаров. Отношения с родными и близкими окончательно зашли в тупик — я не знал, что им сказать, да и не понимал необходимости разговора, они же, как мне представлялось, не искали возможности убедить меня в обратном. Безусловно, мне нужна была встряска, но, черт возьми, не такая. В стоячее болото достаточно кинуть камень, чтобы пошли круги. Если можно погрозить пальцем, излишне стучать кулаком по столу, а тем более бить в морду.

Последняя неделя превратилась в сущий бардак, непонятную кутерьму с неясным исходом — я постоянно куда-то еду, с кем-то встречаюсь, провожу время, по большей части, в пустопорожних разговорах, ни к чему не ведущих и ничему не обязывающих. Самое обидное, что инициатива не на моей стороне, я все равно остаюсь ведомым, ленивым скучающим псом, лающим в ответ на громыхнувщую щеколду. Может я и вправду разучился думать, но у меня никак не получается связать все недавние события в единую нить или расставить их в нужном порядке по значимости произошедшего.

Ладно, пусть черт будет первое, второе — гибель Мишки, на компот — собственная смерть, только сдается мне, что закусок на званом ужине значительно больше и гостей наприглашали ораву еще до появления черта. Варево могло булькать давно, судя по внезапно проявившейся взаимной неприязни моих женщин.

— Так на чем мы остановились, — спросила крыса, вспрыгнул вслед за чертом на стол.

— На разных хренах, Дуня, — черт подтянул к себе бутылку и налил в стопку вина.

— Ах да! Так вот, что ни делай — хрен один.

— Ты хотела сказать — ни один ли хрен, что только не делай, — ухмыльнулся Варфаламей.

— А что совой об пень, что пнем об сову, — моментально парировала крыса.

Мне показалось, что сейчас они опять взявшись за руки, побегут в бесконечную тьму заезженного спора, и я поспешил вернуть разговор на прежние рельсы.

— Мотивация важна, как ни крути, — вставил я свои пять копеек.

— Воот, — черт сделал царственный жест в мою сторону или мне так привиделось, — Никитин хоть и недалекого ума, но соображает, что к чему. А ты, Дуня, чертишь слишком простые схемы, рисуешь круг там, где надо башню строить многоэтажную.