Необходимо ещё провести «генеральную чистку рядов партии через массовые собрания и печать, обеспечив при этом активное участие, серьёзный и деловой подход к этой кампании как партийцев, так и беспартийных — рабочих, батраков и бедняцко-середняцкого крестьянства». Тем более что в состав проверкомов включено: подпольщиков — 22 %, членов партии с 1917–1919 года — 72 %, по социальному положению рабочих — 86,5 %, рабочих от станка — 50 %.

Но чтобы Компартия «могла расширять свои ряды даже в сложных условиях настоящего момента, ставился вопрос о смелом и решительном развёртывании вербовки передовых рабочих в партию». И если ЦК призывал «в течение 2 лет довести число рабочих до 50 % состава партии», то в ответ Ленинградский обком, имея в промышленном городе большой резерв для дальнейшего роста, считал «необходимым и возможным довести рабочих до ²/₃ состава», правда, не за два, а за три года. При этом указывалось, что основным при приёме должна считаться «проверка преданности партии и её делу, не только в период подъёма, но и особенно в период трудностей, которые имеются и могут быть в дальнейшем на пути социалистического строительства». Предлагалось «составить ориентировочные планы роста и вербовочной работы», причём не формально-механические. Пленум обкома посчитал необходимым «в интересах улучшения и уточнения практики регулирования роста упростить технику приёма в партию и полностью отказаться от практики политических экзаменов при приёме в партию рабочих и батраков». Однако, «учитывая низкий уровень развития большинства рабочих», перед ЦК особо ставился вопрос «о необходимости усиления внимания со стороны Советов, ЦК профсоюзов и хозяйственных органов по поднятию культурного уровня рабочих».

Против кого же партия готовилась выступить, очищая и пополняя, в основном неграмотным людом, свои ряды? Ответ можно найти в материалах заседания объединенного пленума Ленинградского областкома и областной контрольной комиссии ВКП(б), проходившего 2–3 ноября 1929 года.

В своей речи первый секретарь обкома Киров так характеризовал обстановку текущего момента: «На фоне хлебозаготовок и всех мероприятий наблюдаем оживлённую классовую борьбу в деревне. Хотя говорят, что ленинградская деревня “не настоящая”, но кулаки настоящие, которые при случае нам морду бить умеют». Для подтверждения своих слов докладчик привёл «статистику кулацкого террора»: за последние два месяца насчитывалось до 100 случаев «возмутительных дел, доходящих до убийства советского актива, ранений, избиений, поджогов». Первый предупредил: «Какой бы кулак ни был — будь он 20 раз ленинградский болотистый кулак — он кулак, и он будет бузить, возьмите у него хотя бы только полпуда, возьмите хоть ещё меньше». И дальше поставил задачу: «Мы берём основной упор на то, чтобы в принудительном порядке (добровольно он не отдаёт) выкачать хлебные излишки от кулака. Но при этом нужно твёрдо усвоить, что механическое перенесение на середняка того подхода и тех мер воздействия, которые мы применяем к зажиточному кулаку, всякие перегибы к середняку, а тем более к бедняку, политически вредны и недопустимы».

Сегодня известно, что никакой четкой методики определения, какого крестьянина отнести к кулаку, а какого к середняку, никогда не существовало. Но для того чтобы расширить круг селян, которых можно безнаказанно обирать, был введен ещё термин подкулачник.

К чему надо вести дело, секретарь обкома прекрасно себе представлял: «Для того чтобы сопротивление кулака преодолеть лучше и успешнее… надо сделать всё к тому, чтобы этого кулака изолировать. Кулак в деревне должен быть изолирован. В этом сущность нашей классовой политики в деревне».

В соответствии с указанием партийного руководителя, требовавшего, чтобы обстановка находилась под колпаком, «надо всем, начиная от ГПУ и кончая нашими контрольными Комиссиями, пускать в ход каждому по своему каналу всё для того, чтобы контролировать и поправки в наше дело вносить ежедневно».

В резолюции по приведенному докладу указаны и первопричины столь беспардонного поведения кулака: «Капитулянтская позиция право-оппортунистической группы Бухарина и мелкобуржуазный характер его экономической платформы, ставка на развитие “свободного оборота”, на развёртывание кулацкого хозяйства, игнорирование коренных интересов рабочего класса, пропаганда классового сотрудничества с кулачеством, забвение коренных задач диктатуры пролетариата в текущий период, отказ от социалистического наступления, от активного политического строительства колхозов и совхозов, стремление снизить темпы индустриализации».

И вот вам неизбежные последствия: «Трудности второго года пятилетки — в бешеном сопротивлении кулака и нэпмана социалистическому наступлению пролетариата».

Интересно, а у самих пролетариев как идут дела? Оказывается, «темпы коллективизации остаются ещё недостаточными, имеют место искажения классовой линии. Беднота и батрачество всё ещё слабо организованы как самостоятельная политическая сила деревни». И ещё: «Несмотря на успехи в деле вовлечения в колхозы и вербовки в партию, коммунисты деревни до сих пор не являются застрельщиками коллективизации», не выполняют постановление облисполкома «об обязательном участии в колхозном строительстве всех коммунистов, имеющих своё или совместно с семьёй хозяйство».

В такой обстановке ничего больше не оставалось делать, как только добиваться «твёрдого выполнения плана хлебозаготовок» и проводить «решительные мероприятия против кулачества, пытающегося сорвать ход хлебозаготовок, карая всеми мерами пролетарской диктатуры террористические вылазки кулачества».

Как это ни печально, но «задачи социалистического строительства могут быть проведены при твёрдом выполнении ленинских лозунгов: опора на бедноту, прочный союз с середняком, борьба с кулаком. Всякие попытки свернуть в сторону, смазать вопрос о классовом расслоении деревни, подменить политику партии “на усиление наступления на кулака” политикой мирного сожительства с кулаком и “врастания кулака в социализм” партия решительно отвергает. Неумение различать на практике лицо классового врага, утеря классового чутья неизбежно ведут к послаблению кулаку, к забвению интересов бедноты, к непосредственной объективной помощи классовому врагу» [А. 18].

Вот такой была обстановка в Ленинградской области, которую работникам органов госбезопасности следовало знать, а руководствоваться в своей работе им необходимо было указаниями партийных руководителей.

Для уяснения сложной исторической обстановки мы ненадолго расстались с Николаем Богдановым в тот самый момент, когда в соответствии с первой служебной аттестацией начальство решило окончательно оставить его для работы в органах ОГПУ. Правда, после двухмесячного пребывания на месте внештатного помощника молодой чекист уже начал самостоятельную работу в качестве уполномоченного в Мяксинском райотделении ГПУ, но это ещё ровным счётом ничего не значило. Если бы начальству работник не показался, его легко сплавили бы куда-нибудь. Власти для этого имелось достаточно.

Новая годовая аттестация с апреля 1930 года по апрель 1931-го свидетельствовала о том, что Мяксинский райуполномоченный Н.К. Богданов постепенно набирался уверенности в себе, приобретал чекистский опыт, принимал активное участие в общественной жизни как своего коллектива, так и всего района, присутствуя на различных партийных пленумах и конференциях. Отец всегда умел ладить с людьми вне зависимости от их служебного ранга, образования и личных качеств, а потому со всеми сослуживцами, соседями и родственниками, окружавшими его, находился в хороших отношениях. И что ещё немаловажно для властных органов, деятельность которых обычно покрыта мраком тайны, ни к кому не лез и не навязывался в друзья. Как отмечалось в аттестации бдительными начальниками: «Личных знакомств имеет мало и исключительно среди партийцев и сослуживцев».