Заморозило ещё одно нашего товарища. Правда, не сильно, но тем не менее. Заморозило. Сосредоточьтесь и слушайте внематочно (это так же, как и внимательно, только вдали от вашей любимой девушки, — прим. автора).

Как я уже Вам писал, те самые три товарища (вернее не три, а восемь) поехали продолжать выполнять свой воинский контрактный долг перед Родиной в один и тот же город. Однако господам Распределенцам такой альтернативы оказалось недостаточно и они, вместе с главными героями, неожиданно послали девятого товарища (тоже героя) с соседнего, дружественного им, сухопутного факультета. Почему так сделали, крайне непонятно. То ли на море людей не хватало, то ли пяхота от него отреклась, чётко не сказать, но факт был налицо. И лицом этим являлся он, Юрас.

Юрас. Кудрявый, огненный представитель мужского пола. Характер положительный. Придерживается активной жизненной позиции. Принципиален, методичен, слажен. По натуре философ-материалист. Специализация: терапия. Хобби: волейбол, футбол, почтовые марки. Изучает английский язык. Любит тишину и покой. Военщину переносит с анальгином. Не курит. Не пьёт. Женат. Детей нет.

Немного шокированный, но ещё довольно тёпленький (шло лето) приехал Юрас служить в спецполиклинику. Стояла эта самая поликлиника в базе на холме, рядом со штабом. Количество этажей в ней обозначалось простым арифметическим числом два, что в целом отображало несложность данного заведения. Других же, сколько бы то ни было значимых, особенностей в здании спецполиклиники не значилось.

Помимо Юраса, который занял пост врача-терапевта, на его новой работе проживало много всяких специалистов, не только самых различных категорий, но также и взглядов и помыслов. Они роились, словно муравьи в муравейнике.

Куча специалистов состояла из трёх человек: хирурга, дерматолога и окулиста.

А командир у моего сухопутного товарища, как обычно, был не врач, а строевой моряк до самого костного мозга. Сидел он во внутренностях штаба и медиков ненавидел. Следовательно, в Юрасе его до крайности раздражало не только медицинское образование, но и зелёная форма, в свою очередь, злила до неприличия. Всё равно, что вывешивание красного полотна для быка: наливание глазных яблок, фырканье волосатых ноздрей и стучание омозолевших копыт.

Сначала пытался командир переодеть Юраса в морскую форму, потом отлучить от лечебной работы и поставить в строй, затем ещё что-то. Хоть, несмотря на конфликты, и не заладилась у них служба, но протекала она вполне спокойно. Время шло и часики, отмеряя жизненные интервалы, тикали.

И тут Юрас рожает. Вернее жена его рожает, а он проходил по этому делу, как свидетель… ой, вернее, соучастник. Рожает она, разумеется, в Ленинграде, поскольку в роддоме военного городка условия совсем непотребные: спокойно сантехники новорожденными в инкубаторе любуются, по отделению шныряют все, кому не лень, — не советую. Удовольствия от родов не получите. Да и какой, я извиняюсь, идиот («идиот» в данном контексте употреблено как медицинский термин, — прим. автора) поедет на Север с женой служить? Семейным отношениям тогда точно хана. Честно, проверено на людях. Ну, вот по этим, сугубо эксклюзивным, причинам и рожала его супруга в городе-герое Ленинграде.

Поскольку Юрас никак не желал пропускать появление долгожданного первенца, то и собрался убыть с базы в ближайшие календарные сутки. Дабы убытие выглядело законно, без трёх дней отец обратился по команде. Приходит в кабинет к начальнику, объясняет ему процесс сути деликатного дела. Начальник же, увидев зелёную шинель и медички на погонах, ответил по-морскому:

— У Вас отпуск по плану через две недели, вот и поедете.

— Но, товарищ адмирал, она же сейчас рожает! — негодовал будущий родитель, — по «Статусу Военнослужащих» положено. Как же так? (На адмиральскую совесть Юрас не стал ссылаться, бесполезно: равносильно крику о помощи в тайге).

— А меня не волнует. Всё. Кончили. Идите, служите, — отрезал командир, непроизвольно хлопнув папкой об облезший стол.

Юрас, расстроенный непониманием командования от самых пяток до чуть выше макушки, уехал встречать новую жизнь, продолжение своего рода. Вскочил на подножку автобуса, и только его и видели.

Разумеется, не прошло и суток, как сразу же стали искать пропавшего офицера-медика. Подали в оперативный розыск на флот, в прокуратуру и так далее. Проще сказать, что разослали Юраса всюду, где мало-мальски занимаются розыском. И даже туда, где им не занимаются. На каком основании совершили такой поступок — непонятно: десять деньков включительно можно пропадать, не задумываясь. Закон.

Но вояки пошли ещё дальше. Они взяли да и записали меня в самые лучшие его друзья, поскольку я говорил, что видел Юраса в нашем городке, что он где-то здесь, рядом, буквально в спину дышит, и только что мимо проходил, а завтра, возможно, снова зайдёт.

Ага. Военная мысль пошла тогда другим путём (она просто не знает, что такое тупик). Приказали мне, когда я находился на дежурстве в госпитале, ездить на служебной машине к нему домой, стучать в дверь и оставлять записки с указанием прибыть к начальству (чувствуете логику?).

Ладно. Упражняюсь. Привёз товарищу в дверную щель три послания, типа: «Уважаемый, Юрий Сергеевич. С Вами срочно хочет связаться командир. С низким поклоном, искренне Ваш, господин Орловский». А в последнем обращении вздумал приколоться и сбоку приписал фразу из революционной песни: «Вихри враждебные веют над нами…». К сожалению, вторую строчку забыл («Тёмные силы нас злобно гнетут»), поэтому оставил всё как есть. А записки, к прорицательнице не ходи, проверяли, чтобы ещё и на меня компромат какой поиметь и на ковёр пригласить.

Спустя два дня, вызывают меня Юрасовы замы (в смысле не его замы, а замы его командира) спрашивают с-под бровей:

— А что это Вы там за записку сделали?

—??? — недоумеваю молча, разведя плечи.

— Что Вы там за приписку про вихри в записке написали? — с холодным терпением повторяют они вопрос.

— А что? Ничего не приписывал. Нормальную среднестатистическую записку написал. Вырвал из блокнота двойной лист, а там строчка из песни была. Не зачёркивать же её мне, чернила-то у меня, чай, не казённые, бюджетом не оплаченные! — парирую я сдержанно.

А замы, в ответ, пропустив мимо бюджет, прикалываются по-военному, а может и серьёзно:

— Прокуратура двое суток голову ломала, что за шифровку вы своему коллеге передали.

Представляете, с какими кретиноидами приходилось работать? И это далеко не предел. Кстати, именно здесь очень хочется пояснить, что на основе имеющихся степеней оценки умственного развития я, при помощи моих товарищей, создал свою классификацию применительно к морским военным человечкам. Итак, почти всех вояк нашего Царства можно поделить на четыре группы:

1-я группа: имбицилоиды — это люди с ограниченными рамками службы интересами, постоянно ищущие выгоду, даже во время сна, туалета или вечернего купания в ванной комнате. Их мысли перед отбоем сводятся к одному: «Где урвать?» (мичмана, старшины контрактной службы и т. п.);

2-я группа: идиотуполоиды — это люди, которые в начале своего жизненного пути ещё подавали надежды на благоприятное умственное социальное развитие, но, придя на море, полностью их потерявшие и слившиеся с общей серой массой (пиджаки различных категорий, старпомы и пр.);

3-я группа: кретиноиды — это люди, которые «включают дурака» по привычке или из вредности, то есть даже тогда, когда этого совсем не требуется. Остатки их мышления (если это вообще можно назвать мышлением) целиком направлены на вселенское разрушение. При вопросе «Что Вы можете сделать с офицером?» тут же отвечают: «Наказать». Варианты «Объявить благодарность, премировать» и прочее им не знакомы (командиры, начальники и т. д.);