— В детстве, — медленно сказал я, — помнишь, мы жили под Харьковом, в Люботине, на даче? Отец ходил по вечерам ловить сеткой раков. Однажды мать принесла со станции красного вина и сварила суп с раковыми шейками и сметаной. Это французская кухня. Студенткой она была в Париже.

Я проглотил слюну.

— Мы не ели уже тридцать часов, — грустно сказал Аркадий.

Немного погодя он добавил:

— Нас могут обнаружить пограничники. Кроме того, должен начаться лов кальмаров. Придут рыбаки с Сахалина. Они будут ловить кальмаров и сайру. Знаешь, сайру ловят на свет. Выстреливают за борт люстру и опускают кошельковый невод. Сайра собирается под люстрой, кошель снизу затягивают, и рыба в западне. Ее не ловят, а черпают. Или высасывают из кошеля рыбонасосом. Вроде этого и лов кальмаров. Говорят — очень красиво.

Черное пятнышко — соринка в глазу — мешало мне. Оно отделилось от Изменного, от голубой полоски острова, и еле заметно двигалось по моему зрачку.

— Аркадий, — сказал я, — если тебе не трудно, убери у меня из глаза соринку. Вот мой платок — он мокрый, но это ничего.

Аркадий встал и, прижимая к глазам кулак, посмотрел в него, как в подзорную трубу.

— Дурень, — сказал он. — Я вижу катер, это идут за нами!..

Через несколько часов мы сидели в тесном и дымном кубрике сейнера, пили, обжигаясь, нестерпимо горячий чай и смотрели, как волосатые руки Магевосяна режут хлеб и кладут на него огромные куски черной колбасы.

— Так получилось, — говорил Матевосян. — Одно к одному. У Григорьева мотор забарахлил. Он подошел к Гранитному, забрался в бухточку — чинить мотор. Разобрали его, а стали выходить на связь — Изменный не слышит. И никто не слышит. Как в яме. Забыли, что оттуда ни с чем не свяжешься. Хоть умри. Очень испугался Григорьев. Давайте, говорит, скорее — люди ведь там на острове. Давай шуровать, и как нарочно — одно за другим — полетела помпа. Всю ночь ковырялись. Собрали утром. Вот как получается; хочешь лучше сделать — хуже выходит. Чуть я вас не угробил… Ну, Григорьев вышел из Гранитного — дал радиограмму. Я — готовить катер. Тут и Григорьев пришел.

— Ничего, — сказали мы, — мы ведь знали, что нас не бросят. Мы спокойно сидели. Вот только ночью холодно было…

Изменный встретил, нас моросящим дождем. В тыл ушедшей за Хоккайдо грозе насосало низкой слоистой облачности. Вершина кальдеры задернулась облачной простыней.

Встречать нас высыпало все население поселка, Матевосян успел радировать, что идет с нами. Два катера с командой, прогрев моторы, готовые выйти в море на поиск, стояли у причала.

— Какой остров-то большой, — сказал я, оглядывая Изменный. — Не то что наша скала.

— А что? — сказал Аркадий. — Не зря сходили. Если остатки корабля есть, то они там на юге, где буруны. В следующий раз возьмем катер поменьше и пошарим.

У меня начиналась резь в животе от голода и от колбасы, которую щедро выложил на стол Матевосян, Я стоял, стиснув зубы и чувствуя, как рядом с желудком медленно поворачивается острый нож.

К концу недели на остров неожиданно приехал Василий Степанович и привез нам письмо.

Желтый конверт в руках Аркадия восторженно трещал.

— Написал! — удивленно и обрадованно говорил мой друг. — Узнал адрес и написал. Вот человек!

Письмо было от Белова.

Аккуратным почерком педанта владивостокский инспектор сообщал, что из-за обилия дел он задерживается на Шикотане, где расследование аварии идет очень медленно из-за крайней занятости свидетелей. Во второй половине письма он сообщал, что ему удалось узнать новые обстоятельства, связанные с судьбой «Минина» и «Аяна». Дело в том, что один из этих двух пароходов, находившихся с 1922 года на камнях Два Брата, был снят японцами в 1927 году и переведен на остров Шикотан. Остатки его, как утверждают рыбаки, могут быть осмотрены здесь прямо с берега при помощи небольшой шлюпки. Этим объясняется указание лоции на остатки всего одного парохода близ упомянутых выше камней Два Брата…

— Вот это номер! Все меняется. Надо срочно ехать к нему, — сказал Аркадий. — А вдруг это и есть «Минин»? Отсюда добраться до Шикотана несложно?

— С Кунашира — нет, — ответил Василий Степанович. — Легче всего. Там ходит рейсовый катер «Орлец».

— Тогда мы идем с вами.

— Катер ждет.

Изменный оседал в воду и терял обычную резкость красок до тех пор, пока над лиловой чертой воды не осталось одно голубое пятно. Мы шли на Кунашир, чтобы оттуда тотчас же двинуться на Шикотан…

Следующим утром нас уже принял на борт «Орлец».

Был штиль, неправдоподобный штиль со стеклянной водой и синими островами на горизонте. За кормой таял в белой дымке вулкан Менделеева. Двуглавый Тятя угадывался с левого борта. Справа розовые облака пятнали белесое небо.

Мы сидели на носу «Орлеца» и молчали. Боцман-кореец подошел и вылил под ноги Аркадию ведро соленой воды. Аркадий не обратил внимания. Боцман вытащил из-за рубки швабру и стал елозить ею по палубе. Серые мочалистые пряди извивались в голубых лужах, как змеи.

Шикотан возник, как слабый рисунок на стекле, плоский и длинный.

В Мало-Курильске на причале нас встретил Белов. Усевшись на ящик из-под сайры, маленький инспектор достал из портфеля лист чистой бумаги и начал рисовать остров. Он вытянул его наискосок с северо-востока на юго-запад и нанес с океанской стороны в верхнем углу аккуратную звездочку. Около нее он написал «Мыс Край Света», пониже — там, где берег делал изгиб, понаставил в воде крестиков и нарисовал упавшую мачту. У нее было несколько перекладинок.

— Так обозначают затонувшие суда, — объяснил я Аркадию. — Пароход лежит здесь.

Потом Белов вытащил из портфеля пачку потрепанных машинописных листков, и мы с Аркадием принялись их читать. Слабый ветер шевелил бумагу, слепые буквы прыгали перед глазами.

Вот что узнали мы из многословных, но вразумительных донесений тридцатилетией давности.

Обнаружив два парохода, затопленных во время эвакуации Приморья, японцы, у которых к тому времени широкое развитие получили легководолазные работы, решили обследовать их.

Один из пароходов оказался в хорошем состоянии. Он пробил себе днище в районе мидельшпангоута и лежал на боку. Доступ к пробоине был открыт. Японцы работали на нем около года. Они наложили на пробоину пластырь, а изнутри залили ее цементом. После этого из парохода стали откачивать воду. Работа была окончена осенью. Пароход всплыл, его потащили в Малокурильскую бухту.

Двум буксирам, которые вели судно, оставалось обогнуть мыс Край Света, как неожиданно погода испортилась. Подул резкий ветер. Буксиры пытались отвести пароход мористее, но это им не удалось. Прижимной ветер развернул пустую коробку и потащил ее на камни. Буксиры отдали якоря — якорцепи лопнули. Обрубив буксирные канаты, люди смотрели, как приближается к камням только что поднятый со дна моря корабль. Ему повезло, в последний момент течение втащило его между скалами. Там пароход заклинило. Дальнейшие обследования показали, что попытки вторично спасти его не имеют смысла. «В отлив обломки парохода значительно выступают из воды» — так заканчивалось описание аварии.

— Ну что же, — сказал Аркадий. — Это прекрасно. Если это и верно «Минин» и он возвышается над водой, то лучшего нельзя и желать.

Белов забрал у нас смятые листки, аккуратно сложил их и, сколов скрепками, сунул обратно в портфель…

В день, который предшествовал нашей поездке на Край Света, я стал свидетелем того, как Белов ведет расследование.

Инспектор сидел в углу дощатого барака, на массивной табуретке перед таким же, рубленным из тяжелых корабельных досок, столом и терпеливо выслушивал здоровенного верзилу в синей капитанской куртке, аккуратно записывая каждую его фразу.

— Восстановим еще раз последовательность ваших действий, — сказал инспектор. — Начните с момента отхода.