Это был бригадир.

— Проснулись? — спросил он. — У нас в ботинках нельзя. Могу дать резиновые сапоги.

Он уселся на чемодан.

— Так какие у вас дела? Расскажите еще раз. Только мне скоро, в море!

Мы повторили историю «Минина».

Бригадира наш рассказ не удивил. Видно, беспокойное племя туристов и ученых уже до нас побывало на острове.

— Скажите, а про затонувший пароход вы сами ничего не слыхали? — стал допытываться Аркадий. — Может, в памяти людей что-нибудь осталось, а?

Матевосян высоко поднял плечи: вопрос не имел смысла.

— Ах да, ведь тут все приезжие, — сказал Аркадий. — Но может быть, вы ходили — обломки видели?

— Обломки есть, — сказал бригадир. — Чего-чего, а этого добра хватает. Бывает, тралом зацепишь, поднимешь — кусок железа. Потом назад в воду бросишь. Раньше мы с донным тралом ходили, гребешка искали, так тот часто цеплял.

— Морского гребешка искали?

— Да. Добычу хотели организовать. Нашли мало-мало. У нас план только по морским ежам и мидии. Трепангов еще берем. Кальмара ловим. Чуть-чуть рыбы. У нас профиль — чувствуете? — морепродукты. Нерыбные, как говорят… А вам на острове сидеть расчета нет. Идите в море, с рыбаками. Смотреть надо, водолазов спрашивать. Самим опуститься. Разрешение есть?

— У него. Хорошо бы начать с Двух Братьев.

— А пароход там?

— В лоции написано — где-то там.

— Ну и идите. Трепанг там есть. Завтра с Григорьевым. Я тоже пойду.

На следующий день маленький водолазный бот, переделанный из японского кавасаки, деревянный, с высокой надстройкой на носу и рулевым колесом на корме, тарахтя и раскачиваясь, вынес нас из бухты.

Белая маслянистая вода гудела за кормой.

К полудню пришли к Двум Братьям, к двуглавой скале, которая одиноко возвышалась посреди океана. Здесь Григорьев поставил бот на якорь.

Покачивало. Мы стояли, прикрытые скалой от зыби.

Стали одевать Григорьева. Он натянул на себя толстое, в два пальца, вязаное белье, напялил сверху оранжевые резиновые штаны, надел стальное кольцо-пояс, резиновую рубаху с капюшоном и маской, накатал подол рубахи на кольцо, затянул пружиной.

Запустили помпу.

— Давай! — сказал Матевосян.

Григорьев, тяжело ступая медными башмаками, пошел к трапу. Ему подали веревочный мешок с петлей — питомзу и острый багорок с ручкой. Он отвалился от борта.

В том месте, где исчез водолаз, всплыло облако пузырей.

Я сидел, прижав к уху телефонную трубку, и слушал, как он хрипит, откашливается, как шумит, вырываясь из автомата дыхания, воздух.

Григорьев работал молча. Только один раз я услышал:

— Подтяни!

Я повторил. Матевосян подошел и подобрал свободные метры шланга. Теперь пузыри всплывали у самого борта.

— Дай питомзу! — послышалось в трубке.

Матевосян поднял с палубы второй мешок, зацепил его защелкой-карабином, опустил под воду. Когда веревка дернулась, стал неторопливо, с усилием ее выбирать.

Из воды показался раздутый, полный черной слизистой массы, мешок. Вдвоем с матросом Матевосян перевалил его через борт. На палубу хлынул поток шевелящихся шишковатых червей. Их свалили в ящик. Трепанги были похожи на мокрые резиновые игрушки. Матрос взял нож, сел, опустил в ящик ноги, не торопясь начал вспарывать трепангам животы.

Очищенных червей бросали в бочку с водой.

Лов начался.

Дважды сменились водолазы. Подул было и стих ветер.

Когда все четыре бочки были заполнены до краев, Матевосян сказал мне, не глядя:

— Пойдете, что ли?

— Пойду.

На меня надели костюм, я взял в рот загубник и судорожно вдохнул сухой тепловатый воздух. Кто-то толкнул меня в плечо: «Можно идти!»

Я вспомнил свои последние погружения на флоте, замахал руками и открыл окошечко маски:

— Только осторожно, у меня неважные уши.

— Тут всего метров десять, — сказал Матевосян.

Отпустив борт, я повис в зеленоватой, наполненной солнечными пылинками воде и, задрав голову, стал рассматривать темный силуэт катера. Он покачивался, как дирижабль, поблескивал винт, подрагивала, свисая с борта, узкая металлическая лесенка.

Когда боль в ушах немного утихла, я попросил опустить меня ниже и очутился на дне. Передо мной лежала едва всхолмленным полем мелкая серая галька, туманилась сумеречная зеленоватая даль. Нигде ни куска железа…

С трудом отталкиваясь ногами, я сделал шаг, второй.

— Куда влево забрал? — раздался в наушниках жесткий дребезжащий голос.

Я повернул вправо. Из зеленоватой полутьмы выплыл светящийся, голубой от падающего на него света канат. Он спускался откуда-то сверху и бессильно падал на галечное дно. И тут я увидел оранжевый от легкой ржавчины якорь. Одна его лапа ушла в гальку, вторая торчит вверх… У меня дрогнуло сердце. Впрочем, что я? Ведь это якорь нашего катера!

Я обошел вокруг него.

— Ну вот, — сказал дребезжащий голос. — Теперь запутал шланг. Как тебя поднимать? Стой!

Я остановился.

— В обратную, в обратную иди. От якоря отлепись, — посоветовали мне.

Якорный канат и мой воздушный шланг шли вместе вверх и перекрещивались.

— Опять путаешь! — сказал телефон. — Стой уж… Или с якорем тебя вытянем?

— Не надо с якорем, — пробормотал я.

— Тогда жди!

Я стоял около якоря, дыша с натугой, — мне уже казалось, что канат и шланг перехлестнулись, что мне не хватает воздуха. Шумела, равномерно — подавая воздух, помпа. Томительно тянулись минуты.

Наконец надо мной появилось темное пятно. Оно увеличивалось. Стали видны ноги, зеленая рубаха, блеснул шлем.

Водолаз сел на дно, как парашютист, повернулся, подошел ко, мне и приблизил лицо. Через два стекла на меня смотрели глаза Матевосяна.

— Он передает, чтобы вы не шевелились! — произнес голос в наушниках.

Матевосян сделал рукой жест — все будет в порядке! — осторожно взял в руки мой шланг, затем медленно, толчками стал подниматься. Его подтаскивали, а он, перебирая руками, отделял шланг от каната.

Потом водолаз уменьшился, превратился в неясное пятно и исчез.

— Все в порядке. Поднимаем! — передали сверху.

Покачиваясь и болтая ногами, я начал отдаляться от грунта…

— Ну как? — спросил Аркадий, когда я откинул окошечко маски.

— Пока ничего. А ты хотел бы так наугад, сразу!

Катер дал ход и повернул к Изменному. Позади нас медленно отступала в океан двуглавая скала.

— Спрашивал я рыбаков. Говорят — точно, погиб пароход, — сказал Матевосян. — Только давно, никто ничего не знает. Редко сюда ходим — дно плохое, мелко и камни.

— А что, если нам залезть на скалу и оттуда осмотреть океан?

— Верно, Сергей.

— Нужен бинокль.

Матевосян кивнул:

— Можно и так. Рыбаки вас забросят. Они уйдут на лов, а вы смотрите. Потом снимут. Так, что ли?

— Так.

Мне не очень понравилось, что катер, оставив нас на острове, уйдет.

На рассвете следующего дня мы приближались к Двум Братьям. Катер покачивало. Мотор работал вполсилы.

— Буду подходить, — сказал Григорьев. — А вы сразу прыгайте. Ветер в корму, развернуть может.

Мы с Аркадием перебрались на нос. На груди Аркадия болтался бинокль.

Наскочив на камни, катер задрал нос и остановился.

Мы с Аркадием прыгнули. Моя нога соскользнула с валуна, холодная вода хлынула в сапог.

Сзади затарахтел мотор. Я обернулся. Катер уже сползал в воду. Натужно звенел винт. Белый бурун метался между камнями.

— Пошел!

Нос катера с плеском опустился в воду, мотор заработал увереннее и тише, катер задним ходом отошел от острова.

Мы выбрались на галечный берег.

Остров представлял собой двуглавую скалу с белой галечной осыпкой. Между мелкими серыми камнями кое-где росли тонкие и жесткие ветки неизвестного мне кустарника.