Николай мокрым пальцем нарисовал на резиновом борту шлюпки длинный предмет.

— В диаметре сантиметров двадцать, — сказал он. — Но я говорю: может, это труба. Виден только торец.

Мы вернулись на остров и обнаружили, что неисправен компрессор.

— Надо ехать на Изменный. Чинить. Только тогда… — Николай угрюмо посмотрел на нас.

— Я поеду, — сказал Боб. — Терпели полмесяца, потерпите еще.

Эти дни показались нам с Аркадием вечностью. Компрессор привезли, и мы снова начали работать. Мы работали теперь в три смены. Один водолаз сменял другого.

Ухудшалась погода. Нам не хватало дней.

С юга от берегов Хонсю шел шторм. Извещение о нем привез на остров Матевосян.

— Понимаешь, — сказал он, — в прошлом году тоже тайфун был. Так в бухте все перевернуло. Здесь, на острове, вас смоет. Ничего не оставит. Торопиться надо!

Мы стали торопиться. Матевосян прислал Григорьева с катером. Мы рискнули, провели катер между камней, поставили у «Минина» и все спуски стали делать с него. Вода становилась все холоднее. Человека, который поднялся на поверхность и снял акваланг, растирали спиртом и заворачивали в два одеяла.

Под водой пилили железо. Несколько раз мы решились пустить в ход тол. Взрывали маленькие кубики — желтые, как яичное мыло. После каждого взрыва опускался Николай. Мы ждали его с замиранием сердца. Все обошлось благополучно.

— Лежит, — говорил он, подняв маску на лоб и стараясь удержать голову над водой. — Лежит, а не возьмешь.

Наконец однажды он вынырнул и сказал:

— Можно поднимать!

За борт опустили два тонких стальных троса с петлями и металлическими карабинами. Укрепляли их Николай и Боб. Возились долго. Отогреваясь на палубе катера, Николай рисовал нам систему креплений. Он опутывал загадочный цилиндр, как паук жертву. Он пеленал его со страстью и безумной мнительностью матери. Несколько раз он мастерил на катере из обрывков пеньковых веревок мягкие петли-удавки и уносил их с собой под воду.

— Еще вот так прихватил, — говорил он, добавляя к рисунку изогнутую линию. — И тут, для страховки…

Поднимали вечером. Погода хмурилась. На юге, над непроницаемым горизонтом, сгущалась синева. Серое ватное небо наливалось чернью. Заходило невидимое солнце.

Мы стояли у борта катера, наклонясь, ожидая, когда на поверхность выскочит белый буек, который унес с собою под воду Николай. Это будет сигнал к подъему.

Буек выскочил внезапно, заиграл, заплясал на маслянистой воде. Мы расхватали стальные концы, обвернули ладони тряпками, по команде Боба стали тащить.

Сначала тросы шли легко — выбиралась слабина, — потом остановились. Боб скомандовал: «Два — взяли!», и, упираясь, преодолевая сопротивление невидимого груза, мы начали подъем. Трос был не новый, саднило ладони. Розовая струйка показалась у меня на руке.

Мы тащили, кряхтя, переругиваясь и топчась на скользкой палубе. Мы вели себя, как стадо коров около узкой кормушки.

— Скоро там? — не выдержав, спросил я.

Боб озлобленно посмотрел на меня через плечо:

— Тяни!

— Вижу! — закричал Аркадий. — Идет!

Он ошибся. Всплывал аквалангист. Он выскочил на поверхность, замахал руками, сорвал с лица маску и крикнул:

— Стой!

Укрепив маску на лице, он снова скрылся под водой. На месте его исчезновения дружно всплыли белые грибовидные пузыри.

Мы держали эту проклятую тяжесть на весу с полчаса.

Наконец Николай снова всплыл, устало сказал:

— Давай! — и погрузился.

Мы работали с тупым упорством галерных гребцов. Мы перебирали жесткие петли троса и укладывали их на палубу.

— Вот он! — снова сказал Аркадий.

На этот раз никто не отозвался. Все видели: из глубины в дробном облаке пузырей медленно поднимается расплывчатое темное пятно. Оно шевелилось, разделялось на части и соединялось вновь. Заблестели белые пятна воздушных баллонов, замелькали голубые ласты. Поддерживая руками что-то длинное и бесформенное, всплыл человек.

Он терся у борта катера, поддерживая опутанный тросами груз, отводил его от борта, сам остерегаясь удара.

— Раз-два — взяли! — скомандовал Боб.

Груз вышел из воды, превратился в длинный, опутанный тросами и зелеными водорослями, поросший ракушками цилиндр, потяжелел и остановился. Как мы ни бились, он только покачивался, глухо ударялся о борт, но дальше вверх идти не хотел.

— Мы просто устали, надо отдохнуть, — сказал, отдуваясь, Аркадий. — Такой пенал не может быть чересчур тяжелым — его ведь носили с места на место.

Остановив тросы, перегнув и закрепив их, мы сели отдыхать.

— Долго вы там? — крикнул Николай из воды.

— Сейчас…

Мы снова разобрали тросы, ухватились поплотнее, уперлись, стали плечом к плечу, потянули. Груз, ударяясь о борт, легко пошел вверх, остановился у среза платформы, приподнялся над ним, перевалился, с грохотом обрушился на палубу и замер.

Мы молча расселись вокруг.

Николай вышел из воды.

Черная туча обняла полнеба. Флаг на мачте трещал и рвался. В вантах начинал тонко петь ветер.

— Надо уходить, — крикнул Григорьев с катера, — скоро начнется. Хорошо, если успеем дойти.

Мы успели. Не заходя на островок — там оставалась одна кухня, — мы направили катер к Изменному. Мы шли, тарахтя мотором, раскачиваясь и ловя звуки надвигающегося ненастья. К исходу второго часа черные мысы встали перед носом катера. Нас уже болтало. Белые вспышки пены мигали у подножия скал. Волны догоняли нас, поднимали корму, клали катер на один борт, на второй, уходя, обгоняли, высоко задирали катерный нос. В вантах нетерпеливо, угрожающе непрерывно гудел ветер.

Наконец мы вошли в темную пасть бухты. Впереди вспыхнули дробные огоньки поселка. Они горели спокойно и уверенно. В корму ударило. Хлесткий сноп брызг, пролетев над палубой, окатил наши спины.

— Ушли, — сказал Григорьев. — Теперь-то что!

Показался причал. Одинокая черная фигура стояла на нем. Человек держал руки в карманах, воротник его пальто был поднят.

— Василий! Смотри — Василий! — сказал мне Аркадий. — Приехал-таки. Вот молодец!

Катер, работая мотором назад, гася инерцию, медленно подходил к причалу.

Над нашими головами исчезали звезды. Невидимая туча, наползая, закрывала их…

Шторм продолжался четыре дня. Желтые пенные валы один за другим входили в бухту. От непрерывных их ударов о скалы стоял гул. Дождь лил беспрестанно, то усиливаясь, то ослабевая. Ручьи вздулись и вышли из берегов. Шумя и вздрагивая, вода билась о стволы деревьев. Один из сараев, подмытый, рухнул, и вода, разобрав его по доске, унесла в бухту.

Ветер выл ровно и безнадежно; усиливаясь, он переходил в свист, и тогда все остальные звуки исчезали, уступая ему. Не было ничего — только этот бесконечно ликующий свист, не оставляющий надежд.

В полдень от пирса оторвало бот. Его долго носило по бухте, пока не выбросило на камни у входного мыса. Мы побежали туда с рыбаками и, стоя по пояс в воде под холодными брызгами, держась руками за холодные мокрые камни, передавали друг другу вещи, которые снимали с бота Матевосян с двумя водолазами.

Катер сидел прочно, с каждым ударом все глубже уходя в расселину между камнями. Волны то и дело накрывали его палубу.

Стоя на ней, сотрясаемые ударами воды, рыбаки сняли телефон, компасы, отличительные огни. Прежде чем катер развалился, они успели вытащить аккумуляторы и унести рацию.

Когда корпус стал трещать и распадаться, люди покинули судно. В поселок шагали молча. Каждый думал о своем. Мокрые струи текли по нашим плечам, лица были сырыми…

— Неприятность? — спросил Аркадий бригадира.

Тот кивнул.

— Может, мне сказать в Южно-Курильске? Мол, был при этом, видел. Отметить героизм…

Матевосян насмешливо посмотрел на него.

Вечером того же дня мы открывали поднятый с «Минина» цилиндр. Когда лезвие ножа, которым Николай счищал налет водорослей и сбивал пласт раковин, уперлось в какую-то неровность, все затихли. Нож уверенно открывал место кольцевого стыка.