— А он имел власть над ней. — Кьяра перекинула косу через плечо и стала медленно ее расплетать. — В каком-то смысле я им завидую. Оба жестокие и себялюбивые, они так всецело принадлежат друг другу.

Он накрыл ладонью ее пальцы, заставляя их остановиться.

— Не так всецело, — сказал он, — как ты будешь принадлежать мне.

Руан…

Она обхватила его руками и крепко прижалась к нему всем телом. От него действительно пахло лимоном, или это просто запах лимонных деревьев? Медленно, так медленно… До нее донесся ее собственный тихий стон удовольствия от поцелуя, возможности ощущать его вкус, вдыхать его дыхание. Спустя некоторое время он подхватил ее на руки и отнес в темный угол, в место, находившееся за лимонными деревьями, которые закрывали от нее шкафы и прочее алхимическое оборудование. Это было все равно что находиться в роще лимонных деревьев, только Руан еще приготовил здесь мягкое ложе из свежей соломы, сухих трав и одеял, набросив на них свой темно-синий плащ, от которого пахло морем.

Руан…

Не отрываясь от ее губ, он расшнуровал ее лиф и распустил завязки на юбках. Ткань, жесткий корсет и вышитое кружево. Из одежды он оставил на ней только огромный лунный камень на серебряной цепочке. Казалось, камень дрожал в такт ударам ее сердца, но это, конечно, не могло быть правдой.

— Даже если кто-нибудь заглянет в оранжерею, он нас здесь не увидит, — сказал он. — Ложись, тароу-ки.

Она откинулась на спину, утопая в собственных ощущениях — от его покрытых шрамами рук на своем нагом теле, теле, которого до этого никто не касался, и таком отзывчивом, что это даже немного пугало. Она слышала свои беспомощные стоны наслаждения, слышала его дыхание, неровное от сдерживаемой страсти. У его кожи был вкус соли и меди.

— Мы нарушаем твой обет, — тихо сказал он.

— Нет. Я освободилась от него.

Он отодвинулся. В напоенном лимонными ароматами полумраке она едва заметила удивление, промелькнувшее в его взгляде.

— Когда? Каким образом? Великий герцог знает?

— Нет. Помолчи, Руан. Пожалуйста, помолчи.

Он больше не сказал ни слова. Она закрыла глаза и отдалась ему. Это почти не было больно. Не так, как об этом шептались молодые женщины при дворе. Это было странно, но совсем не ужасно. «Я делала это раньше, — подумала она. — Соединяла два элемента, мужское и женское начало, темное и светлое, землю и луну, позволяла им смешиваться и гореть, пока вся комната не заполнялась жаром».

Чуть позже он повернулся к ней лицом и нежно прикоснулся губами к точке как раз между бровей.

— А головные боли? Голоса? Они до сих пор преследуют тебя?

— Нет. Больше не преследуют.

Он поцеловал ей веки, одно за другим.

— Загадка за загадкой. Я выразить не могу, как много думал о тебе.

— В своих снах от соннодольче?

— Иногда. — Он поцеловал тонкую нежную кожу под глазами, затем то место, где был шрам, в волосах над левым ухом. — А иногда это были только мои собственные мысли… воспоминания… твои волосы, свободно спадающие по спине, как в день твоей инициации. Твой взгляд, когда ты растирала caput mortuum, надев шелковую маску. Ты сама, без предупреждения знала, насколько это опасно. А потом в темноте крошечной кладовой великой герцогини… я так желал тебя в тот момент, что боялся попросить зажечь свет.

— О Руан. Мне так тебя не хватало. Я знала, я сразу почувствовала, что ты возвратился. Я знала.

— Я тоже. — Он зарылся пальцами в поток ее волос, наматывая пряди на свои запястья. — У тебя такие красивые волосы. В глубинах Уил Лоур залегает медная руда, точно такого цвета — коричневая, но настолько темная, что кажется черной, с синим и фиолетовым отливом.

— Это просто волосы.

Он тихо рассмеялся.

— Это твои волосы и это делает их единственными в своем роде. Как и твои глаза, которые все время меняются. Когда-нибудь я составлю твой гороскоп. Ты знаешь день своего рождения?

— Да. Двенадцатый день ноября 1558 года. Я отыскала его в книге моего отца.

— В книге отца?

— Я утаила от тебя одну из его книг.

— Я так и знал, — сказал он. — Ты мне ее покажешь?

— Завтра. Или послезавтра. Я хочу, чтобы ты мне все рассказал. И я тоже расскажу тебе все.

Он помог ей одеться и заплести волосы, быстро и аккуратно, как настоящая служанка. Они встали по разные стороны огромного стола, на безопасном расстоянии, на случай, если кто-то из ночной стражи великого герцога решит заглянуть в оранжерею, увидев горящую лампу. Для всех они останутся такими, как прежде: английский алхимик великого герцога и его мистическая сестра, давшая обет целомудрия. Но между ними уже возникла гораздо более прочная связь, благодаря которой они никогда не будут прежними. Кьяра ощущала эту взаимосвязь как странную силу, подобную той, которая возникает между магнитом и железным гвоздем, ощутимую и неизбежную.

— Тогда расскажи мне, — попросил он. — О том, как донна Бьянка пыталась тебя убить.

Она рассказала ему все. О том, как донна Бьянка побывала в палаццо Веккьо, как она ударила великую герцогиню и, намеренно или нет, стала причиной ее смерти. О том, как позже Бьянка проговорилась о своей тайной свадьбе и угрожала, что заставит Кьяру замолчать навеки. И как затем она однажды проснулась ночью в самом сердце лабиринта, где ее со всех сторон окружали отравленные шипы, пропитанные соннодольче. Они были одни в комнате, не было причины говорить шепотом, но, впервые произнеся эти слова вслух, Кьяра испугалась. И в то же время ее охватило мучительное облегчение, словно она только что положила одну из бабушкиных целебных припарок на глубокую рану и та вытянула из нее весь яд.

Когда Кьяра закончила, Руан произнес что-то на корнском. Видимо, ругательство, потому что звучало это отвратительно. Затем уже спокойнее спросил:

— Так, значит, великому герцогу известно, что ты принимаешь соннодольче?

— Да. И я думаю, он также знает, что, сделав это однажды, уже нельзя просто так взять и перестать его принимать. И знаешь, что еще? Я думаю… не знаю как, но это средство помогло мне, избавило от головных болей, от обмороков и голосов демонов. Это и хорошо, и плохо одновременно. Великий герцог пообещал, что я буду получать соннодольче столько, сколько нужно…

Она замолкла.

Руан тихо рассмеялся.

— И он выполнит свое обещание. Потому что до тех пор, пока ему одному известна формула, он знает, что ты привязана к нему.

— Может, я и привязана к соннодольче, но я ничуть не привязана к великому герцогу. Я изменила некоторые субстанции в его лаборатории, чтобы его поиски философского камня никогда не увенчались успехом.

Это признание удивило Руана.

— Очень изобретательно, — заметил он. — Но и опасно, как и все изобретательное.

— Есть одно место, где все минералы хранятся в чистом виде. Моя тайная лаборатория. Я покажу ее тебе.

— Ты изумляешь меня, тароу-ки. Пока меня не было, тебе так много пришлось пережить.

Он наклонился через стол и поцеловал ее в губы, долгим и неспешным поцелуем, который прошел по ее нервам серебряной нитью и сплелся в замысловатый узел у нее в животе.

— Для дочери и внучки республиканцев ты отлично усвоила придворную политику, — сказал он, соприкасаясь с ней губами.

— У меня не было выбора, — ответила Кьяра и снова поцеловала его, наслаждаясь вкусом и чувствуя, как внутри нее пробегает дрожь. Затем она отстранилась, внезапно поняв, что ни о чем не расспросила Руана.

— Руан, расскажи мне, почему тебе пришлось так неожиданно уехать, и чем ты занимался в Англии.

— Это сложная и длинная история.

— А есть вариант попроще?

— После восстания в 1549 году поместье моего отца отдали одному англичанину. Незаслуженно — мои отец и мать были лоялистами, и…

Он замолчал. В его глазах разверзались темные бездны горя и жестокости. Он убрал руки, словно не хотел, чтобы его рассказ коснулся и ее.

— Я расскажу тебе все в другой раз, — пообещал он. — Если коротко, то я с помощью золота великого герцога и собственной репутации пытался убедить английскую королеву вернуть мне Милинталл. Советник королевы, доктор Джон Ди, говорил с ней от моего имени.