— Да, — сказал Руан и наклонился, чтобы поцеловать краешек ее губ. — А что ты делаешь?

— Убираю подальше соннодольче.

— По-моему, ты не соблюла пропорции. Нужно добавить еще немного эссенции красных лилий.

Она посмотрела на склянку. Он был прав. Впрочем, это было неважно… хотя, может быть, стоит подстраховаться. Что если голоса вернутся после рождения ребенка? Это должно произойти в разгар зимы, когда в саду не будет лилий.

Но Руан еще не знает о ребенке.

— Ты прав, — сказала она. — Я нарву еще лилий сегодня. Но я не собираюсь больше принимать соннодольче, Руан. Я постепенно сокращала дозу, до половины капли, и только раз в три недели. Я чувствую себя хорошо и думаю, смогу обходиться без него.

Он обнял ее. Руан сильно изменился. Его облик всегда представлял собой странное сочетание простого рабочего и знатного господина. Сейчас же, когда он наконец-таки стал хозяином своего собственного имения, можно было предположить, что вторая часть его личности полностью возьмет верх над первой. Но все случилось совсем наоборот. От постоянного пребывания на руднике кожа его загорела и обветрилась на солнце. Поверх старых шрамов на его руках образовались свежие мозоли, а в его темных с медным отливом волосах появилось еще больше серебряных нитей. Но когда он улыбался… его улыбка была по-настоящему доброй и искренней, затрагивая не только его губы, но и глаза.

— Нарви про запас, на случай, если потребуется, — сказал он.

Она закрыла ящик и отозвалась:

— Я сейчас спущусь в сад. Пойдем со мной. Расскажешь мне о письмах.

Они спустились по лестнице. В квадрате солнечного света на полу в кухне лежала Виви, грея свои старые больные суставы. Услышав звук их шагов, она подняла голову.

— Мы идем в сад, — сказала Кьяра. — Хочешь с нами?

Виви опустила голову и удовлетворенно вздохнула, словно говоря: «Нет уж, спасибо. Я лучше останусь здесь и буду нежиться на солнышке».

На голос Кьяры прибежали двое щенков. Им нравилось гулять в саду.

— А вот и вы, Госсен и Орлин. Идемте на улицу.

Щенков им прислал ученый доктор из Феррары. Придворный псарь тамошнего герцога, видимо, продолжал разводить мелких гончих смешанного окраса от той первоначальной пары, которую английская королева прислала герцогине Барбаре в качестве свадебного подарка. Герцогиня Барбара приходилась родной сестрой великой герцогине Иоанне, и поэтому двое новорожденных щенков оказались очень дальней родней Виви. Это делало их особенными. Если, конечно, их задорные глазки и веселые белые хвосты сами по себе не казались кому-то достаточно особенными.

Кьяра взяла в руки корзину и небольшой нож, и они вышли в сад, защищенный от соленого морского ветра самим домом.

— Одно письмо было от доктора Ди, — сказал Руан. — Он настаивает, чтобы я немедленно ехал в Лондон. Королева готовит флот против испанской армады[101] и мечтает о победах на море. Доктор Ди боится, что ее надежды не оправдаются, и поэтому хочет оснастить корабли более совершенным оружием. Он убедил ее в том, что я могу создать греческий огонь[102] исключительной мощности.

— А ты можешь?

— Нет, не могу, — рассмеялся Руан. — Формула греческого огня уже много веков как утеряна. И я думаю, что так лучше для всех. Подобное оружие часто используют в дурных целях.

— Но тебе все равно придется ехать в Лондон?

— Возможно, через месяц или два. Хочешь поехать со мной? Ты ведь никогда не была в Лондоне.

— Нет, — ответила Кьяра. Она понимала, что уже слишком стара для первых родов. К тому моменту, как родится ее первый ребенок, ей будет уже тридцать лет. Зная, как это может быть опасно, она предпочитала остаться дома, с ребенком под сердцем. — Не в этот раз. А от кого еще письма?

— От феррарского посла во Флоренции.

Кьяра подошла к клумбе с лилиями. Эти грациозные величественные цветы купались в апрельском солнце. Часть из них была белого цвета, другие — розовые и красные. Морской воздух смешивался со сладким ароматом пыльцы. В центре клумбы с лилиями лежал камень из Виа Романа. Он уже так плотно погрузился в богатую корнуолльскую почву, что, казалось, лежал здесь испокон веков.

Кьяра присела и начала срезать самые яркие и красивые цветки красных лилий.

— Я не уверена, что хочу слышать новости из Флоренции, — сказала она.

— Донна Химена жива и здорова. Она все так же обитает в Ле Мурате. У твоей сестры Маттеа родился уже второй ребенок.

— Не представляю, что заставило феррарского посла интересоваться здоровьем донны Химены и моей сестры.

Руан рассмеялся. Щенки обрадовались его смеху и весело запрыгали у его ног.

— Ты права. Это я просил его навести справки. Ты же знаешь, что герцог Феррары терпеть не может Медичи, поэтому приказал своим послам из кожи вон лезть, чтобы заманить меня в Феррару и тамошний университет.

— Ты прямо нарасхват.

— А я хочу быть только с тобой, — сказал он, любуясь ее плавными движениями. Затем добавил: — Великий герцог Фердинандо выбрал себе невесту. Это Кристина Лотарингская, племянница французского короля. По всей видимости, он решил отказаться от связей с Испанией в пользу Франции. Свадьба, со всеми пышными церемониями, состоится через месяц.

— Я ей не завидую.

— Посол говорит, что Фердинандо — хороший правитель. Намного лучше, чем его брат. И никто не оспаривает того факта, что он Медичи, как если бы это было в случае с доном Антонио.

— Я жалею только о том, что умер принц Филиппо. Это было бы лучше всего.

Она продолжала срезать лилии. Ее корзина уже почти заполнилась. Когда-нибудь она, возможно, туда вернется. Увидит купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре и вдохнет еще раз воздух Флоренции.

— А почему ты именно сейчас решила перестать принимать соннодольче?

Она прокрутила в голове сотни разных вариантов, но ничто из этого ей не понравилось. В результате она просто сказала:

— Я жду ребенка и боюсь, что соннодольче может ему повредить.

Руан опустился на колени возле нее.

— Кьяра, любовь моя. Отложи свою корзину и нож. Дай мне обнять тебя покрепче.

Они долгое время стояли на коленях обнявшись. Щенки бегали вокруг, преследуя запахи в траве, словно кружили по тропинкам невидимого лабиринта. Дурманящий запах лилий всколыхнул сонм воспоминаний. Интересно, возложит ли великий герцог корону из красных лилий на голову Кристины Лотарингской? Если да, вспомнит ли он в этот момент Иоанну Австрийскую, которую когда-то любил и которая дрогнула под тяжестью короны?

Но все это уже неважно. Обо всем этом можно забыть и больше не вспоминать. Пожалуй, за исключением одной вещи.

— Ты никогда не жалеешь о том, что мы так и не нашли философский камень? — спросила она наконец.

— Нет, не жалею. Потому что его не существует.

— А вот и существует. Ты не был бы самим собой, Роаннес Пенкарианус, если бы не хотел, чтобы тебя запомнили как человека, раскрывшего величайшую тайну алхимии.

Руан усмехнулся.

— Возможно, когда-нибудь мы попытаемся снова повторить этот опыт. Вдвоем, как Николас Фламель и его жена Пернелла.

Кьяра улыбнулась и прильнула к нему.

— В ту первую ночь ты сказал мне, что не обязательно быть девственницей, чтобы служить мистической сестрой.

— Да, говорил, — рассмеялся Руан. — Более того, я бы ни за что не согласился на другой вариант.

— Они открыли тайну вечной жизни.

— Так говорит легенда.

— Кто знает, может, мы станем такими, как они? — сказала Кьяра. Она выбрала самую красивую красную лилию, сорвала цветок и воткнула его в свои волосы, туда, где над левым ухом росли седые волоски. — Может, мы тоже будем жить вечно.