— Но вы сами в это не верите.

— Нет, не верю. Нет никакого Lapis Philosophorum, по крайней мере, не в той форме, в которую верит он. Но есть масса других вещей, которые можно изучить с помощью алхимии. Например, получать больше металла из добываемой руды или исцелять различные болезни. Богатство и власть герцога дают нам необходимое сырье и оборудование, а кроме того, защищают от тех, кто называет алхимию колдовством.

— Магистр Руанно, — вымолвила она. Внезапно она осознала, что с самого начала разговора он называл ее Кьяра, просто Кьяра, не «мона Кьяра» или «синьорина Кьяра», или «сестра Кьяра». Интересно, может ли она тоже называть его просто по имени? Но у него столько имен… Руанно, Роаннес, Роханнес. Есть ли среди всех этих имен его настоящее имя?

— Руанно, — сказала она, проверяя его.

— Руан, — поправил он Кьяру. — Мое настоящее имя Руан. Называй меня на «ты».

— Руан, — повторила девушка. Ему шло его настоящее имя — без лишнего смягчения, как на латыни или на итальянском. — Он убил их, я знаю. Не своими собственными руками, но он организовал это и теперь покрывает своего брата и герцога Браччанского. Ты уверен, что сможешь работать рядом с ним и пройти через все четырнадцать этапов magnum opus, не испортив все своей ненавистью?

— Ненависть ничего не испортит, а только усилит…

— Я не верю.

Свет лампы начал мигать. Заканчивалось масло. Она взяла Виви — та заерзала и хотела было выскочить у нее из рук — и попыталась пройти мимо него. Он не стал ей мешать, но лишь протянул руку, зацепил пальцем за серебряную цепочку и вытащил лунный камень из-под корсажа ее платья. Он сиял молочным светом с оттенками зеленого, синего и розового, отражая свет лампы. Зажав камень в ладони, он прикоснулся им к гематиту на своей шее.

— Мы связаны друг с другом, — повторил он. — Мы трое: ты, я и герцог. В жизни и смерти.

Тут лампа погасла, и комната погрузилась в полный мрак. Даже лунный камень погас. Виви вся задрожала и в страхе вцепилась когтями ей в шею.

Дверь открылась, и свет из коридора залил кладовую.

— Бери собаку и шелк для великой герцогини и иди, пока нас не увидели вместе, — сказал Руан. — Мы отомстим, Кьяра, и я клянусь, что буду защищать тебя от беды, если это будет в моих силах, до конца своих дней.

Не оборачиваясь, он вышел из комнаты. Кьяра посмотрела ему вслед, и вдруг ее голову пронзила жгучая боль, настолько острая, что, казалось, она притаилась в каждом узле ее заплетенных волос.

Крестьянка, имени которой никто не знал, скрючившись, сидела в родильном кресле, тяжело вздыхая между схватками. Ее рубашка была повязана вокруг талии, а распахнутые бедра дрожали. Руками она держалась за петли, завязанные на обоих концах тканевой ленты, перекинутой за спинку кресла. Голова ее была накрыта черным капюшоном с плотной вуалью. За ее спиной стояла Бьянка Капелло, одетая в богатую мантию темно-зеленого цвета, обитую мехом куницы. Старая бабка-повитуха встала на колени перед креслом и принялась массировать живот и оголенные части тела роженицы лавандовым маслом.

— Уже скоро, — сказал Франческо и еще ближе придвинул один из канделябров, чтобы видеть процесс родов во всех деталях. Пока что было немного крови из-за некоторых разрывов внутренних тканей, но голова младенца уже виднелась, выступая из промежности, покрытой тонкими рыжими волосками. Он чувствовал запах ее пота, ее страха и беспомощности.

— Биа, подойди ближе. Давай, наклонись. Я хочу видеть твое лицо, а не ее. Я хочу представить, будто это ты страдаешь, рожая моего сына.

Бьянка согнулась над плечом женщины. Лицо ее было бледным как воск. Усыпанные драгоценными камнями золотые морды куниц, на которых держалась ее мантия, словно подмигивали и корчили рожи, отражая мерцание свечей. Под мантией ее тело казалось толстым, как будто она сама была на сносях. Франческо видел, как она заворачивается в шелка с перьевыми прокладками, постепенно увеличивая толщину. Она, конечно, и без того сильно поправилась. Настолько, что ни у кого не оставалось сомнений в том, что она беременна. К его большому удовлетворению, все вокруг только и шептались о том, какой он сильный мужчина.

Единственное, чего ему не хватало, — это стать отцом такого же сильного сына. Шесть дочерей от жены — это совсем не то. Иногда он даже слышал или ему казалось, что слышал, как люди потешаются над ним за его спиной. Шесть дочерей и ни одного сына, шесть дочерей, шесть дочерей.

Чтобы быть мужчиной, ему нужен был сын.

— Я знаю, что такое роды, — сказала Бьянка. — В конце концов, я родила дочь.

Еще одна девочка. Даже не его, но все равно упрек ему.

— Это было двенадцать лет назад, — сказал он. — Ты сама тогда была почти ребенком, а во время родов с тобой так неловко обошлись, что с тех пор ты стала бесплодна. Обними ее, Биа. Стань с ней одним целым. Это будет наш ребенок, твой ребенок, если это сын. Я хочу видеть, как ты чувствуешь боль.

— Я думала, ты дашь ей анодин[76]. Разве не за этим ты приказал своим алхимикам его изготовить? Чтобы роды не были такими болезненными? Неужели ты не хочешь испытать это средство и посмотреть, как оно работает?

Он лишь рассмеялся в ответ.

— Сам Господь заповедовал женщине мучиться в родах, и все, что снимает эту боль, — происки сатаны. Именно поэтому я приказал приготовить анодин — все только и говорят, что о твоей беременности и о том, как я за тебя волнуюсь, и уже никто не удивляется твоей внезапной беременности после двенадцати лет бесплодия.

— Я все равно хотела бы проверить, работает ли он.

— Твои родовые потуги будут ненастоящими, Биа. Ты прекрасно обойдешься и без анодина, хотя нет, я тебе его все-таки дам, и ты сделаешь вид, будто он облегчил твою боль.

По выражению ее глаз он увидел, что она испугалась. На какую-то долю секунды она действительно усомнилась в безопасности этого снадобья. Неужели он собирался ее отравить после того, как она подарит ему сына? Великому герцогу нравилось наблюдать за ее неуверенностью и страхом. Нет, он не собирался с ней расставаться, но ей совсем не обязательно об этом знать.

— Я не хочу видеть их обоих в своей комнате, — заявила Бьянка. — Мне не нравится твой магистр Руанно. А вот та девчонка, она пусть принесет анодин и предложит мне его, стоя на коленях.

— Я позабочусь о свидетелях, — сказал Франческо. — Я все устрою.

У женщины снова начались схватки. Поначалу ее крик был глубоким и хриплым, но затем, по мере того как боль усиливалась, он становился все выше и пронзительнее. Она мотала головой из стороны в сторону, тянула ткань, державшую ее за запястья, и изгибалась всем телом. Бьянка согнулась над ней, взяла в руки один из концов ткани и прижалась щекой к щеке женщины. Франческо прищурил глаза, и сквозь ресницы ему действительно показалось, что рожает Биа. Голова настоящей роженицы была накрыта темным покрывалом, и при скудном свете нескольких свечей было видно лишь лицо Биа, которая корчилась и в исступлении тянула за тканевые веревки, делая вид, что рожает плод его семени.

Повитуха поддерживала головку по мере того, как она выступала все больше, поворачивая ее слегка, чтобы Франческо мог видеть профиль младенца. Великий герцог видел рождение собак и лошадей, но никогда не видел, как рождаются люди. Голова ребенка была покрыта какой-то белой слизью, похожей на воск. Странно, что так может выглядеть живое существо.

Иоанна была слишком гордой и скромной, чтобы пустить его в родильную комнату. Она даже не пускала врачей и вообще никаких мужчин, — только повитухи и одна-две фаворитки. Что ж, это даже к лучшему, потому что Биа… Бьянка… Биа поступит точно так же. Это существенно упростит весь их сложный замысел.