— Драгоценности моей матери, — произнес он. Его довольный тон, почти похожий на тон обычной беседы, — именно этого голоса Бьянка — его Биа — научилась бояться больше всего. Однако Биа никогда не посмела бы так открыто выступать против него, как посмела вторая жена его отца. — Зашитые в подол вашей нижней рубашки. И вы спрашиваете, как я смею?

— Теперь это мои драгоценности! — Камилла потянулась за ожерельем, но великий герцог не дал ей этого сделать. — Их дал мне ваш отец.

— Это вы так говорите.

— Он написал письмо. Я имею полное право на драгоценности и на все, что он мне дарил. Вы, ваши братья и ваша сестра можете ненавидеть меня сколько хотите, но я была его женой. Я находилась рядом с ним, когда он был болен.

Я сама, вот этими руками кормила его. Я все это заслужила.

— Все? — послышался новый женский голос. Все обернулись. В дверном проеме стояла сестра великого герцога Изабелла, любимица отца. С его благословения и позволения она не уехала в унылый замок ее мужа в Браччано, а осталась во Флоренции, где жила в роскоши и великолепии семьи

Медичи. Она была на три года старше Камиллы Мартелли, но умела окружать себя таким ослепительным блеском, что рядом с ней молодая мачеха казалась блеклой замарашкой. Следом за ней в комнату вошли дон Пьетро, самый младший из оставшихся в живых детей Медичи, и его красивая молодая жена и в то же время двоюродная сестра, донна Дианора.

— Все? — переспросила Изабелла. — Что именно он вам подарил?

— Сестра, — голос великого герцога был холоден. — Возможно, наш отец позволял вам проявлять фамильярность, но я не он. Если вы входите туда, где нахожусь я, вы должны вести себя подобающим образом.

Брат и сестра посмотрели друг на друга. У них были одинаковые глаза, карие, с вкраплениями золотого и серого, но на этом сходство заканчивалось. Эмоции Изабеллы легко было прочесть на ее лице: возмущение, ненависть, отчаяние, коварство. Сегодня вечером глаза у нее были опухшими и покрасневшими от слез. Лицо же великого герцога не выдавало ровным счетом никаких эмоций. Только его Биа и в некоторой степени заморский алхимик Руанно Англичанин могли иногда угадывать его мысли.

Первой отвела взгляд Изабелла. Она присела в глубоком реверансе, позволяя себе маленькую роскошь сделать его слишком глубоким и даже несколько вызывающим. Поднявшись, она произнесла беззаботным и ироничным тоном:

— Ваша светлость, высочайший и знаменитейший брат мой, великий герцог, я здесь, чтобы выразить вам глубочайшие соболезнования по поводу смерти нашего любимого отца и мои скромные поздравления по поводу наследования его титула и собственности.

Великий герцог кивнул. «На миг, — подумал он, — позволю ей поверить, что я принял ее экстравагантное поведение за чистую монету». Затем он перевел взгляд на дона Пьетро и донну Дианору. Поняв намек:, они тоже по спешили засвидетельствовать свое почтение.

— А теперь, — произнес великий герцог, — когда мы расставили статусы как положено, нам нужно поговорить с синьорой Камиллой.

— Я согласна, ваша светлость, — сказала Изабелла. — Синьора Камилла, что вы имели в виду, когда сказали, что у вас есть право на все, что он вам подарил? Что именно?

— Я должна сделать заявление, — проговорила Камилла. Голос ее дрожал. Столько Медичи сразу в одной комнате — у кого угодно задрожит голос. — У меня есть документы, письма — все это мое и останется моим, и я заставлю вас предстать перед судом, если вы попытаетесь у меня это отнять.

— Рыбачка, — произнесла Изабелла, сумев выразить все свое презрение в одном-единственном слове. — Кричит о суде. Это ожерелье, ваша светлость. Я помню его — оно принадлежало нашей матери.

— Так и есть. Я застал синьору Камиллу, когда она зашивала его в подол своей нижней рубашки.

Глаза Изабеллы сузились.

— Значит, она пыталась его украсть.

— Я его не крала! — Камилла отшатнулась от поддерживавших ее рук и сделала шаг вперед. Нужно отдать ей должное в том, что она была достаточно смела и совершенно не глупа. Она не могла сделать подобающий реверанс, поскольку была одета в не завязанную толком ночную сорочку, но неловко подогнула колени и качнула головой. — Эта вещь принадлежит мне, ваша светлость, это дар вашего отца.

— А те драгоценные камни, что ваша служанка срезала с красной юбки в другой комнате? Это тоже ваше?

— Да, ваша светлость.

Великий герцог подошел к открытому сундуку, уронил в него ожерелье и выудил оттуда шкатулку из резного полированного сандалового дерева. Откинул крышку. И снова вернулся в детство, в покои матери, где он стоял, вытянувшись по струнке, рядом с ней, в то время пока старый Бронзино[29] рисовал их портрет. Две нитки огромных жемчужин, которые были на ней, одна с драгоценным камнем, большим квадратным желтым бриллиантом, в золотом обрамлении, с покачивающейся жемчужиной в форме слезы. Тот же самый драгоценный камень, тот же дымчатый желтый бриллиант…

Он вытащил подвеску из шкатулки и поднял ее.

— А это? — голос его звучал опасно мягко.

— Я подарю это вам, ваша светлость, — произнесла Камилла. От страха она побледнела, но по-прежнему вела себя вызывающе. — Именно эту вещь, в память о вашей матери, великой герцогине.

Тут, безо всякого предупреждения, великий герцог отвел руку назад и наотмашь ударил Камиллу по губам с такой силой, что сбил ее с ног. Служанки вскрикнули. Одна из них попыталась бежать, но дон Пьетро поймал ее за руку, схватил за волосы другой рукой и повернул голову в сторону, как крестьянки сворачивают шею курицам. Послышался хруст. Женщина рухнула на пол, как сломанная кукла; глаза ее слепо глядели в никуда.

Изабелла и Дианора крепче прижались друг к другу. Изабелла приобняла свою молодую кузину, словно пытаясь защитить.

Дон Пьетро захихикал.

— Хочешь, чтобы я всех тут прикончил, мой дорогой брат? — спросил он. — Как минимум, я совсем не прочь свернуть шею синьоре Камилле.

— Не сейчас, — великий герцог поднял руку. Кто-кто, но младший брат точно под его контролем. — Пойди найди священника для этой. И, раз уже мы заговорили о священниках, где кардинал? Он уже вернулся из Рима, чтобы быть у ложа нашего отца, но до сих пор не приступил к своим обязанностям.

— Он во дворце Питти, молится вместе с принцессой Иоанной, — ответила Изабелла. Кардинал был еще одним из оставшихся в живых их братьев, Фердинандо де Медичи, который был отдан в лоно церкви с тринадцатилетнего возраста. — То есть я хотела сказать, с ее светлостью великой герцогиней Иоанной. Набожность и общее горе сблизили их.

— Не сомневаюсь, — промолвил великий герцог. Ситуация осложнялась тем, что, пока Иоанне не удалось родить сына, Фердинандо считался наследником титула. Можно было подумать, что они станут по этой причине заклятыми врагами, но этого не случилось. Иоанна была такой набожной, что красная тиара Фердинандо просто ослепляла ее воображение. — Синьора Камилла, оденьтесь, как подобает, в самое простое платье. Ваши служанки могут помочь вам. Я выбрал место, где вы уединитесь, чтобы предаваться трауру.

— Вы не посмеете отправить меня в монастырь, — заявила она. На лице ее виднелась большая красная отметина, в уголке губ притаилось пятнышко крови, а глаза ее бегали, переводя взгляд с пасынка на тело лежащей на полу служанки и обратно. — Мне все равно, как вы себя называете, Франческо, принцем или великим герцогом, или же повелителем мира. Вы не мой повелитель, и я не стану вам подчиняться. Это мой дом, и я останусь здесь сколько пожелаю.

— Синьора, вилла ди Кастелло принадлежала Медичи со времен Лоренцо Великолепного. Вы могли считать это своим домом, пока был жив мой отец, но больше этому не бывать.

— Думаете? — Камилла начала впадать в бешенство от злости и страха. — У меня есть документы. Мне принадлежат не только драгоценности, но и вилла ди Кастелло. Убирайтесь! Убирайтесь отсюда все! Оставьте меня одну.

Великий герцог подал знак стражникам. Те подошлии взяли Камиллу под руки. Оставшиеся две служанки, с распахнутыми от ужаса глазами, стояли как вкопанные.