— Местный житель оказал сопротивление, забаррикадировавшись в доме. Дробью ранил одного солдата. Ответным огнем уничтожен. Еще несколько гайдзинов пытались бежать, прорвав оцепление. Также были уничтожены огнем на поражение.

— Раненому оказать медицинскую помощь, — немедленно приказал офицер. — Тела убитых доставить к машинам. Пусть местные сами тащат!

Постепенно жители поселка, выгнанные из домов, понукаемые молчаливыми, похожими на фантастических роботов японскими солдатами, которые не скупились на удары прикладами в животы и тычки стволами в спины, стали собираться в толпу. Глядя на этих людей, испуганных, затравленно озиравшихся по сторонам, всюду натыкаясь взглядами на крепко сжимающих винтовки японских солдат, на сверкающие острия штыков, капитан Канимицу расхохотался, обратившись к своему заместителю:

— Это тупое стадо, тупая скотина! — На глаза офицера, сгибавшегося пополам от хохота, навернулись слезы. — Нас жалкая горстка, а их здесь сотни, и они боятся нас до дрожи!

— У наших солдат оружие, а у гайдзинов — голые руки!

— Оружие у них тоже есть, разве можно иначе, когда живешь в такой глуши. Но они страшатся даже подумать о сопротивлении. Их собственные правители веками вбивали в головы этого стада мысли о покорности, лишая их гордости и чести. Мне противно смотреть на этот сброд. Можно делать с ними все, что угодно, а они только будут молчать. Они ничтожны и не заслуживают права ходить по этой прекрасной земле, которую русские за века владычества так и не смогли обжить. Что ж, теперь наш черед, мы здесь хозяева, а они должны исчезнуть!

Редкая цепь японских пехотинцев, действовавших подобно заправским пастухам, стянулась вокруг нестройной толпы жителей русской деревни, точно петля. На бесстрастных лицах солдат невозможно было прочитать ни намека на эмоции, зато их офицер откровенно веселился, глядя на то, как мужчины выступают вперед на подкашивающихся ногах, пытаясь собой закрыть своих женщин и жмущихся к ним в ужасе заплаканных детей. Несмотря на то, что экспедиционный корпус японских войск действовал на Камчатке уже несколько месяцев, местные жители редко сталкивались с оккупантами, и теперь оцепенели от страха.

— Всех собрали? — Похлопывая ладонью по ножнам, капитан Канимицу взглянул на командовавшего пехотинцами сержанта.

— Так точно, господин капитан! Проверили все дома!

Офицер шагнул вперед, став в десятке шагов от злобно сжимавших кулаки русских мужчин, заставив напрячься японцев, пальцы которых уже лежали на спусковых крючках. Превратившимися в щелочки от смеха раскосыми глазами Канимицу обвел трясущихся от страха хмурых мужиков, произнеся по-русски:

— Эта территория является частью Японии, и все, кто проживает на ней, становятся японскими подданными и обязаны соблюдать законы Японии. Нам известно, что где-то здесь скрываются русские диверсанты, убившие нескольких солдат японской армии. Возможно, они укрываются в вашем поселке. За это полагается единственное наказание — смерть!

Слова срывались змеиным шипением с губ Канимицу, медленно шагавшего вдоль толпы. Вдруг офицер резко остановился, резко развернувшись на каблуках.

— Если вражеские солдаты скрываются здесь, выдайте их, проявите лояльность!

— Здесь нет никого, только бабы и дети, — громко произнес рослый мужик, выбравшись из толпы. — А даже если бы и были, мы, русские, своих не сдаем! А земля эта не ваша, и вам тут не долго осталось!

— Ваша страна оказалась слишком слаба, чтобы удержать этот край, — рассмеялся Канимицу. — И вы никому не нужны. Ваше упрямство сделает лишь хуже. Вы станете достойными гражданами Японии — или вас не будет. Мы не потерпим предателей у себя за спиной!

— Убирайтесь лучше сами, пока еще живы! Хотите, чтобы эта земля была вашей, так в ней вас и закопают, придет еще время!

— Кто сумет нас отсюда изгнать? Может, ты и сделаешь это?!

Стремительным и плавным движением японский офицер вытянул из ножен меч. Метровой длины изогнутая полоса стали, покрытая причудливо извивавшимися узорами, волнами сбегавшими к рукояти, сверкнула в лучах выглянувшего из-за облаков солнца. Мужчина, споривший с Канимицу, отшатнулся назад, не сводя взгляда наполнившихся ужасом глаз с направленного ему точно в лицо острия клинка, чуть покачивающегося, будто готовая к броску кобра.

— Если ты мужчина не только с вида, то сразись со мной, — улыбаясь, спокойно произнес японец. — Если выстоишь хотя бы минуту, мы уйдем и оставим вас в покое. Защити тех, кто тебе дорог!

Русский, в глазах которого растерянность сменялась яростью, уставился на меч в руках Канимицу, и тот, поняв сомнения, предложил:

— Найди себе оружие. Я не стану убивать беспомощного. Схватка должна быть честной!

Мужик завертел головой, и, заметив лежащий на обочине лом, одним прыжком подскочил к нему, схватив обеими руками и грозно взмахнув. Толстый железный прут, покрытый пятнами ржавчины, с гулом рассек воздух, и русский оскалился, сверкнув железными зубами:

— Все, узкоглазый, хана тебе пришла!

Размахивая ломом над головой, будто дубиной, русский кинулся на японского офицера, в молодецком замахе обрушивая на него свое страшное оружие. Канимицу, даже не поднимая меча, скользнул в сторону, уклоняясь от удара, и его противник, ударив ломом в пустоту, по инерции пробежал несколько шагов, оставляя японца сзади-сбоку, в идеальной позиции для атаки.

— Попробуй еще, — рассмеялся Канимицу, несколько раз взмахивая мечом, будто для пробы. — Спокойнее!

— А-а-а!!! — Противник японского офицера развернулся, утробно зарычав, и, держа лом наперевес, будто копье, бросился в атаку. — Н-н-на, сука!

Лом пронзил воздух в нескольких сантиметрах от лица Канимицу, и тот, изогнувшись в пояснице, взмахнул вооруженной рукой. Изогнутый клинок сверкнул, прочертив дугу. Свист, с которым он разрезал воздух, сменился влажны чавканьем, когда заточенное до бритвенной остроты лезвие впилось в ничем не защищенную плоть. Русский, вскрикнув, выронил из разжавшихся пальцев свое оружие, упавшее в дорожную пыль, и сам последовал за ним. Тело грузно повалилось под ноги японскому офицеру, и тот, не успев отскочить в сторону, брезгливо смахнул с камуфляжа брызги теплой крови.

— Что ж, ты использовал свой шанс, — негромко произнес Канимицу, обращаясь к лежавшему перед ним телу, земля под которым жадно сосала багровую влагу. — И оказался слишком слаб. А слабым в этом мире уже не место. — И, обернувшись к своим солдатам, коротко рявкнул: — Огонь!

Над толпой жителей поселка взметнулся многоголосый крик, заглушенный грохотом выстрелов. Дюжина штурмовых винтовок разом выплюнула свинцовые струи, наискось стегнувшие по шеренге беззащитных людей. В воздухе запахло порохом, раскаленным металлом и кровью. Шквал огня сбил людей с ног, но умерли не все. Те, кто стоял в первых рядах, заслонили от пуль остальных своими телами, дав им несколько мгновений. Уцелевшие после первого залпа бросились, кто куда. Большинство направилось к околице, пытаясь укрыться в зарослях, подступавших к поселку, но некоторые бросились на японских солдат, натыкаясь на автоматные очереди в упор, отлетая назад — но выигрывая такие необходимые секунды, каждая из которых означала чью-то спасенную жизнь.

Петляя меж домов, жители бежали к лесу, но между окраиной села и рощей, сулившей спасение, возможность спрятаться от пуль и чужих взглядов, их ждала редкая цепь японских солдат, разом открывших огонь. Выпущенные из штурмовых винтовок «Тип-89» малокалиберные пули на сверхзвуковой скорости впивались в плоть, разрывая ее, и единственного попадания было достаточно, чтобы остановить бегущего человека. Японцы, отделенные от своих растерянных, мешавших друг другу жертв несколькими десятками метров свободного пространства, могли спокойно целиться, стреляя наверняка. Возбужденно обмениваясь восторженными возгласами, они стреляли неторопливо, расчетливо, будто в тире, и все больше неподвижных тел оставалось лежать на поросшем бурьяном поле, но те, кто еще держался на ногах, бежали вперед, точно на слепящие вспышки выстрелов.