Хусейн Шарипов так и остался сидеть на постели, и в голове его эхом звучали слова странного старца. А незваный гость исчез, словно в воздухе растворившись. Чеченец так и не понял, когда тот выскользнул из палаты, прокравшись мимо крепко спавшего охранника, мимо задремавшей медсестры, прикорнувшей в свете настольной лампы. Он незамеченным покинул госпиталь, пройдя по безлюдным в этот поздний час коридорам, и растворился в спящем городе.

Уходя, командир подразделения психологической войны Корпуса стражей исламской революции, по пути успевший сменить личину, превратившийся из дервиша в обычного гастарбайтера откуда-нибудь из Средней Азии, обернулся, увидев, как свет зажегся в окне палаты Хусейна Шарипова. Майор Парзан Фариди усмехнулся. Его слова достигли цели, зерна упали на плодородную почву. Психологический портрет чеченского полевого командира, составленный еще саудовскими специалистами, и переданный ими через полковника Нагиза Хашеми, оказался точен до мелочей.

В следующий раз Хусейн Шарипов встретился со странным дервишем, будто способным проходить сквозь стены, оставаясь незамеченным для всех, кроме того, к кому он являлся, уже за пределами госпиталя. Джим Уоллес все же разрешил чеченцу вернуться к своим людям, опасаясь бунта боевиков, сидевших взаперти на базе. Свою ошибку сменивший гнев на милость агент ЦРУ так и не осознал до конца.

8 ноября

Капитан первого ранга Владимир Шаров, широко шагая, подошел к трапу, перекинутому на берег с борта подводной лодки Б-464 «Усть-Камчатск», ошвартованной у причальной стенки базы Тихоокеанского флота в бухте Ильичева близ Петропавловска-Камчатского. Субмарина была похожа на огромного кита округлостью обводов, а рубка возвышалась над водой, точно плавник. Сходства добавляло резиновое противогидролокационное покрытие, обтягивавшее корпус подводной лодки, похожее на лоснящуюся кожу морского млекопитающего. Только не знала история этого мира с самого зарождения в нем жизни существ длиной почти семьдесят три метра и весом за три тысячи тонн. Это был не фантастический исполин, обитатель морской пучины, а творение человеческих рук, совершенное в своем роде и чудовищно смертоносное в умелых руках. Таких, как у бывшего капитана первого ранга бывшего Военно-морского флота России Владимира Шарова.

У трапа, там, где прежде стоял вахтенный матрос или целый мичман, путь моряку заступил американский морской пехотинец. Губастый перекачанный негр, на котором форма едва не лопалась по швам, натягиваясь при каждом движении, хмуро уставился на подошедшего Шарова из-под среза легкой кевларовой каски. Часовой был полностью экипирован, его могучий торс покрывал бронежилет, поверх него морпех натянул разгрузочный жилет, а на плече висел карабин М4

— Пропуск, сэр!

Владимир Шаров привычно протянул запаянную в пластик карточку со своей фотографией, именем, написанным латиницей, и штрих-кодом. Морской пехотинец, несмотря на свой дикий вид, сноровисто провел по глянцевой поверхности ручным сканером, и, дождавшись подтверждающего сигнала, бесстрастно произнес:

— Проходите, сэр!

Американец отступил в сторону на шаг, и Шаров ловко, точно восемнадцатилетний, взбежал по крутому трапу, оказавшись на борту подводной лодки. Под ногами упруго вибрировала обшивка, толстый слой резины скрадывал звук шагов. Прежде, чем нырнуть в распахнутый люк, Владимир Шаров остановился, сунув руки в рукава камуфляжного бушлата без каких-либо знаков различия, широко расставив ноги, и задумчиво посмотрел вдаль.

Над головой хрипло кричали чайки, белыми росчерками кружившие в вышине. От самого берега на восток уходил простор Тихого океана, серая поверхность которого сливалась где-то далеко-далеко с затянутым серыми свинцовыми облаками небом. Время от времени из них начинал сыпаться мелкий моросящий дождик-чилима, водяная взвесь, висевшая в воздухе клубами сырости. Колышущаяся дымка скрывала линию горизонта, смазывала ее серым маревом. И где-то там, на самой границе неба и земли, угадывались сквозь пелену дождя стремительные обводы эскадренного миноносца «Ховард» ВМС США, бросившего якорь на внешнем рейде.

Боевой корабль, пожалуй, самый совершенный в своем классе, принадлежащий к типу «Арли Берк» Block IIA, олицетворял здесь и сейчас господство американцев на море, а на суше их присутствие воплощалось в роте морских пехотинцев, охранявших периметр военно-морской базы бывшего Тихоокеанского флота России, доживавшего, кажется, последние свои дни. А доносившийся порой из-за облаков гул турбин патрульных самолетов «Орион», базировавшихся на одном из располагавшихся неподалеку аэродромов, напоминал о том, что и русское небо теперь безраздельно принадлежит чужакам.

Порыв ветра, налетевший вдруг с океана, бросил в лицо Шарову гроздь холодных брызг. Капитан проворчал что-то себе под нос, подняв воротник бушлата до самых глаз. Обернувшись, он окинул хмурым взглядом панораму военно-морской базы, ставшую знакомой до последней мелочи за те недели, что провел здесь, на самом краю континента, бывший моряк-североморец. Сбегали по склонам сопок вниз квадраты казарм, офицерских общежитий и хозяйственных построек. Кое-где вздымались в небо ажурные иглы антенн. Были видны бродившие по улицам военного городка люди, и на многих из них Владимир Шаров разглядел непривычный, режущий глаз американский камуфляж. А далеко в море уходили серые стены пирсов, возле которых покачивались на волнах черные «туши» субмарин, между которыми сновали беспрестанно буксиры и разъездные катера.

Здесь, на базе Восемнадцатой бригады подводных лодок Тихоокеанского флота, находились сейчас все четыре дизель-электрические подлодки проекта 877 типа «Варшавянка», некогда считавшиеся лучшими в своем классе. За минувшие со дня их создания годы у противника, да и в составе российского флота появились более совершенные субмарины, но и теперь прозванные противником за исключительно малую шумность «Черными дырами» подлодки сохраняли высокие возможности. Начало операции «Доблестный удар» застало субмарины в базе, и только поэтому ни одна из них не погибла в боях, не исчезла в океанской бездне, навсегда уйдя на дно, как ушли стратегические ракетоносцы, пораженные американскими торпедами, напоровшиеся на минные поля, тайком выставленные вражескими субмаринами у русских берегов, у выходов из баз. Но дни подводных лодок Восемнадцатой бригады, прежде одним только фактом своего существования остужавшей горячие головы в столицах сопредельных государств, были сочтены.

Приказ об утилизации был отдан давно, и сейчас на базе вовсю кипела работа. Кто-то за кремлевскими стенами, наверное, не без подсказки из Вашингтона, решил, что новой России ни к чему иметь военный флот, тем более, слишком дорого и неэффективно вооружать его подводными лодками, благо, отныне интересы страны на море защищали со всем рвением корабли под звездно-полосатым флагом. И прибывшие со всей страны бригады спешили сделать все, чтобы превратить грозное оружие, рукотворных хищников океанских просторов в груду бесполезного металлолома. И одним из тех, кто выполнял этот приказ, стал Владимир Шаров.

Одернув бушлат, капитан шагнул в проем люка, ловко спустившись по крутому трапу, скользкому от вездесущей влаги. Оказавшись в отсеке субмарины, уже приговоренной кем-то безликим и бесчувственным к уничтожению, Шаров окунулся в привычный шум работающего оборудования, шагов и громких разговоров. На борту Б-464 трудилось больше тридцати человек, и наблюдавшие за происходящим с берега американцы не могли усомниться в том, что эта бригада, частью состоящая из кадровых русских моряков, а частью — из гражданских специалистов с судоремонтных заводов, занята подготовкой подлодки к утилизации.

— Товарищ капитан, — навстречу Шарову шагнул вахтенный, на этот раз свой, русский, бывший капитан-лейтенант с Северного флота, прежде служивший на торпедной атомной подлодке. — Товарищ капитан, работы идут согласно графику. Никаких происшествий за время дежурства не произошло!