Для сравнения: первая моя операция на аппендицит длилась более двух часов, вторая — ещё полтора часа, на следующий день после первой операции я начал вставать, сначала ходил по палате, потом по коридору, постепенно увеличивая расстояние и продолжительность прогулок, на пятый день после второй операции стал делать зарядку.

Уже после того, как вышла в свет моя книга «Солженицын: прощание с мифом», у меня тоже в паху была удалена опухоль, причём подготовка к операции, заключавшаяся в сдаче необходимых анализов, потребовала всего двух приходов в поликлинику. Операция, как и у А.И. Солженицына «длилась около получаса» и тоже «под местной анестезией», после чего я собственными силами на общественном транспорте добрался до дома (это заняло у меня более часа), два или три раза являлся на перевязку, через пять дней с меня сняли бинты, и я отправился на работу.

Исходя из всего сказанного, считаю возможным утверждать, что А.И. Солженицыну нечего было делать в больнице две недели до операции и две недели после неё, а затем еще как минимум полторы недели находиться на «бюллетене». Если он действительно пробыл в больнице и на «бюллетене» почти полтора месяца, то находился в лагере на особом положении и держали его в больнице не из-за операции, а чтобы уберечь от возможной расправы[960]'.

В связи с этим заслуживают внимания некоторые другие факты, содержащиеся в «Архипелаге», в частности тот факт, что после больницы А.И. Солженицын не вернулся в свою бригаду. По его утверждению, последний год пребывания в лагере он работал литейщиком[961]. Однако, как обратил внимание B.C. Бушин, бывший литейщик только четверть века после этого узнал, что такое вагранка[962].

Рассказывая о строительстве Беломоро-балтийского канала, в первом издании «Архипелага» (1974 г.) А.И. Солженицын писал о том, что там многое делась вручную. Не хватало колёс для тачек и «и тачечные колёса тоже отливают в самодельной вагранке»[963]. Однако вагранка — это «шахтная печь для плавки чугуна, а также для обжига руд цветных металлов»[964]. Получить металл, необходимый для изготовления колес, в вагранке было можно, но отливать в ней металлические изделия невозможно.

После выхода этой книги в свет бывшему литейщику указали на допущенную им ошибку. Поэтому во втором издании он исправил её так: «И тачечные колеса тоже отливают из самодельной вагранки»[965]. Если быть точным, то колеса, конечно, отливали из расплавленного металла, причём не прямо из вагранки. Да и «самодельная вагранка» звучит не очень удачно.

Проработав год в литейном цехе, А.И. Солженицын плохо представлял не только, что такое вагранка, но и что такое литьё.

«Солженицын, — пишет со слов своего героя Л. Сараскина, — не вернулся на должность бригадира, чтобы не быть на виду, сам попросился в литейное производство, подсобником, и попал на тяжёлую физическую работу, в жаркий цех. Там, полагал Солженицын, он и заработал метастазы: вдвоём с напарником приходилось носить литьё, по 75 килограммов на каждого, и разливать его в формы». По 75 кг на каждого, т. е. 150 кг на двоих.

Оставляя для онкологов вопрос о влиянии переноса тяжестей на появление и развитие метастазов, нельзя не обратить внимания на такую деталь как «литьё», без которой так же нельзя представить металлургический процесс, как и без вагранки.

Если исходить из приведённых выше слов, получается, что литьё — это расплавленный металл. Я был в литейном цехе один раз на экскурсии. Поэтому, не имея на этот счет личного опыта, вынужден обратиться к справочной литературе, в которой мы может прочитать: «Литьё — технологический процесс изготовления заготовок (реже — готовых деталей) заключающийся в заполнении предварительно изготовленной литейной формы жидким материалом». «Литьём называют также продукцию литейного производства, художественные изделия и изделия народных промыслов, полученные с помощью литья».

Какое же «литьё» носил с напарником Александр Исаевич? Поскольку «технологический процесс» сразу же следует исключить, речь может идти только о продукции литейного производства, т. е. о предметах, получаемых с помощью литья. Но каким образом им удавалось «разливать» их в формы, об этом мы уже никогда не узнаем.

Как тут не вспомнить незабвенного автора «Гаврилиады» Ляписа Трубецкого, который писал: «Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом»[966].

Однако дело не в том, насколько «великий писатель» владел русским языком, а в том, где Александр Исаевич провёл свой последний год в ГУЛАГе и чем действительно занимался. Неужели человек, 12 месяцев проработавший в литейном цехе, пусть даже подсобным рабочим, так и не усвоил, что такое вагранка и литье?

В 1956 г. с А.И. Солженицына была снята судимость, после чего он подал на реабилитацию[967].

«Летом в Москве, — пишет А.И. Солженицын, — я позвонил в прокуратуру: как там моя жалоба? Попросили перезвонить — и дружелюбный простецкий голос следователя пригласил меня зайти на Лубянку потолковать»[968]. Голос следователя был дружелюбным потому, что после XX съезда КПСС началась реабилитация необоснованно репрессированных. «14 июня 1956 года, — говорится к книге К.А. Столярова, — помощник Главного военного прокурора полковник юстиции Прохоров обратился в КГБ с просьбой выполнить некоторые следственные действия, необходимые для принятия решения по жалобам Солженицына»[969]. Это дело было поручено капитану КГБ Орлову, от прокуратуры его курировал подполковник юстиции Горелый[970].

По всей видимости, именно с капитаном Орловым и встретился А.И. Солженицын на Лубянке 6 июля 1956 г.[971] В первом издании «Архипелага» Александр Исаевич так описывает свой разговор со следователем: «Он даже смеётся над моими остротами 44-го года о Сталине. “Это вы точно заметили”. Он хвалит мои фронтовые рассказы, вшитые в дело, как обвинительный материал. “В них же ничего антисоветского нет. Хотите — возьмите их, попробуйте напечатать”. Но голосом больным, почти предсмертным я отказываюсь»[972].

Во втором издании «Архипелага» этот разговор изображён несколько иначе: «Он даже смеётся над моими остротами 44-го года о Сталине. “Это вы точно заметили”. Всё ему ясно, всё он одобряет, только вот одно его забеспокоило; в “резолюции № 1” вы пишете: “выполнение всех этих задач невозможно без организации”. То есть, что же, вы хотели создать организацию?

— Да не-ет! — уже заранее обдумал я этот вопрос. — “организация не в смысле совокупности людей, а в смысле системы мероприятий, проводимых в государственном же порядке.

— Ах ну да, ах ну да, в этом смысле! — радостно соглашается следователь. Пронесло.

Он хвалит мои фронтовые рассказы…». И далее по тексту[973].

И здесь мы видим, что «Резолюция № 1» появилась только во втором издании «Архипелага».

Читая приведённый диалог, нельзя не отметить, что, по словам самого же А.И. Солженицына, в упоминаемом документе не только давалась характеристика советской политической системы как феодальной, но и обосновывалась необходимость её ликвидации, причём вопрос об организации рассматривался именно «в смысле совокупности людей»: «Выполнение этих задач невозможно без организации. Следует выяснить, с кем из активных строителей социализма, как и когда найти общий язык»[974].