Несмотря на то, что А.И. Солженицын и Н.А. Решетовская довольно часто встречались на Калужской заставе, они регулярно переписывались.
Из «Временной инструкции»: «86. Заключённым разрешается вести переписку без ограничения. Заключённым, осуждённым за контрреволюционные преступления, перечисленные в п. «а» № 65, разрешается переписка один раз в три месяца. Заключённым, осуждённым за контрреволюционные преступления, перечисленные в п. «б» № 65, разрешается переписка 1 раз в месяц»[802]', это же правило существовало и в шарашках[803], а в особом лагере, куда он был отправлен летом 1950 г. разрешалось только четыре письма в год[804].
Это значит, что с августа 1945 по февраль 1953 г. А.И. Солженицын мог отправить около 75 писем. Между тем, по свидетельству Н.А. Решетовской, в её архиве сохранилось «172 тюремно-лагерных письма и 13 открыток»[805]. Получается, что правила, регулирующие переписку заключённых, на А.И. Солженицына тоже не распространялись.
Тем, кто знаком с литературой о А.И. Солженицыне, известна его арестантская фотография, на которой он изображён по пояс с бритой головой и в какой-то куртке. Оказывается, эта фотография была сделана на Калужской заставе. «Неожиданно, — вспоминала Н.А. Решетовская, — присылает фотографию. Уму непостижимо, как ему удалось сфотографироваться за колючей проволокой?»[806]. Добавлю от себя — и переслать фотографию на волю.
Таким образом, после объявления приговора человек, называвший Н.В. Сталина «Паханом», характеризовавший советское государство как феодальное и готовившийся к борьбе с ним (к «войне после войны»), не только начинал своё «хождение по мукам» в «подмосковной Швейцарии» и в самой Москве, но и находился здесь на совершенно особом положении.
А поскольку администрация лагеря и в Новом Иерусалиме, и в Москве, допуская нарушение существовавших правил содержания заключённых, не могла не понимать, что подвергает себя определённому риску, то на подобные нарушения она могла пойти только под действием каких-то влиятельных структур. Но кто мог, с одной стороны, протежировать заключённому А.И. Солженицыну, с другой стороны, гарантировать администрации лагеря защиту от возможных служебных неприятностей, а может быть, и уголовного наказания? Только органы государственной безопасности.
«Ядерный физик»
Описывая свои первые лагерные будни, А.И. Солженицын подчёркивал нечеловеческие условия, в которых находились новоиерусалимские заключённые: для сна «голые вагонки» — «это четыре деревянных щита в два этажа на двух крестовых опорах — в голове и ногах», «матрасов в лагере не выдают, мешков для набивки — тоже. Слово “бельё” неведомо… здесь не бывает постельного, не выдают и не стирают нательного, разве что на себе привезёшь и озаботишься. И слово “подушка” не знает завхоз… Вечером ложась на голый щит, можешь разуться, но учти — ботинки твои сопрут. Лучше спи в обуви. И одежонки не раскидывай: сопрут и её»[807].
Работали заключённые в три смены[808] по 8 часов[809]. Но, по словам А.И. Солженицына, хотя первая смена возвращалась с работы «в третьем часу дня», барак успокаивался и засыпал только «с половины двенадцатого»[810].
Несмотря на это, уже в одном из первых писем А.И. Солженицын писал: «Особо прошу Вас привезти мне: 1) писчей бумаги любого качества: 2) пару простеньких блокнотиков: 3) пару тонких тетрадочек: 4) 2–3 стальных пера, которые бы только писали: 5) ручку тонкую: 6) пару мягких карандашей»[811].
Почти одновременно с этим, отмечала Н.А. Решетовская, он «просит меня прислать ему список книг и учебников английского языка, которые сохранились у нас от его мамы. Особенно просит найти учебник Берлитца и англо-русский словарь Боянуса, карманный с международной транскрипцией. Он не на шутку решил усовершенствовать знание английского языка»[812].
«Через неделю в письме к тёте Вероне он повторяет просьбу об учебниках и словарях, добавив к ней лёгкие английские книжки с подстрочными словарями и уроками-лекциями Института иностранных языков, отпечатанных в виде брошюр»[813].
Из писем А.И. Солженицына явствует, что занятия английским языком он продолжал и в Москве на Калужской заставе[814].
А.И. Солженицын был невероятно прагматичным человеком. Поэтому если, попав в лагерь, он в нечеловеческих условиях начал изучать иностранный язык, причём не немецкий, а английский, значит, эти знания ему могли понадобиться в ближайшем будущем. Но где? Ведь не на кирпичном же заводе в Новом Иерусалиме и не стройках Москвы. Значит, оказавшись за колючей проволокой, А.И. Солженицын начал готовиться к какой-то другой деятельности, за пределами этих двух лагерей. Но разве может обычный заключённый знать, где и в каком качестве он будет отбывать свой срок? Конечно, нет. Но тогда следует признать, что кто-то, от кого зависела судьба А.И. Солженицына, указывал ему соответствующие ориентиры.
Примерно в январе 1946 г. «в наш лагерь, — пишет А.И. Солженицын, — приехал какой-то тип и давал заполнять учётные карточки ГУЛАГа… Важнейшая графа там была “специальность”. И чтоб цену себе набить, писали зэки самые золотые гулаговские специальности: “парикмахер”, “портной”, “кладовщик”, “пекарь”. А я прищурился и написал: “ядерный физик”»[815].
«Ядерным физиком я отроду не был, только до войны слушал что-то в университете, названия атомных частиц и параметров знал — и решился написать так. Был 1946 г., атомная бомба была нужна позарез. Но я сам той карточке значения не придал, забыл»[816].
Хотя Александр Исаевич учился на физико-математическом факультете, но окончил университет только с одной специальностью — «преподаватель математики»[817]. Поэтому если бы в НКВД или в НКГБ (в 1946 г. они были переименованы в МВД и МГБ) обратили внимание на него как на ядерного физика, обман обнаружился бы сразу. Следовательно, или весь эпизод с анкетой придуман, или же данная профессия была указана А.И. Солженицыным под чью-то диктовку.
На этот эпизод можно было бы не обращать внимания, если бы не воспоминания Л.B. Власова, с которым А.И. Солженицын познакомился в 1944 г. и который после окончания войны узнал от Н.А. Решетовской об аресте А.И. Солженицына[818] «Мысль одна, — читаем мы в воспоминаниях Л.В. Власова, — если нельзя помочь, то как облегчить положение узника? Страна готовилась к выборам в Верховный Совет СССР. На встрече с избирателями Берия говорил о необходимости быстро овладеть секретом атомной энергии. Я подумал: Солженицын имеет два высших образования (окончил физико-математический факультет Ростовского университета и Московский институт истории, философии и литературы — заочно). Такой человек вполне мог бы принять участие в подобных изысканиях. Об этом в адрес Берия и улетело моё послание»[819].
В этом свидетельстве много странного: во-первых, что Л.В. Власов, случайный знакомый А.И. Солженицына, знал о нём как о физике или математике, во-вторых, трудно поверить, что он мог вступиться за малознакомого ему репрессированного человека, а в-третьих, откуда ему было известно, что существовавший советский атомный проект курировал Л.П. Берия, в «избирательной речи» которого, кстати, на эту тему не было ни слова[820].
