Самое главное обвинение, которое было предъявлено А.И. Солженицыну, заключается в том, что он стал рупором тех сил, которые стремились к расчленению СССР.
«Я, — заявил на это борец против лжи, — не призывал к развалу СССР. Я не говорил: давайте развалим СССР. Я говорил ещё в 74-м году: СССР развалится. Советский Союз не может держаться, потому что он держится на ложной основе, на ложной федерации, на ложных построениях. Я только предсказывал, что он развалится… Вот как это было, и выворачивать не надо»[368].
Получается, оболгали человека. Он, оказывается, не хотел распада СССР и задолго до этого бил в колокола, чтобы не допустить этого. Пытался открыть глаза правительству на грозящую катастрофу, но оно ничего не хотело замечать.
Но вот перед нами интервью, которое он дал Эн-Би-Си вскоре после событий 19 августа 1991 г. и в котором назвал августовские события «великой Преображенской революцией»[369], а затем 30 августа направил Б.Н. Ельцину поздравительное письмо: «Горжусь, что русские люди нашли в себе силу отбросить самый вцепчивый и долголетний тоталитарный режим на Земле. Только теперь, а не шесть лет назад, начинается подлинное освобождение и нашего народа и, по быстрому раскату, — окраинных республик»[370].
Это значит, Александр Исаевич приветствовал первые симптомы распада СССР. И в этом нет ничего удивительного. Наше поколение хорошо помнит его статью «Как нам обустроить Россию», обнародованную тиражом в 27 млн. экземпляров осенью 1990 г. К этому времени уже начался так называемый «парад суверенитетов», а одна из советских республик (Литва) заявила о выходе из состава СССР.
В этих условиях и появилась статья А.И. Солженицына «Как нам обустроить Россию»[371]. Нарисовав страшную картину 70-летнего существования Советской власти, констатировав тяжёлое, болезненное состояние советского общества, А.И. Солженицын писал: «Берясь предположить, какие-то шаги по нашему выздоровлению и устройству, мы вынуждены начинать не со сверлящих язв, не с изводящих страданий — но с ответа: а как будет с нациями? В каких географических границах мы будем лечиться или умирать? А потом — уже о лечении»[372].
«Надо теперь жестко выбрать: между Империей, губящей прежде всего нас самих, — и духовным и телесным спасением нашего же народа. Все знают: растёт наша смертность и превышает рождения, — мы так исчезнем с Земли! Держать великую Империю — значит вымертвлять свой собственный народ. Зачем этот разнопёстрый сплав? — чтобы русским потерять свое неповторимое лицо? Не к широте Державы мы должны стремиться, а к ясности нашего духа в остатке её».
Во-первых, это была очередная ложь. Вплоть до 1992 г. рождаемость в России превышала смертность и численность населения росла. И только после того, как нас развели по «национальным квартирам», численность населения стала сокращаться, причём везде, а не только в России.
Сравнивая СССР с большой коммунальной квартирой и подчёркивая, что «во многих окраинных республиках центробежные силы так разогнаны, что не остановить их без насилия и крови», Александр Исаевич предлагал начать с ликвидации СССР и создания на его руинах славянского государства, в состав которого могли бы войти Белоруссия, большая часть Казахстана, Россия и Украина[373].
Оставляя в стороне неудачное сравнение с коммунальной квартирой (правильнее сравнивать Советский Союз с общежитием), правомерно было бы задать автору статьи вопрос: если его «посильные соображения» действительно были направлены на то, чтобы облагодетельствовать народ, то почему он не поставил вопрос о необходимости выслушать его мнение? Ведь даже самый квалифицированный врач, прежде чем поставить диагноз и предложить лечение, обязательно выслушает больного. Единственный способ услышать голос нации — референдум. Поэтому если А.И. Солженицын действительно желал избежать «насилия и крови» и если он был уверен в правильности своего диагноза, он должен был предложить вынесение своих идей на общенародный референдум. Между тем его предложения сводились к тому, чтобы решить судьбу народов за их спиной.
Сколько грязи и лжи было вылито на большевиков за признание ими права наций на самоопределение! Однако, защищая это право, В.И. Ленин в своё время специально подчёркивал, что возглавляемая им партия не ставит перед собою цели разрушения российской государственности, точно также как признание права на развод не означает отказа от семьи и направлено лишь на замену вынужденного брака свободным[374].
Однако, по сути дела перенимая большевистскую идею права наций на самоопределение, А.И. Солженицын даже не ставил вопроса о необходимости создания на основе СССР действительно свободного и добровольного союза государств. Более того, он прямо заявлял: если отдельные союзные республики не пожелают выходить из состава СССР, Россия должна сделать это одна. Поэтому его программа обустройства России по существу представляла собою программу расчленения нашей страны. И это в условиях, когда на Западе интеграционные процессы привели к созданию единой Европы. Более того, А.И. Солженицын прямо писал, что мы должны признать утопией возможность «восстановить государственную мощь и внешнее величие прежней России»[375]. И это слова патриота? Значит, не на возрождение России была направлена его программа «обустройства».
С чего же он предлагал начать решение данного вопроса? С объявления независимости отдельных советских республик. А если они не пожелают этого, «объявить о нашем отделении»[376], после чего «должны засесть за работу комиссии экспертов всех сторон» и решить не только вопрос о границах, но и «как наладится безболезненная разъёмка народных хозяйств или установление торгового обмена и промышленного сотрудничества на независимой основе». «Вся эта разборка может занять несколько лет»[377].
Итак, с одной стороны, Александр Исаевич осознавал, что «развод» не может быть моментальным, что он должен занять не один год; с другой стороны, предлагал начать с объявления независимости. Понимал ли он, к чему это должно было повести?
Провозглашение независимости отдельных республик означало, что с этого момента должны были прекратить действие все общесоюзные структуры: единая армия, единое ведомство внешней торговли, единые Государственный банк и Внешторгбанк, единая таможенная служба и т. д. В таких условиях должны были измениться не только взаимоотношения между отдельными республиками, но — и это самое главное — их взаимоотношения с внешним миром.
Если в 1990 г. 15 республик в составе Советского Союза представляли силу, с которой продолжали считаться ведущие мировые державы, то каждая отдельная республика и даже союз четырёх славянских республик сразу теряли прежнюю защищённость и становились менее конкурентоспособными на мировом рынке. А это создавало угрозу как товарной, так и валютной интервенции, которые могли иметь лишь одно следствие — банкротство экономики новорождённых независимых государств, превращение их в добычу иностранного капитала.
Нетрудно было предвидеть и то, что уничтожение одним росчерком пера общесоюзных структур делало неизбежным разрушение прежней экономической системы, элементами которой являлись отдельные республики. А разрушение системы или же хотя бы её паралич неизбежно должны были повести к банкротству отдельных предприятий и всей экономики бывших союзных республик.
