Повторюсь: к великому сожалению, 4 августа 1855 г. русское командование пренебрегло элементарными истинами организации ночного марша, усугубив естественные трудности местности и времени. «Быстрый, ловко исполненный марш обыкновенно наилучшим образом подготовляет успех боя, откуда и классическое выражение «победа в ногах». Это Суворов говорил: «памятовать то, что победа зависит от ног, а руки только орудие победы».^{248}

Организация управления войсками до и непосредственно в ходе сражения постоянно страдала от избытка противоречивых команд. Всевозможные отклонения и изменения от утвержденного плана сражения привели к тому, что не успев начаться, оно уже было проиграно организационно. Может быть действительно есть определенная доля истины в советской историографии, указывавшей на «бездарность Горчакова и других царских генералов», как на главную причину поражения на Черной речке.^{249} Да и не только советская военная наука предъявила претензии к «слуге царю» князю Горчакову. Аналогично рассуждает и повторивший через пятьдесят лет его ошибки во время войны с Японией генерал Куропаткин в своем исследовании «Русская армия». Одной из основных причин поражения на Черной речке он считает отсутствие организации.

Исследователи, на мой субъективный взгляд, часто преподносят смену главнокомандующих армией в Крыму как благо. Думаю, тут не так все просто. На самом деле, Меншиков, действуя в более сложных условиях, умудрялся несколько раз, находясь в казалось бы безвыходных положениях, переигрывать своих англо-французских оппонентов. Порой было заметно, что он едва не издевается над ними, то водя окольными путями вокруг Севастополя, то оказываясь у них в тылу, а то и просто исчезая из видимости. В предыдущих книгах мы уже сравнивали его то с опытным шахматистом, то с пройдохой-шулером. Беда Горчакова в том, что он не смог стать ни тем ни другим. Прибывший в Севастополь с целью исправления ошибок Меншикова, он начал совершать новые, пока ситуация не разрешилась отводом войск на Северную сторону в сентябре 1855 г.

К счастью, плохая погода хотя и мешала движению, но на какое-то время помогала двигаться скрытно: «… в темную ночь с 3 (15) на 4 (16) августа русские войска, предназначавшиеся для наступления против Черной, начали спускаться, согласно приведенной выше диспозиции, с Мекензиевых высот в долину Черной и дебушировать из ущелья Юхары-Каралез и через Айтадор. Густой туман, застилавший долину Черной речки, скрывал наши движения от взора союзников и способствовал неожиданности нападения».^{250}

Базанкур считал, что именно благодаря ограниченной видимости русским удалось скрытно подвести к Черной такое значительное число артиллерии и пехоты, усиленных кавалерией.^{251}

Внимательный читатель наверняка обратил внимание, что мы несколько раз останавливались на проблеме осведомленности неприятеля о намерениях Горчакова и его штаба. Но почему же столь хорошо были проинформированы союзники? Что позволило им узнать планы князя?

Понятно, что почти неиссякаемым источником информации были перебежчики, дезертиры и пленные. Также дополняли их местные жители, вольно или невольно поставлявшие союзникам информацию об передвижениях и составе русских войск. Но с другой стороны, эта информация чаще всего оказывалась плодом фантазий и эмоций, а потому о ее достоверности можно спорить.

Но был еще один источник. Более надежный и пожалуй более доступный — утечка информации.

Абсолютное пренебрежение русским командованием сохранения в тайне не только приготовлений к наступлению, но даже его направления, имело в ближайшей перспективе самые пагубные последствия. Во время Крымской войны сохранение своих планов в тайне было не просто бедой российского штаба — это была трагедия, последствия которой становились часто драматическими. Салонная болтовня столичных «фазанов» регулярно оплачивалась большой кровью солдат и офицеров.

К августу ни о каком факторе внезапности говорить не приходилось. Тем более, что в самом гарнизоне крепости суетливые действия командования, не делавшего никакой тайны из своих приготовлений, стали поводом для самых активных обсуждений всего личного состава… Некоторых командиров это уже откровенно раздражало, например генерала Хрущова: «С приходом к Севастополю 7-й, 4-й и 5-й пехотных дивизий в главной квартире начались совещания о наступлении от Черной речки. Но невзирая на важность тайны этого предприятия, все знали об этом, и не только у нас, но и в неприятельском лагере»^{252}.

Чтобы понять суть проблемы, вернемся немного назад. Известно, что от того, насколько удастся сохранить информацию о собственных планах, зависит весь успех предприятия. Граф Остен-Сакен еще до начала планирования операции предупреждал, что «…если роковая мера не сохранится в глубочайшей тайне, то последствия могут быть ужасные».^{253} Как в воду глядел!

Можно не говорить много о регулярных выездах князя Горчакова на рекогносцировку, которые проводились с такой помпезностью и с такой свитой, что только слепой или абсолютный глупец не смог бы понять — затевается нечто.

Болтливость штабных была неуемной. Соответственно, все было предано огласке. Тому подтверждений — масса! По воспоминаниям участников описываемых событий: «…В конце июля в Севастополе только и слышно было, что о готовившемся нападении нашем со стороны Черной речки. Такая всюду известность намерений главнокомандующего всех удивляла, и вероятно, приготовления наши к бою были известны неприятелю, имевшему, как надо полагать, бездну лазутчиков из возбужденных против нас татар, сообщениям которых с неприятелем способствовала гористая и пересеченная, до каждой тропы знакомая им местность юго-западной части Крыма».

Остен-Сакен вспоминал, что режима секретности как такового в штабе князя Горчакова не существовало. Считаю, что эту часть его воспоминаний нужно привести целиком. Тогда читателю станет более понятной неизбежность грядущего поражения.

«Тайна относительно распоряжений в гарнизоне крепости и в полевых войсках должна быть строго соблюдаема. В Севастополе, кроме меня, начальника штаба гарнизона, начальников работ и артиллерии, никто не знал о распоряжениях до времени приведения их в исполнение. Это было тем более необходимо, что в войсках находились поляки, из коих далеко не все были преданы России. Из них бывали, хотя и в ограниченном числе, перебежчики.

В главной квартире тайны никогда не сохранялись. Полагаю, причиною тому отчасти, всем известная чрезвычайная рассеянность князя Михаила Дмитриевича (Горчакова). Все знают множество анекдотов о его рассеянности. Вот крупный факт несомненного вреда от несоблюдения тайны в военном деле. Когда главнокомандующий утвердился в несчастной мысли бесцельно брать приступом Федюхины высоты, на которых, — в случае удачи, от одних неприятельских ракет и бомб с близкой господствующей местности, с которой, как с птичьего полета, можно пересчитать каждого человека, — и несколько часов удержаться было невозможно. Князь за два дня потребовал меня к себе на Инкерманские высоты.