С этого времени, ставшие вскоре Голгофой для русской пехоты Федюхины высоты, начали оформляться союзниками в оборудованные позиции. Нужно отдать должное грамотному использованию местного естественного природного комплекса неприятельскими саперами. Им удалось превратить его в препятствие, пусть и не абсолютно непроходимое, но с фактом наличия которого приходилось считаться, особенно при попытке атаки направленной на восточные или юго-восточные склоны высот: «…Французские войска остались на высотах между дорогой и Шулиу до полудня, затем удалились и стали лагерями. Пехота… заняла два Федюхиных холма на севере от Бахчисарайской дороги; конные войска стали биваком почти на краю того места, где была знаменитая Балаклавская атака, в то время как пьемонтцы занимали Чоргун и растягивались по возвышенностям слева от Кретзен и Черной (Гасфортовых высот). Федюхины горы были необходимы союзникам и для доминирования над Байдарской долиной, которая представляла собой пространство, способное прокормить кавалерию.

В тот же день, из страха перед контрнаступлением русских, было заложено предмостное укрепление у Трактирного моста, а вода из Шулиу снова пущена в канал.

Этот канал, перекрытый нами, когда после Альмы мы спустились в долину Черной, нес в Севастополь почти всю потреблявшуюся там воду. После того как его перекрыли, русским пришлось отправляться за водой к Бельбеку, поскольку колодцы и фонтаны внутри города обеспечивали столь огромные потребности лишь в незначительной степени».^{110}

Наращивая в течение первой половины 1855 г. силы полевой артиллерии в Крыму, французы, вновь прибывающие батареи устанавливали на Федюхиных высотах и в их районе.

Как и французы, сардинцы, заняв примыкающие к Федюхиным и оставленные русскими высоты, в короткий срок превратили их в позиции собственной артиллерии. Они были устроены с возможностью ведения флангового огня на случай лобовой атаки русскими французских позиций. Решение оказалось предусмотрительным и уже скоро эти батареи оказали существенную помощь союзникам в отражении наступления.

В решении русского командования об очередном намечающемся полевом сражении с противником преобладал скорее политический, а не военный замысел. Это уже не мое заключение, это — общепринятая аксиома, с которой трудно не согласиться. В решении скорее ощущались изменения, связанные с недавней сменой власти на престоле Российской империи, чем сложившаяся действительная ситуация на театре военных действий в Крыму.

При планировании операции в большей степени учитывалось хитросплетение дворцовых интриг, а не реальная военная польза, которую она могла принести. Было понятно, что мысль о необходимости нанесения удара по союзным войскам рождалась в Петербурге, на месте требовалось лишь реализовать ее, нужны были исполнители. Несомненно, что именно политическая составляющая планирования, которая в результате грубейших тактических просчетов привела к стратегическому поражению, была превалирующей над военным смыслом.

Определенную роль в грядущих событиях сыграло прибытие в Севастополь генерал-адъютанта Павла Александровича Вревского, командированного из Петербурга еще июне месяце, для того чтобы «…собрать на месте сведения, в которых нуждалось военное министерство, и войти в личное соглашение с главнокомандующим по поводу различных вопросов, касающихся продовольствования и подкрепления вверенной князю Горчакову армии».^{111} На его деятельности и выводах, сделанных за время короткого пребывания в Севастополе, последних днях его жизни, остановимся ниже.