Французы были восхищены нашими подвигами на Редане и восклицали: “Англичане, в этот день вы стяжали себе великую славу!”. Готов поклясться, солдаты, штурмовавшие это кровавое укрепление, стали героями дня. В сравнении с вражескими ордами мы были жалкой горсткой, но при всем их численном превосходстве русские не решались сойтись с нами в ближнем бою. Будь нас хотя бы тысяч десять, мы гнали бы русских штыками до самой бухты (если бы. к тому моменту они не сложили оружие). Увы — мы шли на штурм небольшими группами и гибли поодиночке!

Те несколько сотен, которым удалось проникнуть за орошенные кровью стены укрепления, дрались штыком и прикладом, и по возвращении почти все были отмечены ранениями всех степеней тяжести. Но им удалось преподать врагу хороший урок — русские не рискнули преследовать нас, как если бы перед ними была стая львов.

Невзирая на перекрестный огонь и превосходящие силы противника, нам удалось бы удержать позицию, если бы все те солдаты, что томились в окопах в ожидании сражения, получили приказ наступать! Да, с нами был Уолсли, но и он был принужден выполнять чужие приказы. Если бы нами командовал он или сэр Колин Кэмпбелл, или Роберте — мы сокрушили бы кого угодно. Вот тогда-то, по всей вероятности, мы и взяли бы Севастополь, пусть и ценой значительных усилий. Увы, в тот раз нам не повезло, хотя за плечами у нас было долгих двенадцать месяцев постоянных сражений».^{768}

На самом деле это всего лишь эмоции. Британцы, достигнув бруствера русского бастиона, были настолько ослаблены потерями, что остановились и никакой отчаянный порыв офицеров не мог заставить их двигаться вперед. Рассел пытается дать объяснение этому и кое в чем мы можем с ним согласиться: «Следующий эпизод, несомненно, покажется трагическим и невероятным всем, кто знает как умеет воевать британский солдат. Достигнув парапета, люди, словно одурманенные, принялись заряжать винтовки и открыли шеренговую стрельбу вместо того, чтобы последовать за своими офицерами, которые падали один за одним, безуспешно пытаясь увлечь солдат вперед. Несмотря на распространенное мнение, большинство солдат гораздо лучше выдерживает обстрел, нежели штыковую. Они скорей отступят на пару шагов и возобновят стрельбу, чем пойдут врукопашную. Порой довольно сложно двинуть кавалеристов в атаку, если есть возможность без ущерба для репутации сунуть сабли в ножны и взяться за пистолеты и карабины — тут уж они готовы палить до скончания века. Да и бывалый пехотинец, прошедший траншейную школу, не может устоять перед чарами винтовки, имея поблизости какое-никакое прикрытие».^{769} — После четырех часов боя британцы оставили поле сражения, покрытое десятками тел убитых и раненых. Очередной провал дорого обошелся английской армии. По воспоминаниям рядового 19-го полка «Зеленых Говарда» Чарльза Ашервуда, его полк потерял убитыми 1 старшего офицера (подполковника Унетта, командира полка), L младшего офицера (капитана Годфрн). 3 сержантов и 23 рядовых, 8 офицеров. 9 сержантов и 144 рядовых были ранены, 5 рядовых пропали без вести. Что скрывается за этой арифметикой легко представить — перед атакой в строю «Зеленых Говарда» было 41.8 человек.

Сержант Коффи из 34-го полка, выходя из боя, видел переполненные ранеными окопы, напомнившие ему о неудаче первого штурма.^{770}

К вечеру единственным местом, которое союзники достаточно прочно удерживали за собой, оставался Малахов курган.

«Малахов — ключ к Севастополю, и однажды став хозяевами этой позиции, мы господствуем над городом, который можно поразить, повернув пушки крепости на него; русские, не в силах ни снова овладеть Малаховым, ни взорвать его, решились эвакуировать южную часть, которую нам только и важно было захватить».^{771}

Этот единственный успех в безошибочно выбранной точке обеспечил французам общий триумф. Тотлебен признал, что, хотя «…Штурм 27-го августа был блистательно отбит на всех пунктах, — однако французам удалось овладеть Малаховым курганом; 30000 человек было направлено на этот пункт, который вследствие ужасной бомбардировки потерял свою артиллерию и превратился в развалину. Несмотря на это, наши несколько раз опять проникали в это укрепление. Французы вначале подались назад, но были опять поддержаны сильным резервом.

С потерею Малахова кургана невозможно было удерживать более город, потому что этот пункт господствует над Севастополем».^{772}

На остальных участках сражение постепенно затихало. Обе стороны выдохлись и нуждались в отдыхе. У французов «…введенные с самого утра в бой войска были отброшены со всех сторон и вынуждены были укрываться в траншеях».^{773}

Англичане, потеряв всякую надежду взять неприступный третий бастион, отошли, оставив сотни убитых и раненых. Им в очередной раз пришлось довольствоваться трагедией, которую традиционно очень быстро превратили в великий подвиг английского духа, вызвав злобу среди солдат и офицеров под Севастополем: «… что за чушь несут в газетах — сущие выдумки или, по-простому говоря, пустая похвальба. Если уж не можешь писать правдиво, лучше вовсе не пиши, чем становиться посмешищем всей армии».^{774}

Ознакомившись с положением дел, Горчаков решил отвести войска на северную сторону. Это было единственно верное решение: «…Севастополю держаться долее было невозможно. Оба неприятельские флота давали союзникам средство выставить громадную артиллерию, с которою наша не могла соперничать. В четыре дня бомбардировки потеряли мы 8000 человек, а в последний день при штурме и бомбардировании лишились 9000 человек. Если бы мы даже овладели вновь Малаховым курганом, и неприятель продолжал бы бомбардирование, то теряли бы мы ежедневно до 2000 человек, и Севастополь сделался бы могилой всей армии».^{775}

К этому времени был контужен генерал Шепелев. Вскоре он получил ранение в грудь и лопатку, но остался в строю. Генерал позаботился о снабжении патронами остатков 9-й и 15-й дивизий, подтянул единственный резерв — Азовский и Одесский полки для удержания Корабельной стороны и моста, но получил приказ отступать на Северную сторону.

Вечером 27 августа (8 сентября), без противодействия со стороны противника, русская армия отошла. Переправа по уже давно наведенному наплавному мосту шла до утра. Защитники Севастополя, основная часть гарнизона, переправились на Северную сторону. Последним по нему прошел генерал-майор Хрущов в сопровождении капитана Воробьева.

Вопрос: кто же последним оставил Севастополь, много лет тревожил исследователей — слишком много было претендовавших на роль последнего защитника крепости и слишком эпическим было оставление «Русской Трои». Конечно, с точки зрения военной истории он не имеет никакого значения, но с точки зрения свойственной каждому из нас любознательности — очень и очень интересен.

Послушаем очевидцев. Первым, известного нам по сражению на Черной И. Красовского: «…С некоторых пор вопрос о том, кто последний оставил Севастополь, слышится отовсюду. Он сделался вопросом столько же интересным, сколько и щекотливым. Я не буду рассказывать о тех обстоятельствах, при которых возник этот вопрос, а постараюсь, согласно с письменными документами, с рассказами очевидцев и затем по собственной, никогда не изменявшей мне памяти, изложить дело, как оно было и действительности: в “Описании обороны Севастополя”, составленной под руководством генерал-адъютанта Тотлебена сказано, что на южной стороне оставлены были только умирающие и безнадежно раненные, в числе около 500 человек, при медике, с письмом к Французскому главнокомандующему, в котором князь М.Д. Горчаков поручал вниманию его этих страдальцев.