Похоже, лавры успешной Балаклавы, выигранной Меншиковым, не давали Горчакову покоя и он надеялся на повторение «… дела 13 октября; но удобное для этого время было уже упущено. Павел Петрович, зная хорошо местность, об атаке которой шла речь, употреблял все свое усилие и приводил всевозможные доводы, чтобы отклонить дело, имевшее все шансы против себя… Результатом этого совещания было решение открыть действие на левом фланге, т.е. с одной стороны у деревни Шули, а с другой на Гасфортову гору, и уже впоследствии предпринять что-нибудь против Федюхиных высот».^{158}

Таким образом, военный совет еще не начинался, а личное мнение Липранди не играло абсолютно никакой роли и никак не могло повлиять на решение главнокомандующего, упорно совершающего очередную, но едва ли не самую грандиозную ошибку в Крымской войне. Американский военный историк капитан Уолтер Тревис в своей статье «Военный гений в Крымской войне» справедливо считает, что союзное командование, как и русское, тоже совершало ошибки, но в отличие от последнего они не носили характер роковых.^{159}

Наверное Черная речка — наилучшее тому подтверждение.

Горчаков в своих комментариях сжато дает замысел сражения, не вдаваясь в его детали, справедливо понимая, что именно эти детали могут быть использованы как обвинение его самого в бессмысленном истреблении людей. Тем более, что благодаря его пассивности, равно как пассивности предшественника — князя Меншикова, достигнутый ранее, во время Балаклавского сражения, успех, когда были взяты Федюхины и прилегающие к ним высоты, был сведен на нет оставлением их русскими войсками и последующим занятием сначала французами, а потом сардинцами с последующим укреплением.

В первую очередь были определены ключевые фигуры, которые должны были сыграть главные роли (после самого Горчакова, естественно). Таковых было двое.

«…Главная роль в диспозиции предназначалась двум генералам: Реаду и Липранди. Реад должен был со своими двумя дивизиями стать около Федюхиных высот, завязать артиллерийский бой, но не атаковать эти горы без специального, особого приказания от Горчакова. А генералу Липранди было приказано овладеть высотами близ Чоргуна. Дальше Горчаков предполагал двинуть пехоту обеих реадовских дивизий на подкрепление Липранди, а против Федюхиных высот оставить артиллерию Реада, которая и должна была продолжать обстрел, но отнюдь не делать попыток овладеть Федюхиными горами».^{160}

На первый взгляд все правильно. Если внимательно посмотреть на карту, можно обнаружить, что направление действий русских войск во многом совпадает с событиями сражения 25 октября 1854 г. Тогда, заняв ряд господствующих высот, русские, исполнив задуманное, не стали развивать достигнутый ими успех. Предприняв несколько весьма вялых кавалерийских атак, выпадающих из плана сражения, они отошли практически на исходные позиции в район Федюхиных высот, а со временем уступили их неприятелю, отойдя на Инкерманские высоты. В полной мере воспользовавшись сложившейся ситуацией, французы заполнили их своими войсками и обустроили, получив, таким образом, еще один дополнительный пояс прикрытия собственных тыловых позиций.

Прибывший в скором времени сардинский воинский контингент прочно обосновался на горе Гасфорта, блокируя последний возможный путь обхода неприятеля для русских войск. Теперь успех полевого сражения мог быть достигнут лишь при условии, что русские войска, связав боем французов на Федюхиных высотах, сумеют обойти сардинские позиции через Чоргун и выйти на направление Камары и далее на Балаклаву. В этом случае, даже если неприятелю удастся перебросить резервы, то он в первую очередь будет вынужден направить их на Федюхины высоты, которые будут под постоянным артиллерийским обстрелом.

Замысел содержал в себе некоторый разумный фактор, заключавшийся в отвлечении противника от истинного направления главного удара. Можно предположить, что в плане русского командования действительно присутствовал демонстрационный удар с приковыванием к себе основных неприятельских сил и последующее связывание их боем. Эта роль отводилась генералу Реаду и войскам его корпуса.

Реад Николай Андреевич — генерал-адъютант, генерал от кавалерии, член Государственного Совета. Поисходил из дворян Смоленской губернии. Родился в 1793 г. Получил домашнее образование, был определен унтер-офицером в Лейб-гвардии Преображенский полк. 3-го апреля 1808 г. был переименован в подпрапорщики, а в 1810 г. — произведен в прапорщики и переведен в Корпус инженеров путей сообщения на правах инженера 3-го класса, в каковом звании и был произведен в 1811 г. в капитаны.

Свою военную деятельность начал в Отечественную войну 1812 г.. Состоя в резерве Корпуса инженеров путей сообщения, участвовал в первый раз в деле против французов 15 июня 1812 г. при Витебске и за храбрость получил орден Св. Владимира 4-й ст. с бантом. Принимал участие в прикрытии отступления русской армии от Витебска, участвовал в сражении при деревне Орлове, в нескольких перестрелках с французами, а также был в прикрытии батарей при Смоленске.

При переправе русских войск через Днепр проявил распорядительность. Отличился в сражении при Вязьме. Участвовал в Бородинской битве, после которой он был произведен, «за боевое отличие», в майоры, оставаясь по-прежнему в передовом отряде действующей армии. Затем принимал участие в делах при Воронове, Боровске, Тарутине и под Красным.

За оказанное в этих делах мужество был произведен в подполковники, а когда в 1813 г. русская армия перешла в наступление — участвовал в штурме Дрездена, при селении Оберсвальде принимал участие в поражении армии Наполеона.

Мужество и примерная храбрость, которые проявил он в этих боях, а особенно в сражении под Лейпцигом, были отмечены награждением его орденом Св. Анны 2-й ст. и саблей с надписью «за храбрость». В 1814 г. за отличные действия во всех сражениях, как выпадавших на долю авангарда, так и в качестве строевого офицера, принимавшего на себя различные опасные поручения и производившего рекогносцировки, так и исполнителя в нужных случаях обязанностей инженерного офицера, был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. и Прусским орденом Pour le mérite. За время пребывания в Париже, как и большинство русских офицеров, увлекся масонством и поступил в число членов одной из масонских лож, а впоследствии, по возвращении в Россию, даже состоял членом одного из тайных обществ. Однако не принимал деятельного участия в собраниях общества и планах его членов, а потому избежал участи, постигшей его товарищей после 14 декабря 1825 г. В декабре 1824 г. был произведен в полковники и назначен командиром Ольвиопольского гусарского полка. За прекрасное командование им был назначен в 1828 г. флигель-адъютантом к императору Николаю I.

Во время войны с Турцией (1828–1829 гг.) сопровождал царя в его поездках по Югу России.

В 1831 г. принимал участие в подавлении Польского восстания. Отличился в генеральном сражении под Прагой, во время которого поляки потерпели полное поражение. За это был произведен в генерал-майоры с оставлением в занимаемой должности командира полка (1831 г.). 23-го марта два эскадрона его полка под его командованием близ Гарвалина встретили отряд повстанцев, атаковали его и обратили в бегство.