После батарей резерва, второй неприятный сюрприз для русских, о котором мы говорили выше, состоял из двух батальонов 73-го и одного батальона 62-го полка линейной пехоты, которые Клер выдвинул по приказу Эрбильна. Этим он усилил оборону французов, состоявшую до того из отходивших от реки двух малочисленных батальонов 2-го зуавского полка и нескольких рот 19-го батальона стрелков, находившихся на пределе своих возможностей. К тому времени эти части потеряли почти 400 человек ранеными, убитыми и пленными. А их командиры — полковник Дарбуа и майор Алпи — лежали на земле смертельно раненые.^{364}

Оставив в покое захваченные орудия, часть из которых пытались увезти с собой, остатки Одесского полка начали откатываться вниз по склону. Можно только предполагать, что случилось с поднявшейся на Федюхины высоты русской пехотой. Вероятнее всего нечто, подобное происшедшему на Альме с английским 23-м Уэльским фузилерным полком. Разница (но существенная) лишь в том, что в сентябре 1854 г. это был, скорее, русский экспромт, а в августе 1855 г. — хорошо спланированные французские действия. Уже торжествовавшие победу и уверовавшие в свой успех одесцы, очистив от противника захваченные укрепления, попали под удар нескольких (как минимум двух) батарей и были засыпаны картечью, густо перемешанной с ружейными пулями линейной пехоты и стрелков. Чтобы ни говорилось об эффективности артиллерийских выстрелов орудийных систем середины XIX в., шквал огня, открытого с небольшого расстояния, не превышающего 300–400 м, не смогла бы выдержать никакая регулярная пехота ни одной из европейских армий того времени. Об интенсивности огня говорит то, что, например, 3-й зуавский полк расстрелял почти все боеприпасы еще в первой фазе сражения.^{365}

Ряды Одесского полка были уже расстроены, часть солдат гонялась за не успевшими уйти французами, часть ввязалась в эпизодические схватки, как например, солдаты прапорщика Лукина, бросившиеся отбивать французское знамя, а часть бойцов просто устремилась за трофеями, и вот тут-то воздействие сочетания неприятельского артиллерийского и ружейного огня возымело нужный результат. Стремительная атака русских, сравниваемая Базанкуром с горной лавиной, захлебнулась в собственной крови. Одним из первых павших с пулевой раной стал Святополк-Мирский. Его рассказ о сражении на Черной речке — одно из лучших дошедших до наших дней описаний этого трагического дня. Это малоэмоциональное, почти деловое повествование настоящего русского офицера, одного из тех, кто исполнял свой воинский долг, продемонстрировав верность своим нравственным принципам.

Поведение в сражении на Черной речке множества русских офицеров, какой бы критике оно не подвергались как до, так и после Крымской войны, достойно памяти потомков. Но, увы, подобного я не могу сказать о подавляющем большинстве генералов, приведших войска — этот великолепный «человеческий материал» к подножию Федюхиных высот, где французская картечь в считанные часы переработала его в окровавленные груды еще недавно живой человеческой плоти.

«…Вряд ли стоит вспоминать всю несуразицу, нелепости, высказанные по адресу русского офицерского корпуса. Они диктовались вполне понятными соображениями. Весьма интересно, кстати, такое явление: если применительно к более давним временам о русском офицерстве (и о русской армии вообще) еще можно было говорить вполне уважительно, то чем ближе к 1917 г. — тем прохладнее следовало о нем отзываться. Воспевать подвиги героев 1812 г. можно было беспрепятственно, чуть меньшую популярность имела оборона Севастополя, еще реже (в основном по круглым датам) писали о героях Шипки и Плевны, почти не вспоминали о защитниках Порт-Артура, и надо было быть уж очень большим оригиналом, чтобы сказать доброе слово о сражавшихся на полях первой мировой войны».^{366}

«…к сожалению, ни мужество, ни геройское самоотвержение наших храбрых войск, возбудивших удивление даже в самом противнике, не послужили к удержанию за нами отбитых уступов Федюхиных высот: они были подавлены превосходством сил неприятеля, имевшего кроме того, на своей стороне все выгоды местности и стрельбы».^{367}

К моменту, когда Одесский полк оставлял захваченную позицию, к французам наконец подошел 50-й линейный полк — опытное подразделение, закаленное в боях, уже успевшее отличиться своей стойкостью при Инкермане. К атаке приготовился и полковник Поле со своими зуавами, уже раненый в руку, но продолжавший оставаться в строю. Позже, за доблесть в сражении на Черной речке, Поле был назначен командиром только что сформированного гвардейского зуавского полка.

Атака французской пехоты произошла в тот момент, когда генерал Бельгард бросил последовательно на высоты два оставшихся полка дивизии: Азовский и Украинский. Об азовцах, двигавшихся немного впереди, мы уже говорили. Русская пехота двинулась вперед с таким же яростным порывом, как и уже усеявшие склоны высот одесцы. Но все завершилось быстро. На сей раз «виновницей» оказалась французская пехота.

Полк Поле «…встретил сначала батальонным огнем русские войска, наступавшие по средней Федюхиной высоте. Затем генерал Фальи ударил в штыки и вынудил расстроенные части 12-й пехотной дивизии податься назад; они отошли за реку, поддерживая перестрелку с неприятелем в ожидании прихода подкреплений, отправленных уже в это время главнокомандующим к месту боя. Метко направленный огонь двух французских батарей, расположенных на уступах Федюхиных высот, причинил нашим войскам большие потери».^{368} Это слова Тотлебена, он сказал коротко, но смысл в этом абзаце заложен большой. Попробую пояснить его. «Ударил в штыки» — значит не устроил свалку, сопряженную с битием прикладами по головам и протыканием животов, как могут себе представить романтичные барышни со своим специфическим взглядом на реалии войны. До лязга стали дело доходило далеко не всегда. Свинец собирал значительно больший урожай. Командиры сами старались избегать рукопашной схватки. И дело было даже не в ужасе и возможных больших потерях. О числе убитых и раненых холодным оружием в сражении на Черной речке мы остановимся ниже. Но сейчас, когда речь идет о самом сражении, считаю необходимым сказать, что не только в середине XIX в., но и гораздо раньше, со второй половины XVII в., применение холодного оружия в бою было редкостью. Об этом можно говорить много и долго, но сейчас не стоит вдаваться в столь мелкие детали, хотя знать и понимать их необходимо. Для тех, кто хочет спорить, приведу лишь одно высказывание западноевропейского военного теоретика и историка Гриммельгаузена, произнесенное им в еще 1670 г.: «Тот, кто убьет пикинера, которого он мог бы пощадить, проливает кровь неповинную; пикинер сам никому не причинит вреда, разве — кто сам напорется на его пику». Посему не следует формировать мнение об облике сражений Крымской войны по итогам посещения музея-панорамы. Франц Рубо — великий художник, но если бы он попытался изобразить войну, как она есть, получилось бы как у Генри Клиффорда — грязно, кроваво и никакой высокопарной патетики. Разница в том, что от работы Рубо пахнет порохом и славой, а от рисунков Клиффорда — разлагающимся мясом.