– Ты уже довел маму до психотерапевта. Теперь еще этот несчастный ребенок будет на учете до конца жизни. Ты омерзителен, – говорит она, глядя вдаль.

Я опять согласно киваю, и это движение вызывает приступ тошноты.

– Мистер Холл?

Мы с Мег поворачиваемся к докторше, которая разговаривала со мной раньше. Я поднимаю руку.

– А, вот вы где. Ну, все вполне прилично. Ничего не сломано, трещин нет. Только небольшое сотрясение. Возможна тошнота, даже рвота; если за сутки не пройдет, сразу к нам. – Она смотрит на Мег с улыбкой. – А вы, мисс?

– Дочь. – Мег кривится.

– Не следует оставлять его без присмотра, понимаете?

Мег кивает, тянет меня со скамьи и подталкивает к выходу.

– А где одежда?

Докторша, заметив, что я почти раздет, осматривает коридор. На мне нет ни носков, ни обуви, ни рубашки; только забрызганное кровью белое банное полотенце, вероятно, оно принадлежит Эмме.

– Он не заслужил одежду, – цедит сквозь зубы Мег, и меня протаскивают сквозь крутящиеся двери к парковке в холодный ночной воздух.

Я просыпаюсь от птичьих трелей. Мег стоит надо мной со стаканом воды.

– Пей, – велит она.

Делаю, что сказано. Английская водопроводная вода льется на мой шершавый язык. Становится легче. Я у дочери в комнате, в квартирке в Клэпхеме, которую она делит с двумя другими девушками.

Сажусь на узкой кровати.

– Почему я здесь? И где спала ты?

Она кивает на брошенные на пол одеяла.

– Ты заснул в машине. Сюда было ближе, чем до квартиры Бена. Ты что, совсем ничего не помнишь?

– Нет. Прости, Мег.

Пытаюсь встать; голову пронзает острая боль – словно череп пробили кинжалом. Я борюсь с позывами к рвоте.

– Не шевелись. А то вся вода хлынет наружу.

– Надо позвонить на работу. – Я ищу взглядом пиджак и телефон.

Мег пожимает плечами:

– Полагаю, все твои вещи по-прежнему у нее. Я уже связалась с Мэттом и сказала, что ты сегодня не придешь.

– Связалась? – Я прикрываю глаза и откидываюсь на тонкую подушку. В висках стучит. – Каким образом?

– Позвонила маме и спросила его номер.

Я громко сокрушаюсь:

– Мег, надеюсь, ты…

Она отмахивается:

– Прекрати, папа. Я ничего ей не рассказала. Доволен? – Она встряхивает длинными волосами, совсем как в рекламе шампуня. Только злость в ее глазах совсем не рекламная. – Ты вынудил меня врать маме. Господи, ну что ты за гад такой!

– Что ты ей сказала?

– Что ты поранился. Я просто умолчала про обстоятельства. Сказала, на тебя напали.

Мои губы изгибаются в улыбке.

– Ну, в некотором роде.

Она пытается сдержать усмешку:

– Напали… ревнивый сопливый пацан. Нет, я не стала ей этого говорить.

– Спасибо, Тыковка.

Я тянусь погладить ее. Она совсем рядом… И комната такая маленькая…

Мою руку резко сбрасывают.

– Я промолчала не ради тебя. Ради нее, – говорит Мег.

– Знаю. Все равно спасибо.

Она пожимает плечами.

– Ну, если в ближайшие пару часов тебя не потянет блевать, я рискну сходить на лекцию. Не помрешь здесь без меня?

– Конечно. – Я вытягиваюсь на кровати. Часы на стене показывают полдвенадцатого. Мне следует быть на работе. – Кстати, что сказал Мэтт?

Мег улыбается.

– Я не стала врать Мэтту, папа. Сказала, что сыночек твоей любовницы проломил тебе голову.

Живот, и без того пустой, скручивает спазмом.

– Ч-черт!

– Угу. – Мег смеется и садится к столу. – Он ровно так и сказал. Ладно, спи. Мне надо заниматься.

– Я пойду. – Пытаюсь выбраться из постели.

– Лежи, чтоб тебе! – рявкает она, и ее глаза вновь сверкают. – Тебе велено оставаться в постели до вечера. А потом мне придется отвезти тебя домой: ты ведь голый.

– У меня все хорошо. – Упрямо сажусь на край постели, не обращая внимания на молотки в голове.

– Папочка, ты, конечно, на букву «х», но это совсем другое слово. Поэтому будь послушным мальчиком и ляг, наконец! – Ее голос смягчается. – Ложись, а?

Я подчиняюсь. Голова плывет, в ней, как в калейдоскопе, мелькают картинки. Бет разговаривает с дочерью по телефону; Эмма не знает, куда мне позвонить, ведь мой телефон по-прежнему у нее; Гарольд, чтоб ему было хорошо, бросается на меня, любовника его матери.

Мег действительно говорила вчера что-то насчет того, что Бет лечится у психотерапевта?

Дочь сидит за столом, обложившись книгами по криминологии, ее специальности. Лица знаменитых серийных убийц таращатся на меня с разворотов толстенных томов. Странная у нее комната: кровать под розовым покрывалом с китайскими фонариками в изголовье, каждый миллиметр свободного пространства забит книгами с пугающими названиями. Я смотрю на Мег. Она прямо держит спину – многолетние уроки матери не прошли даром – и делает вид, что штудирует толстый фолиант, но я вижу, что мысли ее витают далеко.

– Ты видишься с мамой?

– Когда ты вчера позвонил, я как раз возвращалась от нее, – отвечает Мег, не поднимая головы от страницы.

– Я послал ей е-мейл. – Я умалчиваю о том, что именно получил в ответ и куда мне посоветовали засунуть мои поцелуи. – Как она?

– Лучше, чем в прошлый раз. Она сильная. Выдержит и это.

И это?

– Она простит меня когда-нибудь, как ты думаешь?

Мег словно не слышит.

– Мег?

Она поднимает на меня глаза.

– А ты бы простил?

– О чем ты?

– Это ведь не в первый раз, верно, папочка?

Я вздрагиваю. Мое прошлое полощут все, кому не лень, но я не нахожу в себе силы ответить на вопрос дочери. Пытаюсь представить, как бы чувствовал себя, если бы роли поменялись. Хорошего мало. Живот опять крутит, и я задумываюсь, зачем делаю то, что делаю. Зачем я причиняю боль людям, которых люблю, почему жду, что меня простят по первой просьбе. Я вспоминаю родителей. Они тоже вечно ждали от меня прощения. Закрываю глаза…

– Не в первый.

Мег возвращается к серийному убийце Теду Банди, предпочитая иметь перед глазами его искривленную рожу.

Я думал, что ниже упасть в глазах дочери уже невозможно, – но выражение ее лица, когда она запасным ключом открывает дверь квартиры моего брата Бена, уверяет меня в обратном.

Там уже находится Эмма.

– Милый! Я так волновалась!

Она поднимается с дивана, который видно от входной двери. Видит Мег. На ее лице отражается работа мысли, она складывает два и два.

– Ключи… – Она показывает на пиджак и остальную привезенную одежду; мои минималистичные плавки венчают вершину пирамиды. – Ключи были в кармане. Я надеюсь, ты не возражаешь?

– Ну, дальше без меня. – Мег разворачивается к двери.

– Не уходи. – Я тяну ее за джемпер.

– Убери руки! – шипит она.

Мои пальцы разжимаются.

– Было приятно познакомиться, Мег, – говорит Эмма. – Очень жаль, что при таких нелепых обстоятельствах. – И пожимает плечами.

Мег делает неопределенный жест и уходит.

Когда дверь хлопает, Эмма снова повторяет:

– Милый! – Утыкается носом мне в шею. – Прости, прости. Я не знала, что Гарольд придет. Я отправила его с Аланом, велела подумать над своим поведением; надеюсь, он перед тобой извинится.

В высоких окнах гостиной отражаются наши силуэты. Раздвижная дверь на крошечный балкон открыта; снизу доносятся звуки улицы. В отражении высокая фигура Эммы нависает над моей. Там, в стекле, я – сорокатрехлетний придурок со ссадиной на голове.

– Просто я все время злюсь. Все время, – пытаюсь я сформулировать. – Злюсь, пугаюсь, теряюсь.

И рассказываю, как Карен попросила своего брата Брайана, он строитель, и они приехали и установили в моем гараже боксерскую грушу.

Доктор ухмыляется.

– Уже опробовала?

– О да! – Я поднимаю руку и демонстрирую небольшой синяк на костяшках пальцев. – Я говорила себе, что это просто выброс энергии, но на самом деле представляла Адама.