— Только не говори, что это он тебя приложил.

Я молчу. Меня тошнит; пронизывающий все вокруг запах антисептика не отвлекает, и в горле стоит мерзкий привкус.

— Ты уже довел маму до психотерапевта. Теперь еще этот несчастный ребенок будет на учете до конца жизни. Ты омерзителен, — говорит она, глядя вдаль.

Я опять согласно киваю, и это движение вызывает приступ тошноты.

— Мистер Холл?

Мы с Мег поворачиваемся к докторше, которая разговаривала со мной раньше. Я поднимаю руку.

— А, вот вы где. Ну, все вполне прилично. Ничего не сломано, трещин нет. Только небольшое сотрясение.

Возможна тошнота, даже рвота; если за сутки не пройдет, сразу к нам. — Она смотрит на Мег с улыбкой. — А вы, мисс?

— Дочь. — Мег кривится.

— Не следует оставлять его без присмотра, понимаете?

Мег кивает, тянет меня со скамьи и подталкивает к выходу.

— А где одежда?

Докторша, заметив, что я почти раздет, осматривает коридор. На мне нет ни носков, ни обуви, ни рубашки; только забрызганное кровью белое банное полотенце, вероятно, оно принадлежит Эмме.

— Он не заслужил одежду, — цедит сквозь зубы Мег, и меня протаскивают сквозь крутящиеся двери к парковке в холодный ночной воздух.

Я просыпаюсь от птичьих трелей. Мег стоит надо мной со стаканом воды.

— Пей, — велит она.

Делаю, что сказано. Английская водопроводная вода льется на мой шершавый язык. Становится легче.

Я у дочери в комнате, в квартирке в Клэпхеме, которую она делит с двумя другими девушками.

Сажусь на узкой кровати.

— Почему я здесь? И где спала ты?

Она кивает на брошенные на пол одеяла.

— Ты заснул в машине. Сюда было ближе, чем до квартиры Бена. Ты что, совсем ничего не помнишь?

— Нет. Прости, Мег.

Пытаюсь встать; голову пронзает острая боль — словно череп пробили кинжалом. Я борюсь с позывами к рвоте.

— Не шевелись. А то вся вода хлынет наружу.

— Надо позвонить на работу. — Я ищу взглядом пиджак и телефон.

Мег пожимает плечами:

— Полагаю, все твои вещи по-прежнему у нее.

Я уже связалась с Мэттом и сказала, что ты сегодня не придешь.

— Связалась? — Я прикрываю глаза и откидываюсь на тонкую подушку. В висках стучит. — Каким образом?

— Позвонила маме и спросила его номер.

Я громко сокрушаюсь:

— Мег, надеюсь, ты…

Она отмахивается:

— Прекрати, папа. Я ничего ей не рассказала. Доволен?

— Она встряхивает длинными волосами, совсем как в рекламе шампуня. Только злость в ее глазах совсем не рекламная. — Ты вынудил меня врать маме.

Господи, ну что ты за гад такой!

— Что ты ей сказала?

— Что ты поранился. Я просто умолчала про обстоятельства.

Сказала, на тебя напали.

Мои губы изгибаются в улыбке.

— Ну, в некотором роде.

Она пытается сдержать усмешку:

— Напали… ревнивый сопливый пацан. Нет, я не стала ей этого говорить.

— Спасибо, Тыковка.

Я тянусь погладить ее. Она совсем рядом… И комната такая маленькая…

Мою руку резко сбрасывают.

— Я промолчала не ради тебя. Ради нее, — говорит Мег.

— Знаю. Все равно спасибо.

Она пожимает плечами.

— Ну, если в ближайшие пару часов тебя не потянет блевать, я рискну сходить на лекцию. Не помрешь здесь без меня?

— Конечно. — Я вытягиваюсь на кровати. Часы на стене показывают полдвенадцатого. Мне следует быть на работе. — Кстати, что сказал Мэтт?

Мег улыбается.

— Я не стала врать Мэтту, папа. Сказала, что сыночек твоей любовницы проломил тебе голову.

Живот, и без того пустой, скручивает спазмом.

— Ч-черт!

— Угу. — Мег смеется и садится к столу. — Он ровно так и сказал. Ладно, спи. Мне надо заниматься.

— Я пойду. — Пытаюсь выбраться из постели.

— Лежи, чтоб тебе! — рявкает она, и ее глаза вновь сверкают. — Тебе велено оставаться в постели до вечера. А потом мне придется отвезти тебя домой: ты ведь голый.

— У меня все хорошо. — Упрямо сажусь на край постели, не обращая внимания на молотки в голове.

— Папочка, ты, конечно, на букву «х», но это совсем другое слово. Поэтому будь послушным мальчиком и ляг, наконец! — Ее голос смягчается. — Ложись, а?

Я подчиняюсь. Голова плывет, в ней, как в калейдоскопе, мелькают картинки. Бет разговаривает с дочерью по телефону; Эмма не знает, куда мне позвонить, ведь мой телефон по-прежнему у нее; Гарольд, чтоб ему было хорошо, бросается на меня, любовника его матери.

Мег действительно говорила вчера что-то насчет того, что Бет лечится у психотерапевта?

Дочь сидит за столом, обложившись книгами по криминологии, ее специальности. Лица знаменитых серийных убийц таращатся на меня с разворотов толстенных томов. Странная у нее комната: кровать под розовым покрывалом с китайскими фонариками в изголовье, каждый миллиметр свободного пространства забит книгами с путающими названиями. Я смотрю на Мег. Она прямо держит спину — многолетние уроки матери не прошли даром — и делает вид, что штудирует толстый фолиант, но я вижу, что мысли ее витают далеко.

— Ты видишься с мамой?

— Когда ты вчера позвонил, я как раз возвращалась от нее, — отвечает Мег, не поднимая головы от страницы.

— Я послал ей е-мейл. — Я умалчиваю о том, что именно получил в ответ и куда мне посоветовали засунуть мои поцелуи. — Как она?

— Лучше, чем в прошлый раз. Она сильная. Выдержит и это.

И это?

— Она простит меня когда-нибудь, как ты думаешь?

Мег словно не слышит.

— Мег?

Она поднимает на меня глаза.

— А ты бы простил?

— О чем ты?

— Это ведь не в первый раз, верно, папочка?

Я вздрагиваю. Мое прошлое полощут все, кому не лень, но я не нахожу в себе силы ответить на вопрос дочери. Пытаюсь представить, как бы чувствовал себя, если бы роли поменялись. Хорошего мало. Живот опять крутит, и я задумываюсь, зачем делаю то, что делаю. Зачем я причиняю боль людям, которых люблю, почему жду, что меня простят по первой просьбе.

Я вспоминаю родителей. Они тоже вечно ждали от меня прощения. Закрываю глаза…

— Не в первый.

Мег возвращается к серийному убийце Теду Банди, предпочитая иметь перед глазами его искривленную рожу.

Я думал, что ниже упасть в глазах дочери уже невозможно, — но выражение ее лица, когда она запасным ключом открывает дверь квартиры моего брата Бена, уверяет меня в обратном.

Там уже находится Эмма.

— Милый! Я так волновалась!

Она поднимается с дивана, который видно от входной двери. Видит Мег. На ее лице отражается работа мысли, она складывает два и два.

— Ключи… — Она показывает на пиджак и остальную привезенную одежду; мои минималистичные плавки венчают вершину пирамиды. — Ключи были в кармане. Я надеюсь, ты не возражаешь?

— Ну, дальше без меня. — Мег разворачивается к двери.

— Не уходи. — Я тяну ее за джемпер.

— Убери руки! — шипит она.

Мои пальцы разжимаются.

— Было приятно познакомиться, Мег, — говорит Эмма. — Очень жаль, что при таких нелепых обстоятельствах.

— И пожимает плечами.

Мег делает неопределенный жест и уходит.

Когда дверь хлопает, Эмма снова повторяет:

— Милый! — Утыкается носом мне в шею. — Прости, прости. Я не знала, что Гарольд придет. Я отправила его с Аланом, велела подумать над своим поведением; надеюсь, он перед тобой извинится.

В высоких окнах гостиной отражаются наши силуэты.

Раздвижная дверь на крошечный балкон открыта; снизу доносятся звуки улицы. В отражении высокая фигура Эммы нависает над моей. Там, в стекле, я — сорокатрехлетний придурок со ссадиной на голове.

— Просто я все время злюсь. Все время, — пытаюсь я сформулировать. — Злюсь, пугаюсь, теряюсь.

И рассказываю, как Карен попросила своего брата Брайана, он строитель, и они приехали и установили в моем гараже боксерскую грушу.