Звоню Бену, который, ко всему прочему, ведет мои счета. Он поднимает трубку с первого гудка.

— Лиззи, что?

— Если я уволю своего агента и потрачу его комиссионные на туфли, будет ли этот расход освобожден от налогов?

— Хм… Туфли…

— Именно. Туфли. Ботинки, если точнее.

— А я думал, ты пишешь песню для фильма.

— Она написана, жду новостей. — Дергаю заусенец на пальце. — Поэтому сейчас я занялась покупкой обуви через Интернет. В «Селфридже» продают ботиночки.

С красными подошвами. Просто мечта!

— Э-э…

— Что еще за «э-э»?

— Ничего.

— Ты четко и внятно сказал «э-э».

— Позвони Джошу.

— Он на мои звонки не отвечает! Я уже с ума схожу!

— Тогда покупай ботинки.

— Я не могу себе их позволить, пока не выясню, что там с песней.

— Там налог.

— Вот именно.

— Давай-ка съезди в Лондон вечером, а то ты уже от скуки бесишься. Мы с Карен встречаемся в «Водопое ». Приезжай, она обрадуется.

Я колеблюсь. Странно — Бен приглашает меня посидеть в баре с ним и моей собственной подругой.

Мы с Карен знакомы со школьных времен, вместе занимались в театральном кружке. Ей тогда было двенадцать, мне — четырнадцать. Я была свидетелем ее неудачного брака и нескольких неудачных романов, поэтому сейчас я рада, что у них с Беном все складывается.

Но прежде в «Водопое» Карен встречалась со мной!.. Несмотря на радость, я все-таки немножко ревную.

— Есть дневной поезд, — продолжает он. — Мы подойдем к семи. Я заказал отдельную кабинку для «выпьем и закусим». По дороге можешь зайти в «Селфридж» — хоть посмотришь на свои ботиночки.

Для «выпьем и закусим». Так мы с Карен говорили, когда собирались в «Водопой» хорошо посидеть.

Заказывали крошечные порции всего на свете и непременно бутылку шампанского или игристого вина — в зависимости от состояния кошелька. Теперь придется замуровать в офисе не только Джоша, но и Бена. Впрочем, я старательно сдерживаю негодование.

— Ладно. А ты придумай, как внести ботиночки в список необходимых расходов.

Я кладу трубку и говорю себе:

— К черту их обоих! К черту Джоша, Бена, Жиля с его «руководящей должностью». Я хочу новые туфли.

Аза Зель у меня в голове начала зудеть: «Вот дура!

Вчера жалела мать умирающего мальчика, а сегодня рвешься покупать ботиночки?»

Плевать на ее слова.

Последнее время я все чаще стараюсь не обрывать, а убеждать. Спокойно, говорю я ей, все идет своим чередом.

Я куплю ботинки, потому что заслужила, а когда в Лос-Анджелесе оценят мою песню, я пожертвую деньги детскому отделению больницы Святого Петра.

Аза, кажется, этим удовлетворяется и умолкает наконец, дрянь такая.

Мы уговариваемся поиграть в гольф-клубе на Сент-Джордж-Хилл, поскольку у нас с Мэттом есть там корпоративное членство. Я зарезервировал площадку на утро и предложил Тиму Гренджеру потом вместе пообедать, но он отказался — прислал по электронной почте письмо, что сначала навестит Ноя и только потом вернется в город. Мне обидно. Почему он так со мной?

О назначенной встрече знают Тим, Кира и Гордон, а из моего окружения никто, даже Мэтт. Я сказал ему, что нам с Тимом лучше бы поговорить наедине, решить все острые моменты и уладить конфликт.

Мэтт отнесся к затее без энтузиазма; считает, что разговор втроем надежнее.

В восемь тридцать к парковке подкатывает машина Тима. Водитель по имени Коул высаживает его и идет к багажнику за клюшками. Тим ждет, уткнувшись в смартфон. Я собираю свой собственный инвентарь и иду к нему. Протягиваю руку.

— Тим, — говорю я, — рад тебя видеть.

— Я сброшу тебе сообщение, Коул, когда мы дойдем до восемнадцатой.

Тим игнорирует и мою руку, и мое приветствие.

Остается лишь сделать вид, что ничего не происходит, и пойти в сторону клуба, надеясь, что он направится следом. Я не понимаю, как себя вести, пусть тон задает Гренджер. Я бы хотел поговорить о том, как они выбросили меня из своего дела, нечестно выбросили.

Его, без сомнения, куда больше интересует Ной и факт моего отцовства. Так или иначе, разговор получится непростой.

Мы молча играем первую лунку и идем в сторону второй. Я хочу во что бы то ни стало дождаться, чтобы он заговорил первым. Первый словесный удар.

— И как долго ты, женатый человек, спал с моей сестрой?

Я не поддаюсь на наживку.

— Мы с Кирой были друзьями. И провели вместе только одну ночь. — В этом случае лучшая политика — честность.

— Одного раза хватило, не так ли?

— Для чего?

— Сломать несколько жизней.

Не отвечай!

— При всем уважении, Тим, что я мог сделать?

Кира сообщила мне, что беременна и намерена рожать.

И что я ей совсем не нужен. Я уважаю ее решение, тем более очень скоро она вышла замуж. Ной был еще совсем малышом. Так чью жизнь я сломал?

Он молчит.

— Не моя вина, что Ной заболел, Тим.

— Возможно, твоя. Мог быть генетический сбой.

Возможно, твоя ДНК такая же дерьмовая, как ты сам.

Я уже не уверен, стоит ли нам оставаться на площадке.

Тим злится. На Киру, на меня, на весь мир.

Я четко ощущаю его иррациональную ненависть.

Раньше я надеялся, что смогу его убедить, теперь — нет. А он находится за моей спиной и орудует стальной клюшкой.

— По твоей вине она была одна во время тяжелой беременности. Просто потому, что тебе захотелось перепихнуться за спиной у жены.

— Я не знал, что беременность…

— Ты не дал ей ни пенса.

— Она не хотела. Я открыл счет на Ноя. Она…

— Засунь свои грязные деньги сам знаешь куда, Адам! Они ему уже не понадобятся.

Меня словно ударили в челюсть.

Тим перехватывает клюшку. Этот человек способен направлять гнев в нужное русло. Мне стоило бы у него поучиться. Какая великолепная подача! И конечно, я пробиваю чуть ли не самый отвратительный удар: мяч летит куда-то в сторону. Тим смеется.

— Почему ты выкинул меня из бизнеса?

Вот, спросил. Он пристально смотрит на меня, потом резко мотает головой:

— Ты козел. К тому же козел, просравший кучу наших денег.

— Дело в состоянии рынка. Вот кто просрал ваши деньги. Ты прекрасно понимаешь: ваши деньги пропали бы независимо от моих советов.

— Значит, тогда сойдемся просто на козле.

Я останавливаюсь.

— Знаешь что, Тим? Я козел по отношению к собственным жене и дочери; черт, пусть даже к женщине, которую бросил. Виноват так виноват. Но я никогда в жизни не подводил клиентов и с Кирой был всегда честен. Мы провели вместе одну ночь — двое взрослых, по взаимному согласию. Единственный человек, который от этого пострадал, — Бет, так что нечего тут меня пробирать. Шел бы ты со своими моралями куда подальше.

Тим кривится от отвращения.

— Вот так? Просто бросил?

— Да .

При воспоминании о том приглашении меня до сих пор пробирает дрожь.

— А Бет про нее знает?

— Да. Она меня засекла. И выкинула из дома.

Я расстался с Эммой, потому что до сих пор люблю Бет. Доволен?

Он смеется:

— He-а. А ты?

Подразумевается: я делаю хуже только себе. И если продолжу в том же духе, суждено ли мне когда-нибудь снова быть счастливым?

— Раньше мы были друзьями.

— Были. По крайней мере, мне так казалось.

— И кто что выиграл, Тим? Кира приняла решение.

Она растила ребенка, а я помалкивал. Все были счастливы, и никто ничего не узнал бы, не заболей Ной.— Он отличный парень. Умница… способный.

Глаза Тима за узкой металлической оправой расширяются.

Мое сердце ухает вниз. Горло перехватывает.— Ты сдал пробу? — спрашивает он.

— Да, жду результатов…

Он меня перебивает:

— Когда сдал?

— Несколько дней назад.

Он качает головой.

— Уже было бы известно. Хорошие новости распространяются быстро. А плохие…

Сердце давит все сильней. Мег. Я знаю, что должен это сделать.