В его акценте ощущается восточноамериканское побережье: не совсем Бостон, но вроде и не нью-йоркская скороговорка.

Я заставляю себя протянуть руку ему навстречу.

— Бет Холл, приятно познакомиться.

Не уверена, что мне так уж приятно, но все сомнения в пользу собеседника. Я снова поглядываю на его головной убор и придерживаю язык.

— Моя бывшая жена страшно боялась летать.

И просто представляла, что едет в автомобиле. Помогало.

Боже. Тридцать секунд болтовни, и он уже рассказывает мне про бывшую жену. Мне это надо?

— В Лос-Анджелес по делам? — спрашивает он.

— Работа. — Прикидываю, не представиться ли кинопродюсером. — Я пишу песни.

— Правда? — Сосед прямо подпрыгивает в кресле. — А я музыкант. Ударник в группе «Бразерс».

Наступает моя очередь подскакивать. Теперь я смотрю на него совсем иначе. «Бразерс» — одна из моих любимых групп, современная версия «Иглз».

У них чудесный сплав рока, поп-музыки и кантри.

Я впечатлена и заинтригована. И я его не узнала. Наверное, из-за банданы. У барабанщика группы «Бразерс » — дикие, спутанные волосы, обычно они закрывают лицо. Я еще не созрела сразу по приземлении мчаться в салон и делать декор зоны бикини, однако следующие одиннадцать часов уже не кажутся мне кошмарными. Внимательно слушаю монолог соседа о шуме двигателей и подаю знак стюардессе, чтобы принесла орешков.

Я немного пьяна. Мой сосед («Вообще-то меня зовут Джефф, но друзья прозвали Пинк, прикинь?») тоже, кажется, не вполне трезв. Его глаза, которые два часа назад были глубокого синего цвета, налились кровью и слегка остекленели. Я же только приступила к главной части своего рассказа.

— Так, значит, смотри, на меня свалилась не просто еще одна тетка, а тетка и ребенок, — говорю я Пинку.

Пинк молча кивает, словно в ситуации нет ничего необычного.

— Он врал мне десять лет. Десять!

Пинк делает еще глоток виски.

Не могу понять, почему мои злоключения не вызывают никакого отклика с его стороны.

— Ты гуляка, Джефф, ой, я хотела сказать, Пинк?

Можешь не говорить, если не хочешь, но вот ты упомянул бывшую жену. Ты играешь в группе. Наверняка много ездишь по гастролям, на тебя бросаются бабы…

По необъяснимой причине я чувствую необходимость изобразить слово «бросаются» пантомимой — и запускаю свой бокал прямо в его выцветшие джинсы.

— Упс! Пардон.

— Да нормально… Ну, я ходил налево. Дошло, когда она меня бросила. Потом как отрезало.

— Думаешь, это просто заложено в мужской ДНК?

Он хохочет:

— Женщины тоже гуляют, знаешь ли.

Я трясу головой:

— Нет. Не-е-ет. Я знаю множество женщин, и ни одна не изменяет.

— Просто ты таких только и знаешь, потому как они гуляют. Очень даже.

Он меня не убедил.

— Я бы пошла с тобой на обед. — Поднимаю бокал в его честь и допиваю шампанское. — Но сейчас, разумеется, не могу, ведь у тебя дефектный ген.

Пинк улыбается:

— А я бы, может, тебя и пригласил.

В проходе останавливается стюардесса с обедом, заказанным нами при посадке. Пинк забирает у нее свой поднос и тянется, чтобы передать мне мой.

— Надо поесть.

— Да ты мудрец, Джефф Пинк.

Он протягивает мне поднос. На горячее — рыбная запеканка, которая подозрительно не пахнет рыбой.

Когда я сообщаю ему об этом, он хохочет и предлагает на замену свой зеленый салат. Мы меняемся тарелками, и я сосредоточиваюсь на поедании листьев.

Съедаю две булочки, надеясь, что они впитают спиртное.

Пью много воды, восстанавливаю некоторую ясность мысли, прошу у Пинка прощения на случай, если наговорила лишнего.

— С тобой забавно, — улыбается он.

Правда? Что-то непохоже. Я ничего забавного не сделала, только поливала грязью все мужское население.— Если я все-таки приглашу тебя в Лос-Анджелесе на обед, ты простишь мне дефективный ген?

Я краснею:

— Возможно. Обед — это обед, верно?

— Верно. Обед — это обед.

— Я просто уточняю.

Чего мне меньше всего надо — это играть над Атлантикой в шарады. Говоря «обед», что он под этим подразумевает? Действительно обед — или завуалированное приглашение на соитие? Господи, я так давно не играла в эти игры!

— С удовольствием, — слышу я собственный голос.

— И никакой сомнительной рыбы, обещаю.

Его бандана сбилась набок, и я вижу соломенные кудри. Длинные. Адам всегда стрижется очень коротко; интересно, каково это, запустить пальцы в мужские волосы? Мне приходится отвернуться: заливающий лицо румянец становится совсем уж неприличным, а внизу живота возникает жар, которого я не ощущала очень давно.

Справившись с дыханием, сижу, уставившись в иллюминатор.

— Ты в порядке, Бет?

— Отлично.

Отлично. Вот только бы проклятый румянец исчез!

И трусики промокли, клянусь. Я смотрю на крыло самолета, на мигающий под ним огонек. Возможно, я просто перепила и так из меня выходит алкоголь?

Или начинаются месячные. Черт, если это правда месячные?

Я считала перед поездкой, вроде должна была проскочить. Прикрываю колени подносом и умудряюсь просунуть кончики пальцев между ног. Закрываю глаза. Нет, не месячные. Пинк.

Я не знаю, ужасаться или радоваться. Последние восемь месяцев я испытывала возбуждение только при помощи вибратора. Боженька на небесах, только я на это способна. Только я способна завестись, представляя мужчину по имени Пинк.

— Бет?

Поворачиваюсь и вижу, что рядом с нами стоит стюардесса.

— Еще шампанского? — спрашивает он.

Прикрываю бокал ладонью и трясу головой. Мне нужно сохранить ясный ум. Мне нужно быть совершенно уверенной, что меня не понесет продолжить игру в шарады. И что я не съеду с катушек и не предложу этому мужчине свой заросший сорняками «садик наслаждений» прямо на высоте тридцать тысяч футов над уровнем моря.

Последние десять дней я совершаю пробежку по дороге на работу, переодеваюсь в офисе и вечером снова бегу домой. Бен скептически относится к моему энтузиазму и уговаривает не перестараться. Нужно лишь добежать до финиша, твердит он; побивать олимпийский рекорд не требуется.

Утром понедельника у лифта я сталкиваюсь с Джен.

С ней молодая девушка, ровесница Мег. Мы знакомимся: это племянница Мэтта, Бекки, наш новый стажер.

Я киваю, извиняюсь за свой вид и отправляюсь к мужской комнате. Быстро принимаю душ и стучу в дверь Мэтта.

— Что за Бекки? — спрашиваю у партнера.

— Моя племяшка. Мы ведь с тобой обсуждали?

— Разве?

— Она получила степень по искусствоведению, пусть поможет Виллу с закупками.

Вилл, Вильгельм Траск, руководит нашим маленьким элитным департаментом искусств — настолько маленьким, что там сейчас всего два человека: он и вот теперь Бекки. Его задача — скупать предметы искусства, которые с большой вероятностью подскочат в цене, по заказу в основном русских и американских клиентов.

— Ей придется поездить.

— С Биллом? — Я вскидываю брови. Вилл, хотя и холостой, имеет репутацию бабника.

— Уж кто бы спрашивал? — ворчит Мэтт. — И ты, того… держи руки подальше.

Я протестующе фыркаю. Мысль о том, чтобы проявлять интерес к ровеснице дочери, кажется дикой даже мне.

— Есть новости из Нью-Йорка. Я связался с Марком, он нашел отличный офис. Надо ловить момент.

— Мне он тоже написал, — кивает Мэтт. — Я пытаюсь разобраться с окончательной сметой.

Он взволнован. Хотя бизнес у нас общий, сейчас сбывается мечта Мэтта — основать в Нью-Йорке небольшой офис компании «Холл энд Фрай».

— Надо бы посмотреть.

— Билет куплен на четверг. Ты в ежедневник когда-нибудь заглядываешь?

Я машу ему на прощание, прохожу мимо Джен и Бекки — и это опять наводит на мысль о Мег.

Направляясь в свой кабинет, пытаюсь до нее дозвониться.

Результат предсказуем, но я продолжаю писать ей, чтобы она знала: несмотря на проснувшуюся в ней ненависть ко мне, я за нее переживаю, особенно сейчас, когда Бет улетела.