Когда я работал на автобазе, наше с Икрамовым упорство и нетерпимость к плутням уже стали приносить плоды. «Левые» рейсы прекратились. Но как влиять на людей, которые сами привыкли распоряжаться? Их болезнь не видна постороннему глазу и именно поэтому проникает глубоко, как безобразная опухоль.

«Надежность» Латифзаде, разумеется, ценное качество. Оставалось научиться работать с ним рука об руку.

Мой кабинет дружно заполнялся, и я искал первые слова:

— Вы знаете, по какой причине вас пригласили? Не станем же терять времени. У меня всего одно предложение: перечтем сообща список кандидатов, выскажем свои соображения, а потом доведем наши рекомендации до сведения колхозников. Дадим им время обдумать и подготовиться. Какие будут мнения?

Все молчали. Латифзаде с недовольным видом возразил:

— До выборов два месяца. О чем говорить с колхозниками?

— Вы считаете, мы опоздали?

— Да нет, что вы! Совсем наоборот. Преждевременно. Если уже сейчас сообщить им, что в колхозном руководстве намечаются перемены, это же вызовет полнейший хаос! Посеет анархию. Ни о чем другом и говорить не станут.

— Неужели так-таки ни о чем? — с наигранным простодушием удивился я.

Латифзаде приосанился и посмотрел на меня сожалеюще:

— Конечно, вы привыкли иметь дело с рабочим классом, товарищ Вагабзаде. У него самосознание гораздо выше. Тот или другой директор, рабочие будут выполнять свои обязанности с полной отдачей. Трудовой накал…

Чтобы не дать ему съехать на колею обкатанных фраз, я прервал:

— Хорошо. Посмотрим сначала, какими кадрами мы располагаем и кого наметили. Я читаю: колхоз «Красный Азербайджан», председатель там товарищ Веисов…

По кабинету прошел подавленный вздох. Прошелестел странный шепот, похожий на движение занавесок при сквозняке.

Послушаем сперва мнение председателя районного комитета народного контроля товарища Афганлы Эйваз Шамси оглы, — сказал я.

После столкновения в Чайлаге Афганлы в райкоме не показывался, и было трудно судить, повлияли ли на него тогдашние события. Сегодня, входя в кабинет, Афганлы чересчур крепко пожал мою руку. Но сел подальше и не отрывал глаз от пола. Это наводило на подозрение, что в резких словах председателя колхоза была своя правота.

— Наше мнение о Веисове не очень хорошее, товарищ секретарь, — осторожно начал Афганлы, блуждая взглядом по сторонам. — Пора очистить колхозное руководство от нечистоплотных в нравственном смысле руководителей. Так делают сейчас в других районах. Если председателем будет избран добросовестный работник, он сумеет подтянуть дисциплину. Дисциплина в колхозе первое дело!

— Разумно, — поддакнул я. — Только мне как новичку, мало знакомому с местными кадрами, хотелось бы услышать от вас факты. А уж затем делать выводы.

Просьба не застала Афганлы врасплох. Он отодвинул стул, выпрямился и закончил пространно и убеждающе.

Однако уже первый «факт» вызвал приглушенные смешки и шушуканье. То был рассказ о… председательской корове! Переселяясь на центральную усадьбу, Веисов привел свою корову к Ибишу и попросил пасти пока вместе с колхозным стадом. Буренка оказалась норовистой, она боднула двух стельных коров, которые скинули до срока. Веисову об этом не сообщили; просто отпилили драчунье рога. Якобы это и вызвало у председателя затаенную ненависть к пастуху, желание отомстить ему.

Судя по настроению собравшихся, давно известный всем анекдот не воспринимался серьезно. Сейранов потер подбородок и бросил косой неодобрительный взгляд на Афганлы.

— Факт отсечения рогов установила ваша комиссия? — не моргнув глазом спросил я.

Отозвался начальник милиции Шамсиев. Он вышел вперед, в голосе его звучало торжество:

— Фотодокументы приобщены к делу, товарищ секретарь!

— К какому делу?

— Суммировав обвинения в адрес Веисова, мы начали следствие.

— Вот как? И что же выяснилось из этого следствия?

— Имеется еще один факт. Несколько колхозников заявили, что председатель живет не по средствам, и в доказательство принесли два казана, в которых должно было готовиться обильное угощение по случаю рождения у председателя сына. Оч-чень вместительные казаны, доложу вам! Веисов сознался, что казаны принадлежат ему. Мы составили акт…

Начальник милиции от усердия перегнулся через стол, вот-вот ляжет на него грудью.

— Что касается Ибиша, труженика с мозолистыми руками, которого преследует своей местью председатель, то он поступил с высокой сознательностью. На следующий день после вашего посещения фермы, учитывая критику, Ибиш на собственные средства пригласил специалистов, и доильные агрегаты уже смонтированы.

Я потерял терпение:

— Должно быть, таким способом он хочет отвести глаза от семерых собственных коров, которые живут на полном казенном довольствии, а на время проверки он их отгоняет в лес? Вам об этом известно, товарищ Шамсиев? Жаль, жаль… Вы забыли пословицу: собака, которая не умеет лаять, обязательно приведет в конуру волка. Заглядывая в кастрюлю председателя, вы, может быть, и предостерегли его от злоупотреблений — если он держал таковые в голове, что, кстати, абсолютно не доказано! — а вот Ибишу явно повредили, не докопавшись до мелких плутней и открывая ему тем самым дорогу к более серьезным преступлениям. Садитесь, товарищ Шамсиев, и вы, товарищ Афганлы. Факты ваши дутые. Перейдем к следующим фамилиям. Председатель колхоза «Шафаг» Гусу Мамедов. У кого есть какие соображения?

Начальник милиции снова вскочил. Я остановил его нетерпеливым жестом:

— Мы просто обмениваемся мнениями, товарищ Шамсиев. Можете говорить сидя.

Я заметил, как Афганлы украдкой ткнул его в бок, но Шамсиев не понял сигнала.

— Против Мамедова говорит такой факт, — отрапортовал он, — построил себе дом из пяти комнат. Без согласования с руководящими товарищами. Вообще-то он старательный председатель, его даже выдвигали депутатом в республиканский Совет, и новые дома у них строят многие колхозники. Но когда дело касается личной усадьбы, необходимо согласование. Пять комнат на пять человек семьи, да еще крытая веранда, да еще беседка во дворе, увитая виноградом. Явные излишества! К тому же колхозники у него строятся по старинке, фасадом куда вздумается, а не рядами, чтобы была ровная улица.

— И давно вы взяли председателя Мамедова под столь бдительный прицел?

Недалекий Шамсиев захлопал веками. Афганлы поспешил на выручку:

— После последнего пленума, товарищ секретарь!

— Нет, я ездил туда и раньше, — простодушно сознался Шамсиев. — Как уполномоченный райкома по их хозяйству. Лично участвовал в сборе винограда.

— Это хорошо, что лично участвовали, — похвалил я. — К председателю, наверно, тоже не раз заходили? Чайку попить? Дом вам тогда нравился?

Не дождавшись ответа и сжалившись над ним, я объявил перерыв. Попросил, чтобы мне принесли личные дела остальных председателей. Просматривая их, припомнил такую историю.

Я только приступил к работе в профсоюзе работников транспорта, как ко мне явился председатель месткома одного из управлений. Его внешний вид вызвал поначалу веселое недоумение. Это был толстяк коротышка, перепоясанный солдатским ремнем. Очень смуглый цвет кожи контрастировал с кипенно-белой сединой и багрово-красной плешью во всю макушку. Однако окружающие воспринимали трехцветного человечка без всякого комизма. Звали его Али-киши. Он вошел без стука и, усевшись возле стола, представил мне длиннейший список из двадцати трех пунктов, по которым ждал помощи или положительного решения. Первым номером шла путевка в крымский санаторий для него самого. Вторым — жилье для четырех членов месткома. Затем командировка в Прибалтику для обмена опытом. И, наконец, десять автобусов пионерскому лагерю. Последнее оказалось разрешимым: из министерства автобусы обещали в ближайшие дни, так что пионеры на экскурсию поедут. Остальное решить с ходу мне было не под силу. Али-киши не стал настаивать и ушел с довольным видом. Секретарша, давясь от смеха, посоветовала в следующий раз читать его списки с конца. «Вы выполнили его просьбы?» — «Только одну». — «Конечно, последнюю?» Оказывается, это была обычная уловка маленького Али-киши: выставлять множество несусветных требований, чтобы добиться одного лишь скромного решения, по-настоящему необходимого ему.