Но в райкоме партии, в райкоме профсоюзов интересовались прежде всего мною. Был проведен широкий опрос водителей транспортных организаций: как там относятся к передовому начинанию, много ли последователей.

Последователей оказалось плачевно мало. Разговор об инициативе стал на собраниях всего лишь дежурной фразой; сами шоферы не проявляли энтузиазма. Во многом они были правы; изношенные моторы не выдерживали дополнительной нагрузки, запчастей не хватало; чтобы добыть простую фару, приходилось убивать не один день. Самые нужные запчасти, если покупались с рук, вырастали в цене вчетверо. Чтобы машина хоть как-то тянула, ее старались использовать меньше. Водители шли даже на уменьшение заработка, выбирая ближние рейсы, лишь бы сидеть за рулем, а не записывать себе простои.

Молодежи, вчерашним курсантам, машину доверяли неохотно. Те и сами не рвались к «прялкам», как презрительно окрестили автомобили старых марок. Ездить и ремонтировать, латать и вновь выходить в рейс — за это брались одни фронтовики, привычные к любым условиям. Но на нашей автобазе их было сравнительно мало. Когда после войны возобновились нефтеразведочные работы, наша автобаза, созданная специально для этой цели, получила самый разболтанный автопарк из тех машин, что выделили другие автохозяйства. Коллектив был тоже набран с бору по сосенке. Опытные водители чурались 1001-й колонны как черт ладана. Мы стали объектом плоских шуток, не больше.

Взявшись за обратные перевозки, я просто не думал обо всем этом, действовал по наитию, не заглядывая вперед. В райкоме партии все поставили на свои места. Мы сознаем, сказали мне там, что ваша инициатива несколько преждевременна. В полную меру она будет осуществима только тогда, когда автоколонны пополнятся новыми грузовыми машинами. Это время не за горами; заводы перестали выпускать танки, переключились на трактора и автомобили. Но ваш призыв работать иначе, вдвое продуктивнее драгоценен с нравственной точки зрения. Он способствует сплочению рабочего коллектива, повышению личной ответственности каждого человека. Мы будем и впредь всемерно поддерживать это начинание.

Когда меня спрашивали водители — кто в шутку, а кто всерьез, — какая материальная выгода ждет их, если последовать моему примеру, я терялся, не умея оперировать цифрами, делать точные расчеты. К собственному заработку, которого едва хватало на пропитание, я продолжал относиться беспечно. До сих пор не заведя кошелька, совал после получки несколько рублевок в карман, остальные небрежно бросал в сундучок, часто забывая прикрыть крышку. Сколько в наличности денег, не знал никогда. Спохватывался только в шашлычной, где закусывал с товарищами. Тогда спешил вывернуть карманы, чтобы первым заплатить за всех.

Однако человек обязан быть бережливым, выказывать уважение к деньгам и денежным документам. Мне пришлось усвоить эту простейшую истину на горьком опыте.

Сдав бухгалтеру деньги, полученные в колхозе за перевозку камня, я посчитал лишним получить квитанцию. Спохватился лишь после доноса Ишима. Пришлось разыскивать Галалы:

— Я пришел к вам по делу.

— Вот как? А я-то вообразил, что захотел навестить своего начальника, который благоволит к тебе больше родного брата!

— Кроме шуток, мне нужна из бухгалтерии справка об оплате перевозки колхозного камня. Вы помните, о чем речь?

— Бумажка? Хватит нам на автобазе одного бумагомарателя, летописца эпохи Икрамова.

— Зачем лишние слова? Мне нужен документ, и все.

Галалы вскинул с насмешкой бровь.

— Слыхал песенку, сосунок? — И затянул визгливым голосом:

— Ни один честный человек не станет такого повторять! — вскипел я.

— Поменьше дери нос, парень. Жизнь коротка, а ты портишь удовольствие себе и другим. Думаешь, у нас не хватило бы ума высунуться вперед? Был бы смысл.

— Никуда я не высовывался.

— Машаллах… какой скромник! Беда в том, что уж больно ты заметен, братец. Бросаешься в глаза, даже если не стремишься к этому. Поэтому сиди тихо: как другие, так и ты. Не кидайся со всех ног на каждый зов Икрамова. Помни: сначала брюхо, потом все остальное.

Он насвистал сухими тонкими губами несколько тактов веселого мотивчика, но внезапно оборвал, огорошил вопросом:

— У тебя сколько рук?.. И у меня две. Ног тоже пара. А ртов? Тут наше равенство нарушается. У тебя один рот, а у меня целых пять. Выходит, ты задолжал мне сто рублей.

— За что?

— Не за что, а для кого. Для моих едоков. Твои двойные перевозки положили в карман государству триста рублей. Ну и мне дай сотню. Будем квиты. И квитанцию получишь. Уразумел механику?

— Товарищ Галалы, я что-то не понял… Мне не до шуток. Я должен представить этот документ.

— Представим его мы. Он уже заготовлен. Остается лишь получить подпись нашего уважаемого начальника и его нерушимую личную печать.

— Какую сумму вы указали?

— А какую тебе хочется?

— Подлинную, разумеется.

— Совсем необязательно! Своя рука владыка. Напишем, сколько потребуется. Так-то, мой красивый.

— Но я обращусь к начальнику… буду вынужден сделать…

— Ты еще много чего сделаешь, в этом я уверен! Что касается жалобы… Пожалуйста, Сохбатзаде ждет тебя с нетерпением.

— Дайте хотя бы справку, сколько я перевез груза и сколько за это получил и передал в бухгалтерию.

— Представь, я уже составил целых две таких справки! Обе — у секретарши начальника. Она ведь к тебе неравнодушна? Вот и выбери, какая понравится. Пусть отнесет ему на подпись.

— То есть как это — какая понравится?!

— Клянусь, их две! Первая удостоверяет, что благородная инициатива передовика производства Вагабзаде распространена им на родное селение и что, пренебрегая законным отдыхом, он возил груз в выходной, а деньги за это до копейки сдал в кассу автобазы. Такой вариант подходит?

— Хватило бы просто суммы и даты.

— Значит, я читал в твоем сердце! Вторая гласит: водителю Вагабзаде не было задания делать крюк на обратном пути, он не получал путевого листа на перевозку побочного груза и не вносил ничего в кассу. Его рейс имел совсем другую цель, и задание им полностью выполнено.

— Это неправда!

— Почему же неправда? Каждый факт должен иметь объяснение. У тебя оно двоякое. Выбирай любое. — Он внимательно смотрел, видимо удовлетворенный моим замешательством. — Эх, парень! У лестницы славы шаткие ступеньки. Того и гляди, скатишься обратно. Где гора, там рядом и пропасть.

— Но я стараюсь не ради славы!

— У славы, как и у богатства, есть одно свойство: когда ускользают из рук, начинаешь припоминать, что тебе их дали другие. А ты этого не ценил, оттого и утратил.

— Да я и не ради денег…

— Перестань наивничать. Деньги, удержанные из зарплаты, получил я. За твое, так сказать, здоровье. Понятно?

— Если вы так нуждаетесь…

— Нуждаюсь или нет, к делу не относится.

— Мне придется снова внести всю сумму.

— Вноси.

Внезапно Галалы стал как бы отдаляться. Его жульничество перестало меня трогать. В своем воображении я оказался перед Высоким Трибуналом. Неподкупный голос вопросил:

«Можешь ли ты поклясться, что сумма, полученная тобою в колхозе, полностью соответствует твоему труду?»

«Нет, не могу».

«Ты получил эти деньги тайком?»

«О нет! Конечно, нет».

«Стремился к личной наживе?»

«Ни в коем случае».

«Значит, ты решил, что, подрабатывая в свободное время, действуешь на пользу своему предприятию? Или же, помогая школе, выполнял прежде всего гражданский долг?»

«Не смогу ответить на эти вопросы утвердительно. Просто не думал ни о чем подобном. Я мечтал тогда о Мензер…»

«Мечтать ты можешь в собственной постели. Но, находясь на трудовом посту, выполняя долг гражданина, обязан соразмерять поступки с пользой всему обществу. Быть бездумным значит быть виноватым. Ты подлежишь наказанию!»