— Ты не тревожься, — продолжал он. — Я уже переговорил с начальником. Мы допустили ошибку: у тебя диплом техникума, а Икрамов чуть не по складам читает.
— Я за чинами не гонюсь.
— Дорогой, скромность хороша к месту. Все от него устали. То одного цепляет, то другого… Уже и до тебя добрался.
— Икрамов меня в чем-то обвинил?
— Да не то. Потребовал вознаграждения! Не понял? А дело пахнет политикой, вот-вот из райкома приедут.
— При чем тут я и политика?
— Опять не понял! Дело о твоем выдвижении. Песенка Икрамова спета…
Я решительно повернулся спиной. Вдогонку раздался торопливый приглушенный голос:
— Я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал!..
Сохбатзаде встретил меня сухо.
— Райком пожелал иметь обстоятельную информацию о новой инициативе. Садись и пиши.
— Вы считаете, я в чем-то провинился? Но ведь я никому ничего не навязываю! Если вы считаете, что попутный груз не приносит управлению пользы, дайте распоряжение ездить порожняком, вот и все.
— А ты знаешь, что говорят твои товарищи обо всем этом?
— Послушаю вас, узнаю.
— Говорят, что Вагабзаде сам деревенский, вот и хочет, чтобы мы ишачили на колхозы, теряли время, таскаясь по селам, возили мешки. А основная работа — снабжение буровиков — будет в загоне.
— Но это неверно! Самый большой крюк, который я делал, заезжая за попутным грузом, был не более десяти километров.
— Гм… в общем, люди не согласны.
— Если не согласны, отдайте приказ. Я ему подчинюсь.
— Не спеши. Мы пока отложим все это дело в сторонку. А вот против работы с прицепом ни у кого возражений нет! Так что даю добро.
Со стуком распахнулась дверь, и на пороге возник Медведь-Гуси. Еще не войдя в кабинет, он закричал:
— Начальник! Кто вам наговорил, будто я порвал плакат?
Сохбатзаде нахмурился.
— Что за шум? Прошу подождать. Я еще не закончил с Вагабзаде.
— Вагабзаде? Значит, ты и есть Вагабзаде? Ишь какой… А я твой портретик в клочки…
— Это еще что? — Начальник грозно приподнялся.
— Мне сказали: вы сами…
— Ничего я не говорил! Хулиганите тут!
Медведь-Гуси неожиданно побледнел.
— Как же так, начальник? Значит, ошибся? Да разве я посмел бы рвать самолично?! Два раза сидел за воровство, надо — еще отсижу. Но плакаты — ни в жисть! Тоже не без понятия… — Он швырнул на стол свою замызганную кепку. — Мужчина я или нет? Зачем шапку ношу на голове? Неужели человека мытарить теперь из-за портрета какого-то пришлого молокососа?!
— Разрешите мне уйти? — вставил я, делая шаг к выходу.
— Нет, оставайся. Мы еще не кончили с тобой. А ты, Медведь-Гуси, пойди, и чтоб плакат с именем Вагабзаде через два часа висел на прежнем месте. Хочешь, склей из обрывков, хочешь, пиши заново. Все!
— Ну тогда я его сам порву! — озлился я окончательно. — Мое дело грузы возить, а не играть в ваши игры!
Сохбатзаде неожиданно успокоился, лицо его прояснилось. Протягивая лист бумаги, он сказал:
— Все поправимо, дорогой. Напиши в нескольких словах на имя секретаря райкома, что наша автобаза еще не готова к широкому применению твоей инициативы. Что ты опасаешься: увлечение попутными грузами может пойти в ущерб основным заданиям. И дело с концом!
— С концом? Ну нет. Обязательно добавлю: меня следует примерно наказать, а Медведя-Гуси за то, что проявил сознательность и порвал призыв проявлять инициативу, наградить. Теперь вы довольны?
— Что ты, право, братец… Зачем так волноваться? Разве я первый не оценил твою мысль? Вспомни, я всей душой был за тебя. И впредь готов помогать…
— Заранее отказываюсь от всякой помощи! Подпишите заявление: ухожу по собственному желанию.
Должно быть, он нажал какую-то незаметную кнопку, потому что в кабинет немедленно впорхнула секретарша с двумя традиционными стаканчиками чаю. Она ласково поманила меня пальчиком ближе к столу.
— Что ты жмешь на газ? — добродушно сказал начальник, впервые при мне прибегая к шоферскому жаргону. — Кто тебя отпустит? Да как я потом посмотрю в глаза уважаемому человеку, который за тебя хлопотал?
— Какому еще человеку?
— Директору техникума Зафарову.
— А он при чем?
— Он сделал добро нам обоим. Когда-то и я начинал у него. Можно сказать, обязан ему всей карьерой. Как же мне его ослушаться? Тем более что Баладжа-ханум намекнула моей жене… Да, парень, тебе крупно повезло, входишь в такую семью!
Снова появился Медведь-Гуси с ворохом обойной бумаги, которую я тотчас узнал. На одном клочке читалась часть моей фамилии.
Мне стало неожиданно грустно. Вспомнился весь вчерашний вечер с его дружеской атмосферой, воодушевление Икрамова, застенчивая шутливость молодого рисовальщика. И то, как задувший хазри нес по двору обрывки бумаг, пригибая к земле цветочный куст с тремя запоздалыми розами. Через несколько мгновений обрывки с моим именем тоже полетят по возле злого ветра…
Я вскочил и вырвал их из рук Гуси. Он надвинулся на меня с угрозой:
— Вызов бросаешь? Хочешь померяться силой, сосунок?
Начальник поспешно встал между нами.
— Что вы, ребята? Я, я виноват… велел снять этот призыв.
Медведь-Гуси, не находя выхода скопившейся злобе, пнул круглый чайный столик так, что тот отскочил к окну. Стаканы с дребезгом полетели на пол; чайная лужица на паркете исходила паром.
На шум прибежала секретарша с двумя дюжими парнями.
— Хватайте их! — завизжала она. — Начальника ударили!
Парни проворно заломили мне руки.
— А вот сейчас сведем в милицию! Вас обоих.
— Ну уж нет! — Медведь-Гуси влепил говорившему здоровенную пощечину. — Отпусти парня! Сами разберемся, без мильтонов.
Сохбатзаде проворно защелкнул дверь на замок.
— В самом деле, при чем тут милиция? А ты, Медведь-Гуси, слишком много себе позволяешь! Забыл наш уговор, когда брал тебя на работу?
— Зачем сердиться, начальник? Ничего плохого не случилось. Ноги-руки у всех целы… С братишкой Вагабзаде мы всегда договоримся. — Он льстиво подмигнул мне. — Есть на мне долг — расплачусь. Чем обидел — прошу простить.
Я выходил из кабинета последним. Начальник уже взялся за телефонную трубку. Он беззаботно болтал со своими знакомыми по поводу выходного дня. Хотел подчеркнуть, что не придал никакого значения только что происшедшей стычке…
После праздничных дней рано утром я прежде всего зашел к диспетчеру за нарядом. Там уже были Сафар-киши и молодой шофер-рисовальщик. Оба сумрачно смотрели себе под ноги.
— Не очень хочется браться за работу. Привыкаешь к праздникам. Жаль, что выходных так мало, — сказал я, обращаясь сразу ко всем.
— У нас их теперь будет побольше, — с недоброй усмешкой отозвался молодой.
Сафар-киши лишь молча пожевал губами. Я заподозрил недоброе.
— Что-нибудь произошло, ребята?
— Рухнула над нами крыша, вот что.
— То есть как?
— Посчитали, что умничаем не к месту.
— Да что случилось?!
— Спроси у диспетчера. Путевки не выписывает. Говорит поблизости работы нет. Остался один дальний рейс в Ростов. — Сафар развел руками. — А мне от дома нельзя надолго отлучаться… Такие обстоятельства.
— Давай обменяемся путевками. У меня на карьер, но я съезжу в Ростов. А у тебя что? — спросил у молодого.
Тот пожал плечами.
— Велено не отлучаться из гаража. Вдруг непредвиденный рейс или еще что. В общем, без заработка сегодня.
— А знаешь что? Поезжай-ка ты в Ростов, молодому интересно посмотреть на новые места. Посижу за тебя здесь.
— Акулы… чистые акулы! Чуть зазеваешься, проглотят с потрохами, — раздался за спиной знакомый глуховатый голос.
Я обернулся. Под глазами Икрамова набухли мешки то ли от бессонной ночи, то ли по нездоровью.
— Доброе утро, Замин. Впрочем, было бы оно добрым, да нам всем подножку дали. Слышал? Шоферы отказались ехать в дальние рейсы, побросали путевые листы на стол начальнику.
— Почему?
— У одного справка о болезни, а сам еле толстую шею поворачивает вроде меня. Справка липовая, ясно. Другой жалуется на старые шины — меняйте, и все. У третьего мотор внезапно забарахлил. Да разве их поймешь? — Икрамов устало махнул рукой.
