— Получили ответ от председателя колхоза и опубликуем в разделе «По следам выступлений».

— Прочтите мне ответ председателя.

— Пожалуйста. «Критика правильная. Товарищам поставлено на вид… Больше не повторится».

— Типичная отписка! Вы не выяснили, кто именно приказал повысить цены вдвое?

— Самовольный поступок продавца. Завфермой уверяет, будто ничего не знал. Он установил совсем другую цену.

— Это тоже незаконно. Продажную цену определяет правление, и только оно. Все остальное — вредная самодеятельность! Взялись распутывать «куриный бизнес» — не оставляйте дело на полпути. Вскройте подоплеку возможных злоупотреблений, чтобы пресечь их в будущем.

— Непременно. В следующем же номере.

Спустя неделю помощник Сейранов молча положил передо мною раскрытую папку, полную писем. Обычно он показывал мне их по одному, коротко объясняя суть, но теперь только распечатал конверты.

— Что это?

— Жалобы. С рынка исчезли овощи. Картофеля нет ни прошлогоднего, ни молодого.

— А куда девались торговцы?

— Вывезли свой товар в другие районы.

— Немедленно позвоните в соседние райисполкомы! Пусть вытурят их со своих рынков. Мешки на плечи — и вон!

Сейранов усмехнулся:

— Напрасно считаете рыночных воротил за простачков. Возможно, они выехали с товаром даже за пределы республики. На самолете и до Москвы недалеко! Но вернее всего — подались на бакинские рынки. В общем, сбыт найдется.

— А что же наши торговые организации?

— В это время года у них с овощами всегда перебои: старая картошка кончилась, новой в достаточном количестве еще нет.

— Может быть, позвонить в республиканское управление?

— По такому-то поводу? Неловко. Да и чем из столицы помогут?

Машинально я перебирал письма; большинство было адресовано лично мне: «Легкая нога у вас, товарищ секретарь! Едва прошлись по базару, продукты все как вымело…», «Пересажать торгашей! Хотят — привозят, хотят — нет…», «Должно быть, у них крепкая поддержка. Вам-то, наверно, картошку на дом приносят?..» Насмешки, булавочные уколы, сетования, советы. Я со вздохом отложил папку.

Дома разговор зашел о том же.

— Лапшу сварила, — виновато проговорила мать. — Больше ничего нет.

— Неважно. Лишь бы перекусить.

— Поздно вернулась из города, — настойчиво продолжала она. — Обошла все лавки, рынок — нигде картошки нет. Встретила внука, велела, чтобы попросил взаймы у матери — твоей сестры. На завтрак приготовлю что-нибудь посытнее.

— Да, да, я знаю. С овощами сейчас перебои…

Мать подперла лицо руками.

— Не с того ты начал, сынок. На рынке огурцы и помидоры не растут. Ты пошел туда необдуманно: вспылил, расшумелся… Твоя работа такая, что надо все предвидеть, быть терпеливым. Основа всему — колхозная земля, а не рынок.

Упрек матери показался мне резонным. Несколько дней спустя я побывал на опытной биологической станции. Прошелся по делянкам с новыми сортами овощей.

Билал показал в своей лаборатории диаграммы и экспонаты. Первые опыты дали прекрасный результат, урожайность повысилась почти вдвое. Следующий год, как и ожидалось, был годом относительного спада урожайности. Закрепление признаков нового сорта должно было произойти на третий год. Созревание клубней с повышенным количеством крахмала ожидали здесь с нетерпением.

— Количество научных знаний каждое двадцатилетие возрастает примерно вдвое, — говорил Билал. — Человеческому мозгу остается только поспевать! Пора откупоривать наши запечатанные клетки, мы с тобой уже говорили об этом.

— Предоставь это своему будущему малышу, — пошутил я. — Ребенок — надежный мостик не только между мужем и женой, но и между прошлым и будущим…

Билал погрустнел.

— Халима нервничает, — признался он. — Видит страшные сны, каких-то двухголовых уродцев. Жалуется: «Хоть бы одним личиком был похож на меня!» Не знаю, как ее успокоить. Иногда плачет, говорит, что лучше скинуть до срока…

— Чертовщина какая-то! Пустые страхи.

— Не знаю, пустые ли? Я ведь все-таки имею дело с радиацией…

— Разве ты так неосторожен?

— Не всегда убережешься. Последствия облучения сказываются иногда через много лет, так что и не вспомнишь причину.

— Ей вредно домоседничать. Почему ты не хочешь, чтобы она работала? Сны, предчувствия — вся эта женская мнительность происходит от безделья!

— Пойми меня правильно, Замин. Я забочусь только о ней. Халима — существо взбалмошное, но и мало защищенное. Ее больно ранят чужие пересуды. Здесь мы живем уединенно, вдали от всех…

— Именно поэтому я и хочу, чтобы она окунулась в гущу жизни! Отрешилась от копания в самой себе. Этак дело до гаданья дойдет!

— Уже дошло, — усмехнулся Билал. — Цыганка предсказала Халиме, что ее муж, то есть я, увлечется другой женщиной и лишь затем возвратится к ней. Она стала подозрительной. Часто плачет.

Билал по старой привычке потянулся было к темени — взъерошить копну волос, но коснулся лишь оголенного черепа. Смущенно отдернул руку, погладил усы.

— Ах, Билал, — тепло проговорил я, — в тебе самом еще много детского. Вы оба словно играете друг с другом в куклы. Ведь ваши разногласия сущие пустяки! Хочешь, пришлю к Халиме еще одну цыганку, которая работает у нас в райисполкоме? Она нагадает, что муж будет верен ей до гробовой доски, что она для него — единственная женщина на свете. Да так оно и есть!

— Все считают меня счастливым, — уклончиво отозвался он.

— А ты и есть счастливчик! Скоро станешь отцом, все войдет в свою колею…

Мы медленно двигались между рядами контрольных посадок. Никто нас не слышал, разговор шел доверительный. Билал незаметно перевел его на Мензер. Он глубоко уважал ее, она вызывала в нем чувство искреннего восхищения. Должно быть, ему хотелось спросить о наших отношениях.

Пришла моя очередь уклониться от прямого ответа.

— Если б ты знал, Билал, какая махина дел наваливается на меня ежедневно!.. — произнес я. — Мы смолоду воспитаны так, что общественное для нас выше личного. К тому же с годами становишься взыскательным. Уже мало просто верной подруги, хорошей хозяйки в доме… В жене ищешь единомышленника, помощницу во всем. Любовь не умирает, но принимает иную, осмысленную форму.

Незаметно я перевел разговор на свою последнюю заботу: стычку с рыночными торговцами и неожиданными последствиями нажима на них.

— Вся надежда на тебя, на вашу станцию, — признался я. — В будущем район должен в достатке обеспечивать себя ранним картофелем и другими овощами. Поэтому и приехал.

Через минуту мы оба уже забыли о прежнем предмете разговора. Билал повел меня к грядам бахчевых. С увлечением рассказывал о каждом сорте. Арбуз «полосатый» отличается повышенной сахаристостью, достигает веса восьми — десяти килограммов. «Черная трещина» — местный вид. При хорошем поливе тоже дает прекрасные результаты.

— Прошлым летом в одном арбузе мы обнаружили странные семена, черно-красные. Гибрид получился диковинный, но маломощный. Участки разных сортов расположены слишком близко, часто происходит случайное опыление. Нам нужна более обширная территория для опытов. И не только это. Новые сорта пора внедрять в хозяйства. Проверять не на делянках, а на настоящих полях.

— В этом поможем. Что еще? Мне кажется, если увеличить штат, сама станция превратится в мощное овощеводческое хозяйство с теплицами и орошением.

Мы возвратились с полей, но в дом я не вошел. Только поздоровался с принаряженной Халимой, которая поджидала меня на ступеньках. Она потянула за руку, но я мягко освободился.

— Спешу, прости. А ты выглядишь молодцом!

— В этом-то старом платье?.. — кокетливо протянула она.

— В любом. Будущее материнство всегда красит!

Халима вздохнула.

— Бедный мой малыш, — проронила с неожиданной нежностью.

«Прекрасно, — подумал я. — Она его уже любит. Правильно говорят, что привязанность к детям возникает до их рождения».

За закрытыми дверями настырно тявкал Пик. Вырвавшись наконец на волю, он с радостным повизгиванием устремился к Халиме. Но дворовый пес решительно преградил ему путь, с угрозой зарычал. Халима лишь рассеянно взглянула на щенка и не сделала ни шага, чтобы его выручить.