Для сохранения авуаров Америки в Заливе предпочтительней остается решительная целеустремленность, по сравнению с метаниями, характерными для 1990-х годов. Это важно также – как это ни парадоксально – для отношений Америки с Ираном, самой мощной и большой страной в этом регионе. Соединенные Штаты не смогут ослабить фундаменталистский Иран, если они не смогут справиться с потерпевшим поражение Ираком или если лидеры в Тегеране, глядя за пределы своих границ, увидят, как можно легко и эффективно ставить ни во что Соединенные Штаты.

В мире немного стран, с которыми у Соединенных Штатов меньше причин ссориться, чем с Ираном. Хотя в 1970-е годы шах стал символом дружбы между двумя странами, интересы того времени не зависели от одной личности. Они отражали политико-стратегические реалии, сохраняющиеся и по сей день. Соединенные Штаты не имеют какого-то подспудного интереса в доминировании над Ираном, как на этом настаивают аятоллы, которые им сейчас управляют. Во время холодной войны в интересах Америки было сохранение независимости Ирана от угрозы со стороны Советского Союза, исторического источника давления и вторжения в страну. В XIX веке британская интервенция, причиной которой была защита Индии и морских путей к ней, не дала возможности императорской России поглотить большие куски Ирана, во многом так же, как она это сделала с соседними странами Средней Азии, завоеванными царями. В 1946 году, если бы не было американского вмешательства, иранская северо-восточная провинция Азербайджан была бы захвачена Советским Союзом в качестве первого шага по расчленению страны. На протяжении всей холодной войны Иран помогал оказывать сопротивление советскому давлению на Афганистан и проникновению на Ближний Восток.

Интерес Америки к Ирану совпадал с собственным поиском Ираном независимости. Многие американские политические деятели того времени, включая меня самого, испытывали глубокую признательность за поддержку шахом Соединенных Штатов во время различных кризисов времен холодной войны. Однако нашей главной мотивировкой были менее всего чувства, а больше оценка важности всей совокупности географии, ресурсов и талантов народа Ирана.

И нет никакой геополитической мотивации для вражды между Ираном и Соединенными Штатами. Иран тем не менее продолжает служить поводом для сохранения Америкой дистанции. В ряде администраций Соединенные Штаты давали ясно понять, что они готовы к нормализации отношений. Ирану судьбой предназначено играть жизненно важную роль – а в некоторых обстоятельствах и решающую – в Заливе и в исламском мире. Разумное американское правительство не нуждается в каких-либо инструкциях относительно желательности улучшения отношений с Ираном.

Главным препятствием является правительство в Тегеране. После свержения шаха в 1979 году режим во главе с аятоллами был вовлечен в ряд действий в нарушение общепризнанных принципов международного поведения, многие из которых были направлены открыто против Соединенных Штатов. С 1979 по 1981 год режим удерживал в заложниках 50 американских дипломатов в течение одного года и двух месяцев. На протяжении 1980-х годов финансирующиеся и поддерживаемые Тегераном организации взяли на себя ответственность за похищение американцев и других западников в Бейруте. Режим в Тегеране оказывал главную поддержку группам, убившим несколько сотен американских солдат в Бейруте. Он также финансирует лагеря подготовки террористов в Судане. Существуют доказательства, связывающие поддерживаемые Ираном группы со взрывом американских военных казарм в «Хобар Тауэрс» в Саудовской Аравии, когда во время нападения в 1996 году было убито 19 американцев. Во Франции высокопоставленный иранец, живущий в изгнании, был убит иранскими агентами, которые потом были освобождены из тюрьмы в обмен на французского заложника, удерживаемого в Бейруте. Иранские аятоллы объявили о смертном приговоре писателю Салману Рушди, и он до сих пор остается в силе, хотя тегеранское правительство «дистанцировалось» от этого приговора, что бы это ни означало.

Помимо этих отдельных действий Иран делает все от него зависящее для подрыва ближневосточной мирной дипломатии. Тегеран является покровителем партии Хезболла, которая продолжает вооруженное сопротивление миру с Израилем. Иран предоставляет значительную финансовую помощь движению ХАМАС и военизированной организации Палестинский исламский джихад. Обе эти организации постоянно заявляют о своей ответственности за террористические атаки на израильских гражданских лиц.

Иранский режим сейчас создает ракеты дальнего радиуса действия, способные наносить удары по Ближнему Востоку и большей части Центральной Европы. Он развивает нелегальный ядерный потенциал, сделанный с помощью технологии двойного назначения с Запада и при некотором содействии со стороны России, несмотря на подписание ею Договора о нераспространении (Китай, как представляется, покончил с оказанием содействия какое-то время назад).

Для американских политических деятелей стоит ключевой вопрос: являются ли эти действия составной частью, присущей природе тегеранского режима, или есть все же возможность поддерживать отношения, основанные на взаимной нейтральности. Этот вопрос стал частью перечня разногласий с европейскими союзниками Америки, ставшего испытанием атлантических отношений.

С одной стороны, идет спор по поводу того, подсудны ли европейские и американские компании, постоянно размещенные в Европе, штрафам, наложенным конгрессом Соединенных Штатов Америки в отношении нарушителей санкций. На некоторых страницах этой книги я уже писал о своей озабоченности по поводу масштабов, которые приняли злоупотребления вокруг санкций. Экстерриториальную сферу применения, особенно против союзников, трудно оправдать, и она требует нового подхода. Основополагающий вопрос тем не менее заключается не в законодательной основе американской стратегии, а в том, будет ли улучшение отношений с Ираном поддержано односторонними уступками, предпринятыми без каких-либо требований взаимности. И не станет ли движение навстречу Тегерану препятствием для установления добрых отношений, что само по себе не ставится под сомнение? Помогут ли односторонние уступки в ответ на жесткую иранскую политику или помешают достижению согласованной цели улучшения отношений?

Суть разногласия состоит в настойчивости европейских союзников по вопросу о том, что они называют «важным диалогом» с Ираном. Союзники утверждают, что их диалог нацелен на изучение перспектив смягчения политики Ирана и всегда будет включать критику нарушений прав человека в Иране и другие правонарушения. Короче, этот диалог, уже тем самым, что он просто ведется, внесет вклад в ослабление напряженности (не говоря о подписании прибыльных сделок по нефти и газу).

До сего времени было мало полезного диалога, крайне важного или вообще хоть какого-то, с Европой, хотя намек иранского президента Мохаммада Хатами, предлагающий «цивилизационный диалог», мог бы со временем стать началом важных перемен. Отсутствовала какая-либо реакция на предложение администрации Клинтона начать официальный диалог. Оно было отклонено иранским режимом, который, кажется, не способен принимать решения об отношениях с Соединенными Штатами и который проявил равнодушие к официальным и смиренным извинениям за прошлое американское поведение.

По существу, предположение о том, что односторонние жесты каким-то образом смягчат иранскую враждебность, отражает практическое применение «политически корректной» психиатрической теории по отношению к политике: лицо, совершившее преступление, рассматривается как жертва, якобы пострадавшая от давления, находящегося вне зоны ее контроля. Но в случае применения к прегрешениям Ирана нет ни одного доказательства в пользу такой версии. Односторонние уступки любого масштаба гораздо больше похожи на укрепление непримиримости, чем ее смягчение. Зачем, в конце концов, меняться, когда сами цели заидеологизированной политики так униженно готовы приспособиться и пойти на компромисс?