На протяжении 400 лет до того, как оказаться насильственно открытой коммодором Мэтью Перри в 1854 году, Япония изолировала себя от внешнего мира. Она выработала свою военную традицию в ходе феодальных разборок и построила свою внутреннюю структуру на чувстве гордости за собственную уникальность. Япония фактически так сильно уверовала в свою уникальность, что после прибытия Перри она не побоялась реорганизовать свои институты на западный манер, потому что была так уверена в том, что в любом случае сохранит свой особый характер.
На густонаселенном острове непозволительна никакая стратегическая или психологическая глубина из-за опасений внутреннего конфликта. Таким образом, веками японское общество развивало гибкие и изощренные формальности, которые позволяли смягчать разногласия и давали возможность появления решений на основе консенсуса без объявления победителей и проигравших. Это требовало четко выраженного чувства соподчиненности, при котором низшие сословия имели бы ощущение сопричастности как находящиеся под опекой вышестоящих, почти так, как семья опекает свое потомство. Даже в современный период различие между богатыми и бедными было гораздо меньше – или, по крайней мере, не так бросалось в глаза – в Японии, как это имеет место в любой другой промышленно развитой стране. И так было на протяжении всей японской истории.
Япония прошла от феодализма к сочетанию аспектов западноевропейской парламентской системы прусских военных институтов и британской военно-морской практики, и все это объединено божественной фигурой императора. И иерархическое феодальное чувство настолько уникально, что оно было возведено в еще одну черту японской исключительности. После поражения в 1945 году Япония еще раз реорганизовала свои институты, сохранив их уникальный характер. Она восприняла парламентскую политическую систему и конституцию, большая часть которой была выработана в штаб-квартирах оккупационной армии, отвергая войну как политический инструмент. Япония смогла предпринять такие перемены, потому что японское чувство культурной идентичности было настолько сильным, что оно фактически преобразовало то, что могло бы стать революционным порывом в других странах в аспект обязательной преемственности японской культуры.
В силу этого сходство между японскими и западными политическими институтами, как правило, чисто поверхностное. Японские выборы с 1945 года, за одним коротким исключением, подтверждали победу правящей партии, и Либерально-демократическая партия (ЛДП) находилась у власти, за исключением одного короткого промежутка времени, почти 50 лет. Выборы определяют не назначение премьер-министра – как это делается в западных парламентских системах, – а относительное положение четырех или пяти фракций, на которые разделена правящая партия. Каждая из фракций возглавляется лидером, который, поднявшись до высокого положения по праву старшинства, контролирует голоса своей фракции и назначается руководителем фракции своим предшественником. Японские премьер-министры неизменно выходят из одного избранного круга – главы фракции или кандидата на пост, – и обычно его можно заранее предсказать за десятилетие до выбора, кроме редких случаев скандалов или неожиданной смерти, нарушающих порядок хода вещей.
В результате японскую внешнюю политику нельзя понять с точки зрения рассмотрения решений отдельных руководителей. Гораздо точнее рассматривать ее как семейный бизнес, который видит себя в соперничестве с миром обезличенных, потенциально враждебных конкурентов в своей сфере, рассматриваемых как бесконечно далеких и совершенно, вероятно, непостижимых.
Эта культурная пропасть выдает странный и подчас обескураживающий пример переговоров между японскими и американскими руководителями. Американский президент действует не только как глава правительства, но также и как глава государства. Имея верховную власть в исполнительной ветви, он, как ожидается, принимает решения, руководит подчиненными и при необходимости увольняет их. Японский премьер-министр выявляется в результате сложных переговоров, которые проводятся каждые два года среди разных фракций; на практике он подлежит переизбранию на установленный двухлетний срок только один раз (и в силу этого не может работать больше четырех лет). Парламентские выборы играют всего лишь вспомогательную роль в этом процессе. Премьер-министр почти без вариантов занимает уже свое место, когда они проводятся, за исключением потрясений, приводящих к смещению Либерально-демократической партии, и остается у власти после них. К очередным выборам он был сменен в результате внутренних процессов в ЛДП. Японские члены кабинета министров не могут быть уволены премьер-министром до тех пор, пока их фракция не согласится на это, не могут министры также осуществлять шаги, если их фракция решит выступить против них.
В силу этого японские руководители коренным образом отличаются от руководства западных демократий. Японская элита воспитывается так, чтобы она могла избегать прямой конфронтации, и испытывает дискомфорт по поводу методов действия, при помощи которых достигаются решения на основе личного принуждения. Линия поведения вырабатывается в ходе длительного процесса консультаций, предназначенных для того, чтобы не создавать впечатления, что победители отделяются от побежденных. Форма самой сути такого подхода была выработана когда-то в Вашингтоне. Высокая должность в Японии не означает права издавать приказы, и уж тем более не править на основе декретов; фактически она дает лишь право возглавлять процесс убеждения своих коллег.
Любой японский премьер-министр является заложником общенационального консенсуса, а не его творцом. Столкнувшись с американскими участниками переговоров, стремящимися поколебать его позицию при личном общении посредством настойчивого повторения каких-то доводов или путем личного обаяния, – как будто провал переговоров был результатом отсутствия понимания, – японский руководитель прибегнет к завуалированным уверткам. Или, если его припрут к стенке, сошлется на обещание чего-то, что он не сможет выполнить, в надежде на то, что какой-то поворот событий выручит его. Частично такое поведение, разумеется, может также быть и преднамеренной стратегией, целью которой является сломить упорство американских партнеров по переговорам.
Встречи на высшем уровне между американскими президентами и японскими премьер-министрами с учетом этого очень часто заканчиваются разочарованием. Американский президент требует принятия решения – то есть волевого действия, которое должно быть применено к колеблющимся коллегам или сопротивляющейся бюрократии. А поскольку ни один нынешний японский премьер-министр не имеет – и никогда не имел – таких полномочий, любое неохотное согласие означает в лучшем случае обязательство предпринять усилие, чтобы кого-то убедить, но не отдать команду и приказать что-то. До тех пор, пока группа, имеющая отношение к достижению консенсуса (как правило, те, кто должен выполнять решение), не согласится с тем, что нет иной альтернативы, обещание не может быть выполнено. Единомыслие в деле достижения консенсуса достигается ценой внешней глухоты в отношении чувств и взглядов иностранцев и вялости в отношении скорости принятия решений.
Сравнительная культурная пропасть существует в экономической сфере. Необходимость японской структурной реформы лежала в основе американских экономических советов и давления на Японию на протяжении более десяти лет. Считается, что структурная реформа необходима для восстановления роста находящейся в стадии стагнации экономики, поскольку оживленная японская экономика, как предполагается, придаст импульс росту мировой экономики. Это американское миссионерское усилие подкреплено, как правило, безупречным экономическим опытом и компетенцией. Но совет не возымел никакого немедленного воздействия. Причина не может состоять в том, что японцы не понимают суть американского совета. Общество, продемонстрировавшее такую замечательную дисциплину и самоотверженность в деле преодоления своих кризисов на протяжении полутора столетий, вряд ли потерпит фиаско из-за недостатка понимания. Если оно проигнорирует совет, то по той причине, что японские руководители не видят эту срочность потому, что они принимают решения отличающимися от американских темпами, или потому, что краткосрочное воздействие от принятия американского совета сильно выбивает из колеи уже установившихся культурных норм поведения.
