Свадьба в Руане представляет собой один из любопытных эпизодов меровингской истории, в отношении которых наша нехватка данных особенно вопиюща. Ведь смущение, которое чувствовал Григорий Турский, рассказывая об этом эпизоде, отразилось в краткости его отчета. Хронист испытывал к Брунгильде чувство почти политической верности, к Меровею — невольную нежность (враги его врагов в какой-то мере были его друзьями), а к Претекстату — чувство личной и христианской солидарности, ведь епископу Руанскому предстояло через несколько лет погибнуть как святому от ударов, направленных Фредегондой. В его «Истории» заговор, в котором, возможно, участвовали все трое, скрыт завесой молчания.
Неудача Меровея
Если заговор действительно существовал, то Брунгильда, Меровей и Претекстат существенно переоценили свои силы. Возможно, они надеялись, что от короля Нейстрии их избавит убийца, как рассказывалось позже. К несчастью для них, к Руану форсированным маршем подошел вполне живой Хильперик. Когда король вошел в город, молодоженам пришлось искать убежища в дощатой церкви, посвященной святому Мартину и построенной близ городской стены. Хильперик не рискнул нарушать право убежища, потому что не был ни настолько осмотрителен, ни настолько популярен, чтобы оскорблять святого покровителя Галлии. Чтобы побудить Меровея и Брунгильду выйти, он поклялся не разлучать их, а потом предложил совершить жесты примирения, взаимно расцеловавшись и разделив трапезу. Начинающие заговорщики могли счесть, что легко отделались. Но, когда Хильперик покинул Руан, он нарушил свои обещания, забрав с собой Меровея и оставив Брунгильду в городе{308}.
На обратном пути Хильперик сделал неприятное открытие, обнаружив, что австразийцы пришли в себя и один шампанский отряд, вероятно, под командованием герцога Лупа, только что напал на Суассон. Фредегонда и другие члены семьи нейстрийского короля были вынуждены спешно покинуть город{309}. Хильперик сумел отбить свою столицу, но начал испытывать подозрения насчет того, кто подстроил эту атаку. Не факт, что он был неправ. Луп в свое время был близок к Брунгильде, и его набег на Суассон вполне мог быть инспирирован из Руана. Даже если объективно можно сомневаться, что Брунгильда сохранила реальное влияние на регентов Австразии, Хильперик уступил той здравой паранойе, которая иногда продлевала жизнь меровингским государям, и велел разоружить Меровея. В воинском обществе, каким был франкский мир, это было равносильно символическому лишению индивида статуса свободного человека. Тем самым молодой муж Брунгильды был лишен возможных прав наследования, и нескольким стражникам было поручено не пускать его в Руан или Реймс. Чтобы ситуация стала еще ясней, Хильперик публично вернул расположение второму сыну, Хлодвигу. Он доверил ему армию и поручил отвоевать бывшие нейстрийские владения к югу от Луары, то есть миссию, во время выполнения которой Меровей изменил отцу{310}.
Налет на Суассон побудил Хильперика заподозрить также австразийских перебежчиков, которых с Рождества 575 г. при его дворе было немало. Не зная, насколько им можно доверять, он изгнал полководца Година, тогда как референдарий Сиггон предпочел бежать сам и перейти на службу к юному Хильдеберту II. Чтобы заполнить вакансии в своей администрации, Хильперик облек доверием нескольких новых лиц. Тут впервые возникает мрачная фигура Раухинга — возможно, непризнанного сына Хлотаря I; Григорий Турский рисует его портрет в отталкивающих тонах{311}. Хильперик сделал его герцогом Суассонским. Начинает вырисовываться и силуэт палатина Ансовальда, которого ожидала блестящая карьера{312}. Видимо, в тот же период выросло и влияние Фредегонды, которая из просто супруги стала настоящей советчицей короля.
Первой жертвой этой смены состава дворцового персонала стал Меровей, который более не имел покровителей при дворе. Летом или осенью 576 г. ему выбрили тонзуру, рукоположили его в священники и обрекли закончить дни в монастыре Сен-Кале, близ Ле-Мана{313}. Лишенный длинных волос и облаченный в монашескую рясу, принц больше не мог претендовать на трон. В качестве священника он, конечно, мог сохранить супругу, но плотская связь была ему запрещена как святотатство. Тем самым Хильперик, не добиваясь развода Меровея и Брунгильды, дискредитировал их брачный союз и детей, которые могли от него родиться.
Тогда же Хильперик решил выслать Брунгильду, ее дочерей и ее сокровищницу в Австразию. Хотя об этом событии сообщает мало источников, объяснить это решение довольно просто. Прежде всего, освобождение матери короля Австразии представляло собой явный примирительный жест по отношению к восточным франкам. Хильперик повторял, что сделал это, «чтобы <…> не возникла вражда между мной и Хильдебертом, моим племянником»{314}. Далее, отпустить королеву значило добавить нового участника в борьбу за регентство, которая уже велась в Австразии; Хильперик мог полагать, что склока у соседей будет способствовать миру на его границах. Наконец, это освобождение позволяло окончательно отдалить Брунгильду от Меровея, поскольку было вероятно, что королева, вновь окунувшись в австразийскую политическую игру, утратит интерес к нейстрийской интриге.
В освобождении пленницы и позволении ей забрать свои богатства вновь проявился характер игрока, свойственный Хильперику. На сей раз он выиграл, потому что королева согласилась уехать. Оценив риск путешествия и еще не зная, как ее примут в Австразии, королева тем не менее оставила в Руане большую часть сокровищницы в виде пяти тяжелых узлов с золотом, драгоценностями и ценными тканями. В последующие месяцы она вновь обретет достаточно могущества и влияния, чтобы послать за этими ценными тюками несколько групп слуг{315}.
Приняв свободу, которую предложил ей Хильперик, Брунгильда обрекла Меровея на печальное завершение игры. Однако принц был не обделен смелостью. При помощи нескольких сообщников он сумел бежать из монастыря и направился в церковь святого Мартина Турского. Этому выбору можно удивиться, ведь Меровей мог бы попытаться воссоединиться с супругой. Григорий Турский настаивает, что мятежного юношу завлекал в турскую церковь Гунтрамн Бозон, австразийский герцог, который тоже укрывался там. Такое соглашение хоть и возможно, но выглядит странно: Гунтрамн Бозон убил на войне Теодоберта, старшего брата Меровея, и герцог прятался в базилике, именно опасаясь мести нейстрийцев. Не рассчитывал ли Меровей, направляясь в Тур, скорей на какую-либо помощь епископа Григория? Конечно, наш добрый хронист активно опровергает все, что может его скомпрометировать, и утверждает, что сколько мог отказывал мятежнику в причастии. Но это не помешало Хильперику усомниться в верности Григория Турского. При первой возможности король даже отправил в изгнание члена его семьи по обвинению в сотрудничестве с узурпатором{316}.
Какими бы ни были истинные мотивы, по которым Меровей поехал в Тур, базилика святого Мартина предоставила ему надежное укрытие: Хильперик просто не посмел бы нарушить право убежища в самой святой церкви Галлии, даже чтобы вернуть сына. Итак, прибыв на место, принц проводил дни, молясь на могиле Мартина, злословя насчет отца и Фредегонды в беседах со снисходительным Григорием Турским и разыскивая в Библии пророчества о будущем своей узурпации. Слуги Меровея занимались более прозаическими делами — рыскали по окрестности и грабили «верных» короля, чтобы принести хозяину немного денег. Особо им полюбились владения графа Левдаста, которые они методично разоряли; они несомненно действовали по совету Григория Турского, даже если он крайне энергично отрицает какую-либо причастность к таким делам{317}.
