Атанагильду, чтобы он мог надеяться изменить ситуацию, надо было вывести это противостояние за чисто иберийские рамки. В Африке, где новая имперская провинция процветала, несмотря на отдельные набеги мавританских племен, никакую комбинацию разыграть было, увы, невозможно. На западе маленькое свевское королевство Галисия тоже почти не внушало надежд: мало того, что свевы более века не добились ни одного заметного военного успеха, так они еще и приютили восточного миссионера Мартина Брагского, любопытного персонажа, которого можно было считать агентом Византии на Западе. Что касается басков, они оставались басками, то есть людьми воинственными, независимыми и абсолютно безразличными к тому, что происходило более чем за сотню километров от их гор.
Чтобы выбраться из ловушки, в которую он загнал себя сам, Атанагильду не оставалось иного решения, кроме как обратиться к франкам. Однако для вестготов это был исконный враг, который в 507 г. завоевал Аквитанию, а потом, в 531 г., убил последнего из королей Балтской династии. Тем не менее Толедо знал, что Меровинги неоднократно вторгались в Италию, где сражались с императорскими армиями. Это побуждало к размышлениям. Если бы франки напали на византийцев в Италии в тот момент, когда вестготы начали бы наступление в Испании, император не мог бы отправить подкрепления на оба фронта. Конечно, это была большая дипломатия малого масштаба. Но что еще оставалось во времена, когда армии были столь маленькими, что для победы бывало достаточно минимального численного превосходства? Заключение союза с франками позволяло вестготам извлечь уроки из войны 507 г., когда Юстиниан отвлек Теодориха в Италии, чтобы помешать ему послать войска для защиты Аквитании, подвергшейся нападению Хлодвига. В 560-е гг. Атанагильд задумал перевернуть эту стратегическую схему, отправив франков сражаться в долину реки По, чтобы помешать Юстиниану защитить Андалусию.
Еще надо было добиться дружбы единственного из франкских королей, у которого были интересы в Италии. Его звали Сигиберт I, и за этот союз он хотел получить руку вестготской принцессы. Атанагильд едва ли мог бы предложить ему старшую дочь, Галсвинту: не имея сына, толедский король приберегал ее, чтобы выдать за магната, которого бы он сделал одновременно наследником и зятем. В подобных обстоятельствах точно так же поступил старый Теодорих. Зато король вестготов мог без риска выдать замуж младшую дочь, Брунгильду.
Не факт, что у девушки спросили согласия, да отказ ничего бы и не изменил: до IX в. основой брака было соглашение семей, а не супругов. Скорее можно допустить религиозные препятствия, коль скоро Брунгильда была арианкой, а Сигиберт — католиком. Но в VI в. ни одна церковь формально не запрещала брак представителей разных конфессий, кроме как если один из будущих супругов был иудеем.
Итак, рука принцессы была официально обещана ее отцом королю Сигиберту I, а в конце 565 г. в Толедо прибыл молодой франкский посол по имени Гогон, чтобы принять невесту и доставить ее в Галлию.
* * *
Таким образом, едва выйдя из детского возраста, Брунгильда стала залогом союза, который должен был положить конец византийскому отвоеванию Запада. Это была любопытная судьба для принцессы, которая выросла на классической культуре и отец которой своим троном был обязан армиям Юстиниана. Но насколько варвары ценили римскую цивилизацию, настолько они начали ненавидеть империю. Всю жизнь Брунгильда будет пытаться остаться наследницей Энея, при этом мешая тому, чтобы послание «Слоновой кости Барберини» воплотилось в жизнь.
ГЛАВА III.
В КОРОЛЕВСТВЕ ФРАНКОВ
Сколько лет могло быть Брунгильде, когда она покинула Испанию? Те немногие источники, которые упоминают об этом событии, несловоохотливы. Один поэт утверждает, что она была «пригодна для брака, способна к деторождению и находилась в цветущем возрасте»{55}, что позволяет полагать, что ей было от двенадцати до двадцати лет, несомненно скорее где-то посредине этого диапазона. В любом случае во франкский мир въезжал не ребенок, а юная женщина, способная осматривать страну, по которой проезжала, и задавать вопросы своей свите. Кстати, путешествие определенно было долгим. Обоим брачным кортежам конца VI в., известным нам лучше прочих, — процессиям принцесс Галсвинты и Ригунты, — понадобилось несколько месяцев, чтобы покрыть расстояние между Толедо и Северной Галлией. В условиях роскошного дискомфорта, который, должно быть, предоставлял такой караван, у Брунгильды было более чем достаточно времени для бесед с Гогоном, послом, который вез ее к Сигиберту I и с которым она на всю жизнь сохранит особые отношения. Так юная вестготка могла узнать, кто такие Меровинги, одной из королев которых ей предстояло стать.
НАРОД ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ
С точки зрения престижа Брунгильда вполне могла быть разочарована, что покидает Испанию, ведь долгой и славной истории, как у вестготов, у франков не было. И то сказать, в 560-е гг. уже никто точно не знал их происхождения. Ходил слух, что они появились на восточном берегу Рейна, то есть в не самой дальней части Германии. Но с VII в. некоторые франки предпочитали утверждать, что их народ происходит от группы троянцев, которые, как и Эней, бежали из своего города, когда тот грабили греческие армии. Это им позволяло ставить себя на одну доску с такими мнимыми наследниками Трои, как римляне.
Франки и их королевский род
Современные историки осведомлены о происхождении франков немногим лучше. Самое большее, что им удалось, — идентифицировать группу германских племен, поселившихся в низовьях Рейна, амсивариев, хаттуариев и прочих хаттов, похоже, объединившихся в союз в конце III в. нашей эры. Тогда эти народы приняли коллективное название «франки», то есть «храбрые» или «дерзкие»{56}. Однако внутри коалиции каждое племя сохраняло широкую автономию с собственными вождями. Только во время больших операций могли появляться один или несколько единых королей.
Эти франки поздней античности в качестве независимого народа остаются очень плохо известными. Но немало индивидов, утверждавших, что принадлежат к нему, пересекало лимес, чтобы поступить на римскую службу. Некоторые в IV и V вв. делали неплохую карьеру, как полководцы Баутон или Арбогаст{57}. Кроме того, известно, что некоторые из этих наемников после долгих лет службы возвращались к своему народу и что они привозили в своем багаже достижения римской цивилизации. И культивировали там пристрастие к вину и к роскошным стеклянным сосудам. В числе разных прелестей средиземноморского мира «имперские» франки безусловно привезли с собой и определенный образ монархии. В самом деле, империя константиновско-феодосиевского периода сохраняла относительную стабильность, которой была обязана применению династического принципа. Таким образом, несомненно в подражание Риму мелкие франкские племена в V в. начали структурироваться и утверждать, что их короли принадлежат к одному роду. Поскольку знатные роды уже у германских народов претендовали на происхождение от одного великого предка, эта трансформация должна была произойти достаточно легко. Так у франков в середине V в. возник привилегированный клан, в котором постоянно выбирали вождей и королей. Позже, в VII в., представители этого рода получили имя «Меровингов» — якобы в честь полулегендарного предка, которого звали Меровей.
До 500 г., похоже, отличить человека из королевского клана от обычного франка было трудно. Действительно, родовая идентичность передавалась по мужской линии. А ведь Меровингу иногда было трудно подтвердить или опровергнуть биологическую связь, когда мальчик рождался от случайной дамы. По счастью, у детей, которых отцы признавали, идентификацию упрощали некоторые опознавательные признаки. Так, похоже, первые Меровинги отдавали предпочтение некоторым особым корням имен, а именно (c)hlod-, mer-, (c)hild-, -bert или -rie. Так, в V в. были франкские короли с именами Хлодион, Меровей, Хильдерик или Сигиберт. Однако этот признак оставался ненадежным: в V в. Римской империи служило несколько варварских полководцев по имени Меробод или Рицимер, не претендовавших на принадлежность к франкскому королевскому роду{58}.