И он снова пустился бежать по направлению к вилле Сонники. Грек поколебался минуту, думая вернуться к своей возлюбленной, но кончил тем, что поскакал галопом к городу. Он отправился на поиски горной дороги, которая соединяла Сагунт с внутренними народами и, раздваиваясь, вела к Сэтабису и Дэнии. Достигнув ее, Актеон стал встречать беглецов, о которых говорил раб.

Они, точно наводнение, наполняли дорогу. Мычали под бичами стада, пробираясь среди повозок; женщины бежали, неся на головах большие узлы и таща своих ребятишек, держащихся за складки их туник; мальчики подгоняли лошадей, нагруженных утварью и платьем, всем наудачу захваченным второпях бегства; овцы прыгали по краям дороги, спасаясь от колес, которые касались их шерсти, грозя разъехать их.

Грек, едущий против течения беглецов, медленно подвигался со своей лошадью навстречу повозкам и стадам, поселянам и рабам, среди которых смешивались люди различных народностей и терялись члены одной семьи, призывая в отчаянии друг друга сквозь облака пыли.

Многочисленная толпа беглецов стала редеть. Мимо Актеона проходили отставшие: несчастные старухи, которые плелись колеблющимся шагом, таща на спинах корзины, заключающие в себе все их достояние; старики, отягченные тяжестью чугунков и платья; больные, которые с трудом тащились, опираясь на палку; забытые животные, которые блуждали между ближайшими оливковыми деревьями и внезапно, точно почуяв, что хозяин далеко, пускались бегом через поля; сидящие на камне дети, которые плакали, видя, что они покинуты своими.

Вскоре дорога совершенно опустела. Вдали затерялся хвост беглецов, и Актеон видел пред собою лишь узкий язык красноватой земли, извивавшийся по косогорам и ни единого существа, которое бы своим силуэтом нарушало однообразие дороги.

Топот его лошади раздавался, как отдаленный гром, в глубокой тишине. Казалось, что природа замерла, чувствуя близость войны. Вековые деревья, столетние маслины и громадные смоковницы, величаво раскинувшись над склонами гор, словно зеленые купола, оставались неподвижными, как бы пораженные приближением чего-то, что вынуждало народ покинуть их жилища.

Актеон проехал одно селение. Хижины заперты, улиты безмолвны. Ему показалось, что изнутри одного дома раздается слабый стон: какой-нибудь больной, покинутый своими второпях бегства. Затем он миновал большую запертую виллу. За высокими глиняными стенами отчаянно выла собака.

Далее снова безмолвие, тишина, отсутствие жизни, оцепенение, которое, казалось, распростерлось над полями. Спускалась ночь. Вдали слышался, как бы катящийся и смягченный расстоянием глухой гул, похожий на рев невидимого моря, переходящий в шум наводнения.

Грек свернул с дороги; лошадь его стала взбираться по обработанному склону горы, вонзая копыта в красноватую землю виноградников. С высоты взгляд охватывал большую часть окрестности.

Последние отблески солнца окрашивали оранжевым цветом откосы гор, среди которых извивалась дорога, а на последней сверкали, точно ручьи искр, кирасы всадников, которые с видимой осторожностью, как бы исследуя местность, быстро ехали. Актеон узнал их: это были нумидийцы, в белых развевающихся плащах; смешиваясь с ними, скакали другие воины с менее величественными станами, которые размахивали копьями, гарцуя на своих маленьких лошадях. Грек улыбнулся, узнав амазонок Ганнибала, знаменитый отряд, который он видел в Новом Карфагене, образовавшийся из жен и дочерей солдат.

Позади этой группы большое расстояние дороги оставалось пустынным; в глубине же, точно темное чудовище, подвигающееся волнообразными движениями гадины, выступало войско: бесчисленная толпа, над которой сверкали копья, точно огненная полоса, прерываемая местами темными масками, которые приближались словно движущиеся башни. Это были слоны.

Внезапно позади войска снова как бы взошло солнце, чтобы осветить его путь. Горизонт вспыхнул, вырисовывая на красноватом фоне кружевные очертания громадной толпы. Это горела деревня. Полки Ганнибала, составленные из наемников всех стран и туземных варварских народов, желали привести в ужас неприятельский город и лишь только вступили в сагунтские владения, сейчас же стали опустошать поля и сжигать жилища.

Актеон побоялся быть замеченным нумидийцами и амазонками и, спустившись с горы, отчаянно поскакал к Сагунту.

Когда он приехал, город уже был заперт на ночь и ему пришлось вызвать своего друга Мопсо, чтобы открыли ворота.

Город представлял собою необычайное зрелище. Улицы были освещены огнями. Факелы из древесной смолы горели в дверях и окнах. Толпа беглецов теснилась на площадях, заполняя портики и располагаясь у дверей жилищ. Весь сагунтский народ устремился в город.

Форо был превращен в лагерь. Стада, стиснутые среди колоннад, не имея места, чтобы двигаться, ревели и стучали копытами; овцы прыгали по ступеням храмов; семьи поселян готовили на мраморе пищу в своих чугунках, и блеск многочисленных огней, отражаясь в фасадах домов, казалось, сообщал всему городу трепет тревоги. Городское начальство удаляло пришельцев, расположившихся на улицах, и мешающих движению, помещая их в домах богачей, вместе с рабами, или же препровождая в Акрополь, где они могли разместиться в бесчисленных зданиях. Туда же подымались и стада, при свете факелов, между двумя рядами почти голых мужчин, которые били палками быков, когда те хотели укрыться на откосах священной горы.

Слышался гул толпы, раздавался рев труб, призывающих граждан к формированию отрядов для защиты стен. Выходили из домов, вырываясь из объятий жен и детей, купцы, одетые в бронзовые латы, с лицом, прикрытым греческим шлемом, заканчивающимся громадной щеткой из конских волос; они величественно подвигались среди толпы поселян, с луком в руке, копьем у плеча и мечом, касающимся их обнаженных ног, прикрытых до колена медными котурнами. Юноши втаскивали на стены громадные камни, чтобы кидать их в осаждающих, и подсмеивались над тем, что им помогали женщины, которые хотели принимать участие в сражениях. Старики с солидными бородами, богатые граждане Сената, шествовали, сопровождаемые рабами, которые несли множество копьев и мечей, и раздавали оружие более сильным поселянам, предварительно спрашивая их, свободные ли они люди.

Город, казалось, был доволен. Скоро придет Ганнибал!.. Более отважные с искренним сожалением сомневались в том, чтобы африканец дерзнул предстать перед их стенами. Но он уже был там, и все радовались, думая, что Карфаген падет пораженным пред Сагунтом и что Рим поспешит на помощь городу.

Сагунтские послы были уж там, и Рим не замедлит прислать свои легионы, которые разгромят осаждающих. Некоторые в своем оптимистическом восторге, преклоняясь пред чудесами, верили, что по одному чуду богов великое дело свершится через несколько часов и что как только займется день и армия Ганнибала растянется перед Сагунтом, одновременно появятся на лазуревом рубеже залива Сукроненсэ бесчисленные паруса: флот, везущий непобедимых солдат Рима.

Почти весь город был на стенах. Собралась такая многочисленная толпа, что многие цеплялись за зубцы стен, чтобы не свалиться вниз.

За стенами царил полнейший мрак. Тишину нарушали как бы испуганные лягушки, наполняющие лужи рек я, и собаки, которые бродили по окрестности, беспрерывно лая. Чувствовалось присутствие невидимых существ, которые шевелились во мраке, окружающем юрод.

Тьма увеличивала — мучительную неизвестность, которая томила людей, стоящих на стенах. Вскоре во мраке сверкнула точка света; вслед за ней другая и еще, еще в различных местах, на некотором расстоянии от города. Это были факелы, которые указывали путь едущим. На их красноватых пятнах света виднелись движущиеся силуэты людей и лошадей. Вдали на вершинах некоторых гор горели костры, служащие без сомненья сигналами отставшим войскам.

Эти огни положили конец спокойствию более нетерпеливых. Некоторые юноши не могли оставаться в бездействии со своим луком и, натянув его, стали пускать стрелы. Вскоре им ответили из темноты. Над головой толпы пронесся свист и с ближайших к стене домов слетело с большим шумом несколько черепиц. Это были ядра, пускаемые осаждающими из мрачной глубины.